Спустившись к выходу, я взяла сумку с артефактом и покинула помещение. Дюжина шагов привела меня к моей каюте, дверь лениво отползла в стену, и я узрела свою обитель.

По диагональному полу разлетелась расхристанная постель. Больше в комнате не было ничего, кроме распахнутых внешних дверей гардероба и внутренних створок секретной ниши. Не было внутри ни оружия, ни боеприпасов, ни одежды – всё вымели подчистую, включая содержимое тумбочки. Сняли даже экран терминала, вместо которого остался только разъём в стене…

Закрывшись на замок и расположившись на кровати – а вернее, полулёжа в углу между койкой и стеной, я подтащила к себе сумку с артефактом. Всё моё имущество лежало рядом, пополнившись простынёй – единственным, что осталось в комнате. Уже неплохо – будет чем укрыться, если я захочу прилечь. Тело становилось лёгким и ватным. В горизонтальном положении ничего не стоило просто уснуть, учитывая то, как я вымоталась за последнее время.

Пришла пора разобраться во всём этом. Прежде, чем ложиться спать.

Я вынула из-за пазухи матерчатый свёрток, который передала мне София на Ковчеге. Вчетверо сложенная фотокарточка и белый музыкальный плеер, который она когда-то всюду таскала с собой, лежали на силикопластовой койке.

Вокруг людей на фотографии, что стояли рядом со мной, память постепенно достраивала события, и далёкие обрывки жизни на Пиросе обретали чёткость. Дядя Алехандро, подбоченясь, готовился взять мотыгу и вернуться в огород, а беззаботный Марк с нетерпением ждал, когда сможет отбыть на встречу с новой подругой… Нельзя было сказать, что всё началось тогда, ведь у девчонки с фотографии уже были протезы…

Запершись в комнате, я вдруг поняла, что уже целую вечность не видела людей. По крайней мере, сейчас они были хотя бы на фотографии. А когда они были вокруг меня, я порой забывала о том, что в человеке прежде всего надо увидеть человека, но теперь человека не было. Были лишь говорящие детали, оставшиеся в капитанской рубке.

Но, что важнее, ни одной из этих деталей я более не могла доверять. Ни дяде Ване, который всё это время вёл какую-то свою игру, ни тому, что теперь заменяло собой мою интернатскую знакомую. Я знала о том, кто я, и насущным становился вопрос, что делать. Здесь – вдали от всего, что я когда-то помнила…

Я осторожно расстегнула молнию сумки. Пластинки были там. И только лишь мой взгляд упал на предмет, по тусклому металлу поползла причудливая вязь, словно в воде собирались и растворялись чернильные пятна.

Исследуй артефакт, говорили они… И чем? Вряд ли в кормовом складе завалялись всякие спектрографы и прочие микроскопы. Насколько я помню, там не было даже банальных весов…

Я касалась этого предмета лишь однажды – мехапротезом. Вероятно, он сработает при контакте с кожей. Профессор и Василий, которые как один рассказывали что-то невнятное и просили меня потрогать реликвию, взаимодействовали с ней голыми руками. Сейчас такая возможность была и у меня.

Помедлив, я занесла живую руку над тусклым металлом. Вопроса «Быть или не быть» не стояло. В текущих обстоятельствах это было, пожалуй, самым логичным из всех нелогичных вариантов. Был лишь один вопрос – какую из пластин взять.

Начнём как-нибудь. Быстрым и решительным движением пальцы сжались на первой попавшейся пластине из самой середины…

… В магазине открыли вторую кассу, и собравшаяся было очередь разделилась на две, а дело пошло быстрее. Два пирожка, которые я собиралась прикончить сразу после выхода из супермаркета, уже лежали на ленте, постепенно продвигаясь к усталой кассирше, что отбивала целую тележку продуктов. Справа возникло движение, и донёсся неразборчивый детский лепет. Полуторагодовалый малыш сидел в коляске в метре от меня. Смуглый темноглазый мальчонка тянул ко мне ручку и пытался что-то сказать.

— Ну, привет, дружище, — улыбнулась я и взяла тремя пальцами его крохотную ладошку.

Похоже, ему была интересна не я. Он указывал пальчиком на мой оттопыренный кошельком карман.

— Тебе интересно, что у меня здесь? — спросила я, потянувшись к карману.

Присев рядом с коляской, я достала кошелёк и показала ребёнку глянцевые скидочные карты продуктовых сетей да пару бумажек, оставшихся с утренних денег на школьный завтрак. Мальчик заинтересованно смотрел.

— А вот такой же рисунок на фасаде, — ткнула я пальцем в эмблему продуктовой сети на пластике.

Мальчик протянул руку и коснулся карточки. Затем посмотрел на меня.

— Не спеши с этим всем, — сказала я. — Лишний хлам, от которого никакой пользы… А от денег все неприятности в мире. К тому же, у тебя обязательно появятся свои.

Мальчик, удивлённо приоткрыв рот, взглянул на меня и принялся теребить игрушку, прищепленную к коляске. Убирая в кошелёк карточку, я затылком чувствовала, как весь магазин смотрит на меня. Они напряжённо слушали, и кто-то из них вслепую сканировал продукты, кто-то думал о том, что сам сказал бы малышу, а кто-то обнаружил себя в полном непонимании – как же это так? Полуторагодовалый ребёнок понял всё, что ему было сказано? А если не понял – какой тогда смысл с ним вообще говорить?

Малыш тем временем получил от мамы хлебную лепёшку. Он прижал её к рубашонке, и на лице его расцвела искренняя радость. У него была лепёшка, и он был счастлив.

— Овощей бы в неё завернуть, — сказала я. — Вот же будет вкуснятина…

Малыш тем временем протянул лепёшку в сторону кассовой ленты и посмотрел на меня с немой просьбой во взгляде. Осторожно взяв предмет, я уложила его поверх лежащей крупы и сахара, а стоящая за коляской женщина стала вытаскивать и по одной выкладывать на ленту дешёвое пиво… Пять бутылок…

… И я отдёрнула руку от пластинки.

Я всё ещё была на койке, вокруг царила тишина, в которой колотящееся сердце было прекрасно слышно. А на пластине угасал бордовый светящийся след, словно металл остывал после доменной печи.

Ещё одна попытка… Четвёртая пластинка, холодная на ощупь, мгновенно исчезла вместе с остальным миром…

… Кожу под волосами что-то щекотало. Стоя посреди салона автобуса, я запустила пятерню в волосы, и через секунду смахнула вниз нечто маленькое. Упав на жёсткий пол, крохотный паучок оказался на спине и растопырил лапы, готовясь к последней битве.

Глядя на него сверху, несколько секунд спустя я вдруг поняла, что здесь, среди топчущих и шаркающих ног, среди застарелой грязи и ароматов машинной смазки ему никак не выжить. Он попал в чуждое для себя пространство, из которого не сможет найти выход. И раз уж он попал сюда вместе со мной, я невольно взяла на себя ответственность за его судьбу.

Делать нечего – придётся высадить его в безопасном месте.

Я присела и протянула ему палец, за который он охотно ухватился всеми восемью ногами. Через секунду паучок был посажен на шею, а оттуда щекотно отправился наверх, в гущу волос. Он копошился там, пробираясь всё выше и выше, а когда устроился на макушке и затих, я перестала его чувствовать.

— Ваш документ? — с одышкой спросила грузная контролёрша, возникшая сбоку.

— Сейчас, минуточку, — ответила я и сунула руку в карман, чтобы достать школьный проездной…

… Видения из далёкого прошлого вызывали к жизни тёплые ощущения. Было приятно заново проживать воспоминания, которые давно затерялись в глубинах подсознания. Но нужно было искать дальше. Следующая пластинка…

… С полчаса назад к Марку приехали приятели, чтобы обсудить тёмные дела. Вчетвером они стояли на веранде дома Алехандро, я же в это время развешивала бельё. Старые протезы, которые мне поставили ещё в интернате, были неудобными, мокрое тряпьё соскальзывало и так и норовило упасть в песок, но я, взгромоздившись на табуретку, старательно навешивала выстиранные брюки на верёвку, протянутую между домом и огромной акацией.

Гости переместились на ближний край веранды, и голоса стали ближе. Кто-то говорил:

... — Старший сразу сказал – не надо брать Эрдни на дело. Теперь он вам яйца открутит.