— Говори имена! — заорала я прямо ему в ухо.

Гигант молчал и мотал бородой, издавая какие-то нечленораздельные звуки. Я вскочила и в сердцах пнула его в живот, потом ещё раз, и ещё. Глухой стук отдавался в моих ушах вместе с горячим биением сердца, а Слесарь дёргался в такт ударам. Снова склонилась над ним, схватила за волосы и вздёрнула его голову. Молчит. Молчит и пялится на меня полными ужаса и боли глазами. Ценность жизни он осознал… А может, врёт? Да, скорее всего врёт, изворачивается. Ему наплевать на всех, кроме себя…

Почувствовав всем телом давление ультразвука кинетических усилителей, с ужасающим, болезненным экстазом я вбила кулак ему куда-то в челюсть, вышибая из него остатки зубов. Следующий удар пришёлся в висок. Голова его, словно тряпичной куклы, стукнулась об пол, изо рта поползла струйка крови, растекаясь небольшой лужицей. Он лежал, выпученными глазами глядя в бахрому занавесок перед собой. Я дрожащими руками нащупала его сонную артерию в поисках пульса. Его не было. Слесарь был мёртв.

Тяжело дыша, я поднялась на ноги. Стояла и смотрела на грузное тело, прикованное к креслу, с изрядно пережатыми стяжками и оттого побагровевшими конечностями. Что делать? Избавиться от тела? Нет, я брезговала притронуться к нему, не желала таскать эту огромную бесполезную тушу детоубийцы. Я оставлю его здесь, пусть лежит. В назидание остальным. А теперь мне нужно уходить…

Заметавшись по комнате, я бросилась было к парадной двери, как вдруг снаружи послышался шум мотора. Стремглав я подскочила к одному из окон и увидела машину, которая остановилась напротив ворот. Кто-то приехал! Вовремя, ничего не скажешь… В несколько прыжков я оказалась у противоположной стены, распахнула окно и выскочила в ночь. Тёмные деревья едва заметно покачивали верхушками, по жестяной крыше дома постукивал редкий дождь. Ночной тенью я пронеслась к ограде, с нечеловеческой прытью перелетела через железную решётку и затаилась в траве. Адреналин хлестал через край, сердце заходилось пулемётными очередями.

Сквозь забранное занавесками открытое окно дома раздался истошный женский визг. Спугнутым зверем я рванула в темноту сквозь кусты…

* * *

Тяжело дыша, я рухнула на переднее пассажирское сиденье брошенного в овраге пикапа. Меня била жаркая дрожь, распирая изнутри, грудь рвалась, словно перегретый паровой котёл, готовый в любую секунду разлететься на части. Закрыв лицо руками, я пыталась отдышаться и не могла. Что это было?! Я ли это делала? Бок о бок со смертью я провела последние годы, но это было моей работой. Все эти политиканы, дельцы, вершители судеб, которые были один хуже другого – насильники, садисты, подонки… Они умирали от моей руки быстро, словно комары, раздавленные метким ударом…

Но сегодня всё было иначе. Мне понравилось пытать человека… Мне понравилось, я испытала невыразимые ощущения, граничащие с оргазмом, и теперь я боялась саму себя, потому что жаждала ещё раз сотворить что-то подобное. Слесарь был замучен и забит, он был мёртв. Больше он не будет делать красивейшие вещи своими золотыми руками. Больше его, живого, не увидит та женщина, что приехала к нему в гости. Кто она ему? Бывшая жена? Подруга? А может, дочь? Интересно, сколько ей было, когда он убивал детей в интернате? Была ли она их ровесницей?

И кто был сегодня отмщён? Я не знала имён тех трёх ребят, да и что бы это дало? Самое главное – информацию – я так и не получила. Этот подонок испустил дух, забрав её с собой в могилу, и нить оборвалась. Единственная нить, за которую можно было бы вытянуть весь этот клубок, вытащить на свет скользкое змеиное кубло и рубить, сечь головы одну за другой, кромсать гибкие смрадные тела на части…

Пламенеющая ярость и горячая злость на себя саму вихрем накрыли меня, захотелось кричать и ломать всё вокруг. Размахнувшись, я в сердцах грохнула кулаком по торпеде, пластик хрустнул. И ещё раз – в стороны полетели осколки, а крышка бардачка, сорвавшись с замка, беспомощно повисла в воздухе. На пол выпали пара небольших светлых предметов. Я нагнулась и подобрала белый цилиндрик с клапаном на верхушке; на боку темнела наклейка с красной стилизованной физиономией рогатого дьявола, оскалившегося в злобной ухмылке. Поднесла цилиндр к лицу и принюхалась, в нос ударил смутно знакомый запах – смесь льда и мяты. Где-то мне уже доводилось слышать подобный запах… Это было в баре, в Новом Роттердаме. Так пахло пойло из дьяволова куста – то самое, которое мне предложила исхудавшая барменша.

Как же мне одиноко… Марк… Мне тебя не хватает, словно воздуха! Как же ты нужен мне сейчас! Ты не дал бы мне сорваться в припадок ярости. Ты посмеялся бы надо мной в своей привычной манере, ткнул бы меня пальцем в бок, и мы бы что-нибудь придумали. Мы ведь всегда что-нибудь придумывали… Но тебя нет. Ты далеко, под другой, бесконечно далёкой звездой, занят совсем другими делами…

Душу наполняла холодная отрешённость, словно это была не я, а кто-то другой. Будто бы я со стороны смотрела на девушку, которая просто так, без всякой пользы для дела до смерти запытала человека, потеряв единственную зацепку в деле, ради которого бросила всё и прибыла на эту богом забытую планету… Дура! Чёртова проклятая дура…

Я сидела, машинально вертя в руках цилиндр, отрешённость постепенно сменялась трепетом, давно позабытым жгучим предвкушением, которое я испытывала когда-то, лёжа на потной простыне меж облезлых стен лазарета в томительном ожидании опиумного укола, который убьёт нестерпимую боль отсутствующих конечностей, потушит и вберёт в дурманящий туман все чувства и ощущения…

Поднеся к лицу сопло, я вдавила клапан и сделала глубокий вдох. Кипящий лёд хлынул в рот, обжигая гортань, заполняя бронхи пылающим снегом. Челюсти судорожно сжались, вкус мяты провалился в горло, и нереальное, невиданное ранее наслаждение захлестнуло моё мечущееся на грани бреда сознание…

… — Это не пройдёт тебе даром, Вячеслав, — стараясь держаться невозмутимо, проскрипел Расмус Тамберг.

Седой втолкнул его в свой кабинет, следом за мной вошёл Арни и запер дверь.

— Признайся, ты ведь хотел со мной расправиться? Снайпера на крышах, как правило, именно для того и сидят, — сказал Седой, подходя к своему столу.

По стенам плыли горные пейзажи, белоснежные кучевые облака огибали седые сопки.

— Я хотел тебя припугнуть, — холодно ответил старик. — А заодно уберечь от опрометчивых действий. Не уберёг…

— Меня нельзя так просто припугнуть. Со мной это не работает, неужели ты ещё не понял? Да нет, ты же не дурак. Я уверен, что я был бы уже мёртв, если бы не она, — он кивнул в мою сторону.

— Если бы не она, ты бы и дальше управлял своим заведением. Теперь же, очень скоро этому придёт конец, — сказал Тамберг.

Седой плюхнулся в кресло, плеснул себе виски и заметил:

— Ты ещё можешь всё исправить, Расмус. Позвони своим и скажи, что мы договорились о перемирии.

— Нет. Наказать… — Лицо его исказила гримаса, он, подчёркнуто не глядя в мою сторону, мотнул головой. — Пристрелить это бешеное животное – стало делом чести. И теперь нужно проучить тебя самого.

— Мы ещё посмотрим, кто кого проучит. — Седой нажал скрытую под столешницей кнопку, и часть стены отодвинулась в сторону, открывая тёмный проход в технические помещения. — Пошли, Расмус.

Тамберг не сопротивлялся и последовал за Арни. Наша маленькая процессия миновала несколько поворотов тёмного коридора и оказалась в кладовке. В углу был свален какой-то хлам, у стены стоял крепкий железный стул, под потолком мерцала одинокая лампочка. Арни выставил стул на середину комнаты и молча указал на него старику. Расмус без сопротивления опустился на сиденье. Седой достал откуда-то наручники, просунул руки старика меж прутьев спинки и сковал сзади. Затем встал напротив старика и сказал:

— Эта чёрная хреновина, которая угробила Циконию… Ты же понимаешь, что она придёт за нами?