Стало холодно, тело под стремительно обсыхающей кожей дрожало, а на макушку упала первая капля грядущего дождя. Соль щипала губы и резала глаза. Позади меня разлилось бескрайнее синее море, слева под тучей темнели, скрываясь в маревой мгле наступающего ливня, сизые облезлые остовы затонувшей цивилизации, а справа из непролазных зарослей золотистой лентой выскакивал оживлённый пляж, тысячами зонтиков уходя к горизонту. В акватории шныряли гидроциклы, на ярких катерах экипаж сворачивал последние метры тросов, принимая на борт пассажиров-парасейлеров.

— Это моё любимое место, — сказала Софи и направилась к полупрозрачной дверце в многогранной световой камере строения. — Внутри безопасно и можно будет укрыться от дождя. Жаль только, обогреться нечем…

Оказавшись в камере, мы захлопнули дверь и взобрались на пластиковый подоконник возле стеклянной стенки. Софи стучала зубами от холода, её мокрые слипшиеся локоны дрожали в такт. Я изо всех сил обняла её, стараясь отдать ей тепло своего тела, прижала её голову к своей груди, спрятала её в своих объятиях.

Сквозь мутное стёклышко я смотрела на едва различимое белёсое пятно прогулочной яхты, ползущее вдоль горизонта. Внутри камеры темнело – туча уже скрыла Солнце и разворачивалась над нами; последние блики на россыпи огромных диодных фонарей, укоренившихся посреди небольшого помещения, гасли и растворялись.

Что-то неуловимое шевелилось в душе, необъяснимое – какая-то огромная и яркая истина, уже готовая показаться из-за плотной завесы тайны. Чувство ширилось, росло во мне, и вдруг вырвалось наружу трепетом сердца и застывшими на глазах слезами.

Наконец-то я была по-человечески счастлива. Просто, незатейливо, безбрежно и всепоглощающе. Я чувствовала рядом с собою родную душу, разделяя с ней самое простое, самое первичное и единственное, что у меня было – тепло собственного тела. В это мгновение, подле человека, который вдохнул в меня жизнь, я вдруг осознала – эта жизнь была слишком коротка, чтобы постоянно думать о смерти. Как же много времени мне потребовалось, чтобы хотя бы на шаг приблизиться к этому пониманию…

— Ты знаешь, в чём разница между любовью и дружбой? — спросила вдруг Софи.

— Не знаю. В чём?

— Дружба помогает жить здесь и сейчас. Она как плот в неспокойном океане. Плот, который не даёт потонуть, если беречь его, — сказала подруга. — А любовь – это путеводная звезда, дающая силы двигаться вперёд. Она велика и непостижима, стремиться к ней можно бесконечно – и она точно приведёт куда-то.

— Разве одно возможно без другого?

— Не знаю. Но я знаю, что даже через две тысячи лет, — едва различимо прошептала Софи, — даже в другой галактике – я буду любить тебя. Везде и всегда, до скончания времён.

— Пожалуйста, не надо, — попросила я дрогнувшим голосом. — Ты ведь знаешь, что это не так. Ничто не вечно, и всё имеет свой конец…

— Не ломай, я прошу тебя, — шептала она. — Хватит ломать, давай хоть что-нибудь построим.

— Слова… — Я сжалась в страхе потерять мгновение, упустить его, уронить в бездонную пропасть времени. — Мы все жонглируем словами, но разве способны они подарить чувства? Это дурацкое слово «всегда»… — Хаотичные воспоминания кружились в моей голове, потери затмевали приобретения, и я никак не могла ухватить это мгновение, чтобы оставить его с собой – оставить навсегда. — Это слово, как победный клич умирающего знаменосца в проигранном сражении со временем. В сражении, которое просто невозможно выиграть.

Софи прижалась ко мне ещё плотнее, и теперь я согревалась её жарким дыханием, силой живого тела, лучащейся сквозь кожу.

— Ты не представляешь, на что способны искренние слова, — сипло произнесла она. — Особенно в минуту, которая предназначена именно для них. Это синергия момента, звука и мысли, и она способна выйти за пределы времени…

Раскалываясь пополам оглушительным громом, над головой треснуло небо, и из разлома хлынула вода – она барабанила по куполу, ветер швырял её, хлестал брызгами по мутным от времени стенкам камеры, а мы с Софи жались друг к дружке. Мы застыли во времени и боялись отпустить друг друга – лишь мы одни остались в этом мире, обернувшиеся друг для друга бесконечными Вселенными…

Громовые раскаты взрывались и бежали над водой, стучась в каждую дверь, заглядывая под каждый камень. За окном на хмурый опустевший берег наскакивали хрустальные волны, на песке у самой воды лежала пара перевёрнутых и укрытых брезентом лодок, а сложенные пляжные зонты покачивались под порывами ветра…

Сидя у окна в полупустом прибрежном кафе, мы уплетали обед и болтали обо всём подряд, а по крыше барабанил мелкий град, от которого мы успели очень вовремя укрыться. После обратного заплыва вода нам была уже не страшна, поэтому мы, вымокшие до нитки, сквозь заросли добрались до оживлённой части побережья и спрятались здесь – прямо перед тем, как дождь сменился градом.

За историями о юношеской любви, переживаниях по пустякам, забавных курьёзах из жизни время летело незаметно, и мы успели опустошить целый чайник ягодного отвара и объесться пирожными. Софи увлечённо рассказывала об устройстве криоботов, которые, расплавляя лёд, погружались в его толщу. О том, что учёные потеряли полдюжины дорогостоящих машин, пока добирались до подлёдного океана Энцелада, о чём мечтали с позапрошлого столетия. Шутка ли – пробить пятьдесят километров плотного льда?..

Я почти не слушала её – я только следила за движениями её губ, погружённая в размышления. Меня переполняло то, что она просто находилась рядом, на расстоянии вытянутой руки. Я была счастлива.

— Как в колыбели, — пробормотала я.

… — Что, извини? — Софи оборвалась себя на полуслове и, подняв брови, уставилась на меня. — Прости, я не расслышала.

— Человек настолько мал, а море настолько терпимо к человеку, что он чувствует себя в нём, как в колыбели.

— Мы все пришли из воды, — пожала плечами моя подруга. — Вода – это мать всего живого.

— Все мы появились в воде, а отец-ветер выбросил нас из её утробы на сушу.

Софи собралась было что-то ответить, но неожиданно в её зрачках мелко замерцали голубоватые отсветы.

— Кто-то звонит, — произнесла она, откинулась на стуле, и тут же её лицо озарила улыбка. — Алло… Привет, мелкий!.. Вот только вчера прилетела… Да, всё хорошо… Не одна. — Она посмотрела на меня и тут же – на часы. — Через часик, наверное… Да, давай.

Завершив разговор, она встретила мой вопросительный взгляд и пояснила:

— Брат узнал, что я приехала, и хочет пересечься. Он хороший парень, только совсем бестолковый… Ты готова ехать домой?

Я утвердительно кивнула.

— Тогда я пойду расплачу͐сь, — ответила Софи и поднялась с места. — Переждём град – и в путь…

* * *

Долговязый Игнасио Толедо полулежал, развалившись в кресле, и болтал без умолку, явно стараясь произвести на меня впечатление.

… — Вот, что значат семейные традиции – дед, героический военный, и отец, лучший пожарный в Париже, вложили в него правильные идеалы. И в свои пятнадцать лет Давид Белль вместе с Себастьяном Фуком основали свою систему. Что такое фриран? — Он многозначительно посмотрел на Софи, затем снова на меня. — Это не просто вид передвижения, а способ существования и философия вроде кодекса Бусидо или восточных единоборств. Адреналин, воля, мощь и грация… Романтика и эйфория!

Мы с Софи переглянулись, а Игнасио в запале продолжал:

— Занимаясь паркуром, ты учишься побеждать свой страх, преодолевать любые препятствия! Мы, городские жители, привыкли к стенам, заборам, тротуарам. За нас всё спроектировали и уже всё решили. Неужели вас устраивают эти рамки мира прямых углов? Вам никогда не хотелось вырваться за их пределы?!

Софи деланно закивала, а я едва сдерживала улыбку.

— Эта философия живёт с людьми всё время, — сказал Игнасио, подавшись вперёд, — ведь недаром дословно с французского parkour переводится как «полоса препятствий». Паркур вобрал в себя и искусство японских ниндзя с их навыками по проникновению в здания и лазания по стенам…