Замерев, я прижала ухо к стальной поверхности и попыталась сосредоточиться. Всё второстепенное и неважное словно отодвинулось, накрылось пеленой тишины, и остались только шаги нескольких пар обуви, смешиваясь с металлическим гулом сервоприводов. Звуки приближались – и я услышала мужские голоса:

… — Планировка – слева комната, впереди кухня, справа ванная… Что на камерах?

— Нет камер, выгорели.

— То есть как это – выгорели? Совсем?

— Нет сигнала… Теплак тоже молчит…

— Ясное дело, всё заэкранировано по самые помидоры… Придётся входить вслепую.

— «Гравий», давай по мягкой программе. Брать пациентку живой, без всяких оговорок.

— Помять могут…

— Не страшно, пускай мнут, сколько влезет. Лишь бы не пришлось по запчастям собирать. И берегите голову – в ней самое ценное.

— Принято. Запускаю суррогатов.

— Чен и «Пилигрим» – на прикрытии. Миша, пускай кукол…

Они шли за мной. Металлические щелчки, гудение сервоприводов и глухие постукивания подошв по металлу приближались. Глаза мои сами собой лихорадочно метались по стенам помещения, по потолку. Бежать было некуда. Не отрывая глаз от прямоугольника двери, я отступала назад по узкому коридору. Я готовилась принять бой.

Створка поползла вбок, и за ней показался облачённый в чёрную броню человек. Четыре оранжевых огонька на тактическом шлеме смотрели на меня – как и дуло оружия. И всё, что я могла сделать, чтобы защититься – это вытянуть руку. Окровавленная конечность с растопыренными пальцами возникла перед глазами, загнанный в ловушку внутренний зверь осклабился для броска, а мысли мои испарились, заместившись единственным желанием – чтобы этот человек исчез, скрылся, пропал.

Взмах рукой – и капля крови отделяется от свежего разреза, отправляясь в воздух, а человека, будто в замедленной съёмке, срывает вбок, и он исчезает из поля зрения. Что-то гулко грохнуло, загремело по ту сторону двери, а я, пытаясь понять, что произошло, пятилась в глубь помещения, в маленькую кухоньку.

Ещё один чёрный силуэт возник в проходе.

— На пол, лицом вниз! — отчётливо крикнул голос из-под тактической маски. — Руки держать на виду!

Секунда – и он уже внутри, в прихожей. За первым последовал второй. Я едва успела нырнуть за угол, в кухоньку – и серия звонких щелчков вспорола воздух, а мимо лица с треском пронеслись электрические разряды.

Спустя миг под ноги с глухим стуком упал какой-то предмет, и воздух распорола ослепительная вспышка. В ушах стоял свист, покрытый тонким слоем воды пол напрыгнул на меня снизу, а в шею болезненно впился электрический разряд. Сквозь шум в ушах я слышала голоса.

— Обездвижить! — рявкнул бас надо мной. — Браслеты, шоры – чтоб пискнуть не могла!

— Полковник, сотрудница здесь, — сказал второй. — Вам надо это увидеть…

Ватное тело беспощадно дёргали чьи-то сильные руки, сковывая неведомыми путами. Сквозь коридор влажно прошлёпали уверенные шаги, и кто-то удивлённо присвистнул.

— Два десятка рваных ножевых, а то и побольше… Расходы на проект растут не по дням, а по часам.

— Кажется, в этот раз вы перестарались со стимуляцией, — пробасил третий, властный голос. — Я говорил, что всё это рискованная затея.

— Рискованной она стала с твоей подачи, Макаров. Если помнишь, это ты предложил оставить её в полигоне вместо изоляции в блоке особого режима.

— Если бы с моей… Пошёл на поводу у этой девчонки, — глухо пробормотал мужчина. — Теперь, доктор, я с вами спорить не стану. Действуйте так, как считаете нужным. Мне главное, чтобы был результат…

Тёмным приливом снизу вверх накатывалось ощущение сковывающего холода, смешиваясь с чувством невосполнимой утраты. Что-то происходило в мире, но я была вырезана из него – и вновь вернулась в собственную оболочку. С трудом пробиваясь через незримую стену запертой тёмной комнаты, возвращались мысли вместе с осознанием – я кого-то убила. Кого-то очень нужного. Перезапущенная программа отмщения сработала безукоризненно и безжалостно, и я не могла сказать наверняка, кто стал её жертвой. Однако, я вспомнила, за кого отомстила – как сделала это когда-то давно. Это был мой друг. Один из тех, кто мог бы помочь мне сбежать…

… — Папа спрашивает у сына: «Сынок, хочешь посмотреть мультики?», — произнёс медбрат Отто в душной пустоте лазарета, приоткрывая форточку и впуская в палату поздний каптейнский вечер. — «Конечно, хочу, папа». «Ну так пойди и включи». «Но как же я пойду, если у меня нет ручек?» «Ну, дружок, нет ручек – нет мультиков».

— Ну ты и урод, — едва слышно просипела я.

— Наконец-то! — воскликнул Отто. — Выдавил из тебя словечко! Я уж и не надеялся тебя разговорить.

Чиркнула зажигалка, в полутьме возле окна заалел крохотный огонёк.

— Какое вообще тебе дело до меня? — вопросила я.

— А вот такое, — ответил тот. — Если мне за тобой выносить ночной горшок, я должен узнать тебя поближе. А для этого нам нужно начинать общаться. А тебе просто необходимо научиться улыбаться. Кстати, ты когда-нибудь это делала? Готов поспорить, что этого раньше не случалось.

Я промолчала.

— Ладно, зубрила, не напрягайся ты так. Я не со зла, не хотел тебя обидеть. Просто ты ведь знаешь – такова жизнь. Нет ручек – включай телевизор ножками. Не можешь ножками – носиком, лобиком, чем угодно. Иначе останешься без телевизора. И это уже не анекдот.

Вдох. Выдох. Едкий запах табачного дыма постепенно наполнял комнату, загоняемый внутрь тёплым вечерним воздухом. Когда-то он вызывал тошноту, но не сейчас. Тошноту вызывал весь мир.

— Мы именно для того здесь, — сказал Отто, — чтобы добиться всего самостоятельно. Такое у нас предназначение. Ты же веришь в предназначение?

Влага щекотала, собираясь в солёные капли на лбу. Простыня подо мной была влажной от духоты, царившей в помещении. А ещё меня отпускал обезболивающий наркотик. Нужна была новая доза – и чем скорее, тем лучше. Хотелось чесаться сразу и везде, но я уже не могла. Любой неосторожный нажим – и громоздкий протез впивался в плоть, как голодный крокодил.

— Болит? — вопросил медбрат. — Потерпи, так будет недолго, протезы уже приживаются, и тело скоро привыкнет. Уж лучше так, чем ползать на культях или оказаться в канаве, правда же?

Медбрат Отто выдохнул дым в форточку, затушил окурок о подоконник и щелчком отправил его вслед за струёй дыма. Подошёл к моей койке и сипло поинтересовался:

— Тебе нужно что-нибудь? Я сейчас сваливаю до утра, — затухал где-то вдали голос подростка, едва различимый в какофонии ледяных ветров. — Если хочешь, кольну тебя ещё разок, только Хадсону не рассказывай, а то он меня прибьёт…

Воспоминание. Движение от конца к началу, к одной из бесчисленных точек разлома. Очередная вешка на пути по дороге времени. Но моего друга здесь уже не было – осталось только тусклое воспоминание. И совершённая слепая месть.

— Отто? — неслышно позвала я в темноту. — Ты должен помочь мне сбежать из этой палаты, Отто…

Никто не отозвался. Мой старый друг растворился, оставив меня наедине с темнотой…

… Сон тянулся бесконечно, перетекая из одного видения в другое. Менялись места, лица, ситуации, двигались губы, и с них падали в тишину неразборчивые слова. Бессчётное количество раз я видела разнообразные вещи, места и людей, но ничто из этого не было связано с другим. Лоскуты воспоминаний ураганом крутились вокруг тишины, в которой я пребывала, будто в центре смерча. Некоторые моменты проживала по кругу, по нескольку раз, но все они неизменно рассыпались в груду несовместимых друг с другом деталей от разных пазлов.

Свежевыкрашенный, пахнущий олифой родительский дом стоял на берегу бескрайнего поля, а стены вмёрзшего в сам воздух ледяного памятника звенели, словно хрусталь. Горный ручей убегал куда-то меж деревьев по ступеням заснеженного каменистого склона. Вдоль выжженной пустыни вдогонку вездеходу нёсся суетливый пылевой вихрь, а морской берег, съеденный мегаполисом, вновь отвоёвывал себе жизненное пространство. Океан затаскивал под воду остатки цивилизации, усталый заснеженный город накрывала долгожданная тень, а сизые безжизненные скалы безжалостно полосовала огнём алая звезда…