— Парень, держи ровнее и не дёргай штурвал!

Молодой пилот уже вышел из кабины и теперь держался за поручни, покачиваясь и силясь перекричать шум ветра:

— Машина на автопилоте! Я с вами! Если вернусь – мне только одна дорога – под трибунал!

— Прости, но ты всё же вернёшься! — ответила я. — Живым и здоровым, в отличие от многих других!

Откидная дверь глайдера поднялась, я кинула последний взгляд на застывшего в дверном проёме пилота и перепрыгнула через бездонную снежную пропасть. Створка за мной опустилась, планер ушёл в сторону и стал набирать высоту, пока мальчишка-пилот провожал нас обречённым взглядом. Через несколько секунд гравилёт скрылся в белой пурге…

… Босыми ногами я стояла на влажном кафельном полу. Холодный затхлый воздух пробирал до костей – на мне была лишь шёлковая ночная рубашка. Ржавая решётка густой паутиной армированных прутьев преграждала мне проход, а за ней в невообразимой дали таял единственный источник света в этом мрачном месте – белый прямоугольник дверного проёма. Я схватилась обеими руками за решётку и дёрнула раз, другой, третий… Решётка была непоколебима. Длинный коридор с высоким потолком всасывал в себя робкий свет, со всех сторон меня обступала тьма. Почти наощупь я прокралась вдоль решётки, проводя руками по щербатой арматуре в поисках какой-нибудь зацепки, чего угодно – большого отверстия, в которое могла бы пролезть, или шатающегося прута…

Ничего. Сплошная решётка незыблема, и на ту сторону мне не попасть. Резко обернувшись, я чуть не провалилась во тьму коридора, исчезающего впереди, и меня тут же пробрал озноб. Прижавшись спиной к металлическим прутьям, я напряжённо вслушивалась в тишину, нарушаемую только учащённым биением моего собственного сердца. Путь назад был отрезан, а впереди меня ждала непроглядная тьма. Мне вдруг показалось, что я была здесь раньше…

Тяжёлый метроном сердца отсчитывал удар за ударом, пока я собиралась с силами, и наконец мне удалось преодолеть оцепенение. Отпустив спасительную решётку, я стала робкими шагами продвигаться вперёд. Ничего не было видно, и я выставила руки прямо перед собой. Глаза постепенно привыкали к темноте, и теперь я могла различить по сторонам призрачные тёмно-серые стены…

С негромким шлепком босой ногой я наступила в какую-то жидкость, и мне вдруг стало не по себе. Жидкость была тёплой, вязкой, зыбкой; сквозь звенящую тишину до меня начинали доноситься едва различимые звуки, будто где-то едва слышно скрипели несмазанные металлические петли… Нет, это плач… Чей? Плач младенца… Это было похоже на плач крохи нескольких месяцев от роду, но я не могла определить направление – он как будто доносился сразу со всех сторон…

Поднимаю ступню, покрытую липкой массой и, стараясь унять дрожь в коленях, делаю ещё несколько шагов. Шлепки эхом разносятся по коридору, обе ноги вязнут в едва тёплой массе, покрывающей пол сантиметровым слоем. Становится словно бы светлее, и через секунду я понимаю, почему – вдоль стен коридора лежат продолговатые, накрытые белыми простынями тюки. Ровные ряды белёсых мешков, едва различимых во тьме. Это они, они вернулись за мной!

Вскрикнув, я оборачиваюсь, чтобы убежать и с размаху натыкаюсь прямо на массивную решётку. Она что, преследует меня?! С той стороны всё та же всепоглощающая тьма – светлого дверного проёма больше нет, но я судорожно хватаю и в отчаянии дёргаю металлические прутья. Лязг дрожащего металла оглушает, ошеломляет, но эха нет – коридор глотает его прямо так, не жуя. Сзади раздаётся тихий задумчивый голос:

… — Нет ни меня, ни тебя… Мы теперь плод чьего-то воображения…

Я оборачиваюсь и в ужасе закрываю руками рот, подавившись собственным криком. В паре метров от меня, не касаясь земли, в воздухе висит рыжеволосая Аня. Тело её испускает слабое свечение, голова безвольно свешена на бок, а в животе зияет чёрная рана. Из-под разодранной окровавленной кофточки на пол с глухим стуком капает кровь. Она поднимает голову, улыбается мне одними губами и, поманив за собой рукой, мягко разворачивается и плывёт прочь, едва подсвечивая лежащие вдоль стен накрытые белыми простынями недвижимые тела.

Я должна идти. Я ни о чём не думаю – ведь если думать, можно тут же сойти с ума. Я просто должна идти, и я иду вслед за ней, шлёпая босыми ногами по полу, покрытому ровным слоем крови, мимо аккуратно уложенных тел – лишь бы не оставаться здесь, в темноте.

За монотонными шагами вслед за призраком я теряю ощущение времени, как вдруг Аня растворяется в воздухе, а руки мои натыкаются на влажную каменную стену. Обернувшись, я вновь вижу прямо перед собой всё ту же решётку, которая отрезала меня от тёмного устланного мертвецами коридора в тридцатисантиметровом клочке пространства. С той стороны решётки стояла Вера и глядела на меня грустными-грустными глазами. На ней рабочая роба, волосы заплетены в небрежный хвост. Вера, ты ведь жива, правда?!

— Верочка, я что-нибудь придумаю! — Я просовываю руку сквозь прутья решётки, чтобы коснуться подруги, но никак не могу до неё дотянуться.

— Нет, ты ничего не придумаешь. — Она снисходительно улыбается и качает головой. — Не смогла тогда, не сможешь и сейчас.

— Я смогу, я исправлю всё! — Меня накрывает волна отчаяния, слёзы брызжут из глаз. — Только дайте мне вернуться назад!

— Ты же знаешь, что ничего невозможно вернуть, — сказала Вера. — Время движется только в одну сторону.

Силуэт её задрожал, покрылся рябью, словно осенняя лужа на холодном ветру. Вера начала таять, и через секунду последние клочья серого тумана растворились в воздухе.

— Я подвела вас всех! Подвела! — Не в силах больше держаться на ногах, я сползла по решётке на колени – прямо в кровавую лужу. — Простите меня! Если можете, простите!

Тело моё сотрясали рыдания, а коридор наполнялся шёпотом многочисленных голосов, раздающихся из-под белой материи. Всё громче, громче…

— Заверши начатое… Сделай это… Мы ждём тебя… Заверши… Иди вслед за нами… Мы встретимся на другой стороне…

Открыв глаза, застланные влажной пеленой, я увидела прямо перед собой в луже крови свёрток пропитанной алым материи. Машинально взяла его, взвесила в руке. Всхлипнув, прошептала:

— Я всех вас подвела… Я должна была быть с вами, но вместо этого пыталась всех позабыть…

Дрожащими руками я размотала лезвие ржавого скальпеля, зажмурилась, и, отведя его в сторону, с силой дёрнула на себя…

* * *

Вскочив, я ошалело таращусь в пустоту. Сердце бешено колотится, скомканное одеяло лежит в стороне, а глаза обжигает едкая соль. Провожу рукой по животу – крови нет… Снова этот сон. В который уже раз этот ненавистный сон, в котором я проживала ночь за ночью – каждый раз будто впервые…

Я полулежала на небольшой кровати в комнате, раскрашенной в приятные пастельные тона. Справа от меня дышало свежим ветерком чуть приоткрытое окно, утренняя прохлада щекотала кожу. За стеклом сквозь ветви акации проглядывало ярко-голубое с белизною небо. В отдалении щебетали птицы.

Свесив вниз металлические протезы ног, я тяжело вздохнула. Ночные кошмары преследовали меня с тех самых пор, как Марк демобилизовался «по семейным обстоятельствам», и нас с ним отправили на транспортном корабле домой – на его родной Пирос. Сколько времени прошло с тех пор? Да, что-то около двух с половиной лет. Эти месяцы я провела за разбитой партой в местной поселковой гимназии, и несколько недель назад после серии экзаменов отгремел выпускной вечер. С того самого момента и началась моя взрослая жизнь.

Обучение в гимназии далось мне с трудом – будучи объектом насмешек и издевательств однокашников, я осознала, что выход у меня только один – давать жестокий отпор. Любое неосторожно сказанное в мою сторону слово – и я срывалась и беспощадно избивала обидчика, колотила изо всех сил, невзирая на боль. Несколько раз я оказывалась на грани исключения, и каждый раз дяде Алехандро приходилось сглаживать конфликты. С местным шефом полиции мы были знакомы лично – я была частой гостьей в участке. Довольно скоро в школе меня стали бояться и просто обходили стороной. Я была совершенно одна, и меня это устраивало.