— Ко всему привыкаешь, правда? — спросила я со зловещей ухмылкой. — Мыши давно стали обыденностью, а на очереди – люди.

Губы Мелинды побелели и задрожали, но она не успела ответить – вмешался Василий:

— Обойдёмся без взаимных оскорблений. Мелинда делает свою работу, а я делаю свою. Нас наняли для того, чтобы мы занимались тем, чем занимаемся, и платят нам за это деньги.

— Рамон не какое-то животное, которое можно взять и препарировать, — процедила я.

— Никто не будет резать Рамона на части, — заверил Василий. — Всё ограничится диагностикой, забором крови и всякой такой научной хренью-дребеденью, что там у вас… Правда, Мелинда?

Та не ответила, стянула с носа очки и начала нервно протирать линзы подолом халата.

— Ну, слушай, Лиза, — обратился ко мне Василий. — Тебя же не смущает, что Джон у нас далеко не первый? Как и Рамон. А я, к примеру, за свои две вахты перебил тут с сотню этих прекрасных летающих созданий. Их тебе не жаль?

— Это совсем другое…

— А результат один. Они мертвы, Лизавета. Потому что я выполнял свою работу… А теперь пойдём, у тебя есть дела поважнее, чем разборки с нашим персоналом.

— Ты. — Я ткнула пальцем в грудь лаборантки, она дёрнулась и отшатнулась. — Если ты хоть на метр подойдёшь к Рамону, я запру тебя в клетке с твоим дружком Джоном. Думаю, он найдёт массу способов повеселиться с тобой.

Сверкнув полным ненависти взглядом, Мелинда молча обогнула нас и направилась к лестнице вниз. Шен последовал за ней, а мы с Василием покинули лестничную коробку и выбрались на улицу. Воздух колыхался от жары, белое раскалённое небо буквально звенело, пропуская сквозь себя Мю Льва, неторопливо ползущую вниз, к горизонту.

Чтобы не тронуться рассудком и не натворить глупостей, я попросилась на ту сторону, к вездеходу. Василий отточенным движением повернул рычаг, и секции моста с лязгом начали свой путь навстречу друг другу. Мне хотелось побыть в одиночестве и поразмышлять о том, что делать дальше…

О задании Альберта я уже совершенно позабыла – оно было призрачным и далёким, незначительным. Какой прок от этой лаборатории? Что можно забрать отсюда? Безумное животное в человеческом обличье, которое было когда-то личностью – любило, желало, мечтало… Возможно, оно и представляло какую-то научную ценность, но единственный порыв, который это существо во мне вызывало – желание поскорее окончить его мучения пулей между глаз.

Больше всего, однако, меня беспокоил Рамон. Неужели его ждало то самое будущее, что уже стало настоящим для Джона? Если так – что я могла сделать? Должен же быть какой-то выход из этой ситуации… Его не может не быть…

Остаток дня я просидела в вездеходе, слушая радио и вглядываясь в утопавший в густом воздухе горизонт, где река магмы исчезала за поворотом. Из динамика струился равномерный шорох помех, как будто гигантские жернова бесконечно мололи муку. Неожиданно в голове возникло воспоминание – стекающая в воронку молотилки смесь пшеницы и шелухи, на которую садятся птицы в стремлении полакомиться аппетитными зёрнами. Секунда промедления – и птица проваливается в воронку, наполовину скрываясь в собственной еде. Лишь растрёпанное крыло отчаянно колотит воздух, но назад дороги уже нет. Остался только один путь – в жернова, сквозь молотилку. Трансформация в смесь мяса, перьев и зёрен…

* * *

Когда закат озарил багрянцем верхушки сопок, я заперла вездеход и вернулась на островок. Василий дёрнул рычаг, мост с музыкальным лязгом разъехался в стороны, а я, прихватив тюбик с пищевой пастой, направилась прямиком в своё временное жилище.

Задвинув дверь, я разделась и улеглась на свою кровать. Отрешённо глядя в потолок, я досасывала остатки пасты из тюбика и погружалась в воспоминания. В те долгие и дождливые дни, когда я, превратившись в хищника, выискивала жертвы, чтобы совершить расправу. Мне ничего не оставалось – ведь иначе я рисковала сойти с ума от стыда и ненависти к себе. Направить разрушительную энергию вовне было моим единственным выходом. Тогда всё было предельно просто. Ищи и уничтожай. Снова ищи и снова уничтожай, и так по кругу…

Снаружи, за дверью кто-то бродил, слышались голоса. В какой-то момент – как всегда неожиданно – треснуло и загудело вибрацией по стенам далёкое могучее реле, а комната окрасилась зловещим бордовым светом аварийного освещения. На пустыню опустилась ночь…

… Я не знала, сколько пробыла в дрёме. Что-то резким рывком выдернуло меня из липкого влажного полусна, и я распахнула глаза и села на кровати. Было почти тихо, если не считать шуршания где-то снаружи, по остывающей кровле из композитного сплава – гигантские насекомые снова были на своём посту, выискивая малейшую брешь в изолированном комплексе.

Появился какой-то новый звук, возник на задворках сознания. Плеск воды? Лёгкие постукивания крошечных барабанчиков?

Этот звук – он доносится снаружи… Нет, похоже, он внутри. Похоже, прямо за этой вот дверью.

Я замерла, превратившись в изваяние, заперев дыхание на замок. Едва слышное сухое шарканье доносилось прямо из-за стальной двери, в трёх метрах от меня. Шарканье удалялось, переходило в лёгкие шлепки босых ног и вновь возвращалось к раздвижной двери. Кто-то в бордовой тишине ходил босиком, то отдаляясь, то приближаясь. Неуверенно бродил от двери к двери, выбирая – какую же из них открыть? Мне вдруг стало не по себе, в животе зашевелилось что-то холодное и скользкое, вытесняя наружу все мои внутренности…

Очень осторожно, стараясь не потревожить сам воздух, я отползла к изголовью кровати, обхватила подушку, уткнулась в неё носом и сжалась в комок страха. Не дай Вселенная, кто-то за дверью услышит моё дыхание. Поверх подушки я глядела на дверь, тускло подсвеченную багровым светом ламп под потолком. Шлепки босых ног подобрались совсем близко, и что-то зашуршало по стальной поверхности – осторожные пальцы забегали по тонкой перегородке в поисках способа её открыть. Хриплое прерывистое дыхание окунало меня в пучины дикого животного ужаса – я ждала, что вот-вот, ещё секунда, и незапертая с вечера дверь распахнётся, а в комнату ворвётся нечто кошмарное…

Пальцы остановились и пропали, шарканье стало удаляться, и через полминуты сухие шлепки стихли окончательно. Я сидела, вжимаясь в стену и выставив перед собой влажную от холодного пота подушку, будто спасительный щит. Будто свою последнюю надежду на спасение от неизбывного потустороннего ужаса.

Где-то через полчаса, когда я наконец набралась смелости пошевелиться, я на цыпочках, едва дыша подобралась к двери и медленно-медленно повернула запор на замке.

Вернувшись в кровать, я комочком забилась в угол и лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к каждому шороху. Воображение услужливо подсовывало шорохи и скрипы, заставляя вздрагивать от малейшего движения атмосферы. Похоже, я схожу с ума… Я совершенно точно схожу с ума, если ещё не сошла… Давно пора. И почему этого не случилось раньше?

Сбивчивая толкотня рваных мыслей в голове вскоре прекратилась, я прикрыла опухшие глаза, и меня наконец охватила болезненная дрёма…

… Дни смешивались в аморфную цветастую массу и растворялись в водовороте времени, увлекая меня вперёд, всё дальше и дальше. Постоянный адреналиновый шторм, в эпицентре которого я укрывалась от самой себя, не оставлял времени на размышления. Я спешила так, как никогда ранее в своей жизни, потому что крысы не должны были уйти. Крыс было много – к тем девяти именам, что я получила две недели назад, почти ежедневно Элизабет Стилл добавляла по несколько новых.

Я накачивалась наркотиком и отправляла подонков на тот свет одного за другим. Кого-то поджидала у дома, чтобы затем расстрелять в упор прямо в машине. За кем-то следила по пути с работы, а затем вспарывала брюхо катаной в тихом и безлюдном месте. Я обожала частные дома, ведь вокруг, как правило, не было лишних свидетелей. Нужно было лишь постучаться в дверь и жалобным голосом попросить: «Помогите, дайте что-нибудь поесть, пожалуйста».