— Владимир, как у вас дела? Мы уже над карьером.

Селектор шелестел помехами, сквозь которые едва пробивался дребезжащий голос:

— … семьдесят миллионов градусов, необходим прогрев до ста… Когда реактор наберёт нужную температуру, я подам импульс… Это… Сорок пять секунд… Сорок три…

— Должно хватить, — сообщил дядя Ваня. — Надюша, рассчитай скорость. Ровно через сорок секунд мы должны оказаться в нижней точке скважины.

— Траектория рассчитана, начинаю манёвр, — невозмутимо отозвался бортовой компьютер.

Компенсаторы усиленно гасили перегрузку, пока «Виатор», по спирали набрав высоту, развернулся и выровнялся. Овал ледяного карьера блистал впереди и внизу, ширясь в размерах и закрывая собою обзор почти до горизонта.

— Внимание, корабль под огнём, — сообщила Надюша. — Энергощит не активирован, недостаточно мощности… Внимание, корабль под огнём…

Машину тряхнуло, снаружи хлопнуло и протяжно взвыла какая-то вспомогательная гидравлика.

— Главный маршевый двигатель повреждён.

— Поздно спохватились! — воскликнул дядя Ваня. — Нате-кась выкусите!

«Виатор» довернул и ринулся вниз, в круг мутных огней. Перпендикулярно земле он нёсся в чёрный зёв шахты посреди белёсой воронки на месте озера, над которым клубились едва заметные снежные вихри.

— Готовься открывать калитку, Агапов! — выпалил дядя Ваня в динамике.

Голос Надюши был невозмутим:

— До столкновения с поверхностью двадцать… девятнадцать…

В глазах пульсировала тьма, на тело стремительно наваливалась слабость от перегрузки, с которой переставали справляться гравикомпенсаторы. Мимо обтекателя с умопомрачительной скоростью неслись ледяные стены, тёмные вспышки металлических каркасов и огни, сливающиеся в тонкие, яркие сплошные нити. Казалось, перегрузка уже раздавила меня всмятку.

— Четырнадцать… тринадцать…

Гулко и страшно скрежетнуло снаружи, красными огнями замерцала консоль управления.

— Хвостовик левого крыла потерян… Хвостовик правого крыла потерян… Восемь… семь…

Прощай, Ковчег, который мог бы быть мне домом, но стал тюрьмой. Прощай, новое человечество. Прощай, Софи, до конца верная своим словам…

— Три… две…

Голова взорвалась болью изнутри, и перед мутнеющим взором галопом запрыгали разноцветные мухи. Последнее, что я увидела, погружаясь во тьму – всепоглощающую белую вспышку портала, ударившую по глазам…

Волна слабости откатывалась, выход из тёмного туннеля приближался, а пространство наполнялось равномерным белым свечением. Я всё ещё здесь. Электрические импульсы сокращают сердце, я дышу и чувствую.

Перед глазами сосредоточенно перемигивалась огнями консоль управления, а впереди, за обтекателем серостью светилось ничто. Свет эпохи зарождения Вселенной, который мы наблюдаем каждый раз, совершая прыжок сквозь Врата. Когда корабль перемещался в другую точку Сектора, сияние плотным облаком окружало его, на мгновение захлёстывая, поглощая всё вокруг – но лишь на доли секунды, ведь для тех, кто перемещается, прыжок происходит мгновенно…

Сейчас всё было иначе. Полулёжа в кресле пилота, я растворялась в ровном молочно-белом свечении, в полной тишине и безмолвии, нарушаемом лишь моим дыханием. Дыханием одного человека.

— Лиз? — неожиданно резко позвал дядя Ваня из своей капсулы. — Ты здесь? Я уж думал, что отъехал, но чувствую телеметрию корабля и твою сигнатуру в рубке…

— Тут, — кратко ответила я.

— Где мы? Что происходит?

— Наверное, мы в затянувшемся прыжке. Других объяснений у меня пока нет.

— Это невозможно, — ворчливо отрезал дед. — Пузырь Алькубьерре не может держаться дольше трети секунды…

— Когда-то считали невозможными и полёты, и уж тем более перемещение быстрее скорости света, — заметила я и отстегнула ремень.

— Это работает не так, — возразил старик. — Мы не превышаем скорость света, а меняем её в отдельно заданной области пространства, в туннеле… И я тебе, кстати говоря, не советую гулять по салону. Мало ли что…

В коридоре оставалась поклажа. Зашвырнув в трюм рюкзак и сумку, я так и оставила их там летать по переходному отсеку во время всех этих диких манёвров. Нужно было проверить, всё ли в порядке с багажом, и я выбралась из кресла, тут же ощутив, насколько потяжелели тело и голова. Было очень тихо – лишь отдавались вибрацией в пол двигатели, а за обтекателем ничего не менялось. Лишь ровное реликтовое свечение разлилось с той стороны прозрачного композита, и в этом застывшем натюрморте я чувствовала себя как тогда, в железнодорожном туннеле, когда остановилось время. Мы не неслись сквозь световую трубу, как это часто описывают в книгах и рисуют в фильмах.

— Наверное, мы застряли тут навсегда, — заметила я. — Неужели наконец-то я смогу отдохнуть в покое?

— Покой нам только снится, — отозвался хрипящий динамик. — Вернись в кресло, дурёха.

Рукоподобная стая «пчёл» тем временем ещё раз проверила ремни безопасности, которыми капсула была закреплена на сидении. Предназначенные для человека, они смотрелись странно и нелепо над этим стальным сосудом, похожим на мультиварку, словно пуповиной прикованным толстым проводом к панели управления.

— Лучше перебдеть, — пояснил старик. — Я не люблю тряску и болтанку. А уж упасть совсем не хочется… Не говоря уже о правилах безопасности.

— Ладно, не ворчи, — бросила я и уселась обратно в кресло.

Щёлкнули застёгнутые ремни.

— Если датчики не врут, мы действительно находимся под пространством, — сообщил дядя Ваня. — Я не знаю, перемещаемся ли мы и куда. Но можно прикинуть, насколько далеко нас унесло, если прыжок на полтора десятка световых лет занимает треть секунды…

— Лишь бы обратно не выкинуло, — сказала я. — На Ковчег я больше не хочу… Кстати, дед, я всё хотела спросить… Если на Ковчеге уже вовсю научились делать тела, почему ты не напросился на операцию по пересадке мозга?

— Помнится, когда-то ты завидовала тому, сколько времени я экономлю на обслуживании оболочки, — протянул динамик. — Причина всё та же. Пожалуй, я уже слишком привык к такому состоянию, и что-то менять – себе дороже…

Пространство за обтекателем теперь рябило разноцветными полосами и вспыхивало, как стробоскоп. Следом я почувствовала скачок давления, и обтекатель захлестнула масса темноты. За толстыми прозрачными слоями поплыли то ли звёзды, то ли пузыри, а Надюша бесстрастно сообщила:

— Жидкая среда за бортом. Защитное поле задней полусферы активировано, достигнута предельная мощность… Опасность затопления воздухозаборников… Опасность затопления…

— Надюша, всплывай! — заволновался старик. — Вытаскивай нас отсюда форсажем!

— Перевожу маршевый двигатель в режим форсажа…

Машина крупно затряслась, словно телега, несущаяся по кочкам. Спустя несколько секунд привыкшие к темноте глаза стали различать толщу неестественно багрово-бурого раствора, которую титановым телом «пропахивал» корабль по пути к поверхности.

В бок «Виатора» пришёлся удар, сместив его с траектории, и впереди появилось нечто.

— Это что ещё такое?! — воскликнула я, тыча пальцем в обтекатель.

Разрезая извивающимся хвостом бронзовую жидкость, наискосок проплыло огромное белёсое чудовище – какая-то причудливая смесь древнего ящера, акулы и змеи доброго десятка метров в длину.

Жидкость вокруг существа пузырилась, а оно, сделав пируэт, развернулось и ощерилось гигантской, усеянной стройными рядами зубов пастью. Стремительный рывок, гулкий удар – зубастая пасть ковырнула обтекатель, и внешний слой композита с гулким хрустом дал заметную трещину. Отсюда можно было рассмотреть ряды каких-то отростков в пасти чудища, напоминавших многочисленные языки, скользившие по поверхности закалённого ферропластика.

Не добившись результата с наскока, существо отцепилось от обтекателя и исчезло сбоку. Мощнейший удар сотряс корабль, светло-багровое пятно далёкой поверхности ушло вверх, а Надюша невозмутимо произнесла: