— Всё это не имеет смысла, Софи. — Я сделала последнее усилие, сопротивляясь сокрушающему, невиданному ранее чувству. — Моя жизнь не имеет смысла, я не могу его найти…

— Нельзя отыскать то, чего нет, — выдохнула она мне в лицо, и я почувствовала нежный аромат каких-то ягод – малины… Земляники… — Но то, чего нет, можно создать…

… На наших лицах без ответа лишь только отблески рассвета –

Того, где ты меня не ждёшь…

Я распахнула глаза. Прекрасное лицо с тонкими изящными очертаниями было совсем рядом. Две бездонные пропасти очей, длинные влажные ресницы… По её смуглой гладкой коже двигался отсвет далёкого Солнца – корабль неспешно разворачивался, покидая поле астероидов, и брал курс на Землю…

Её беззащитная тонкая шея в свете звезды была открыта передо мной, а скрипка возносила меня куда-то ввысь, с каждой нотой убивая и оживляя, каждым движением смычка разрезая неистово колотящееся сердце на части.

— Что же ты делаешь со мной… — задыхаясь, прошептала я, не в силах больше сопротивляться.

Почти теряя сознание, не воспринимая происходящее, я прижала её к себе – самую большую и бесценную драгоценность в этом мире. Она прильнула к моим губам, и я ответила взаимностью, чувствуя наши колотящиеся в унисон сердца…

… Не новое, а заново, один и об одном,

Дорога – мой дом, и для любви это не место…

Весь мир растворился в жарком пьянящем дыхании с ароматом лесных ягод. В этом мире не осталось больше ничего и никого, кроме нас двоих…

* * *

Кровать была непривычно мягкой. Я лежала на спине, чистая свежая повязка стягивала плечо, а голова моя покоилась у Софи на коленях. Она медленно поглаживала мои волосы, задумчиво глядя во тьму сквозь окно. Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть хрупкое мгновение – я впитывала его всем телом. Её ласковая ладонь, словно ветерок в волосах, тепло бархатистой кожи, которое я чувствовала затылком, её глаза надо мной, взгляд которых был устремлён в бесконечность…

Наверное, мне никогда не было так хорошо и спокойно, как в эти минуты, несмотря на то, что сердце моё пульсировало и металось, распирая грудную клетку изнутри. Где-то бесконечно далеко бушевали войны, кипели ураганы и штормы, полыхали звёзды, а здесь, в тишине корабельной каюты сквозь безграничное пространство неслись две души, которым – пусть даже на короткое мгновение, – удалось достичь гармонии. И я отчаянно надеялась, что эта гармония останется со мной подольше…

Слова… Слова были бессильны, а всевластие этих бесценных, неповторимых мгновений не знало берегов. Я коснулась биометаллом её ладони. Встрепенувшись, она взглянула на меня сверху вниз.

— Тебя что-то тревожит? — тихо спросила я.

— Я боюсь, — немного помолчав, ответила она. — Боюсь своих чувств к тебе.

— Почему?

— Я всегда считала… Ну, знаешь… Что девочка должна любить мальчика. Вернее, я была так воспитана. Отец всегда говорил: «Только любовь мужчины и женщины имеет будущее, потому что будущее заключается в наших детях».

— Твой отец прав, — пробормотала я. — Живое доказательство его словам – это ты. И у тебя ещё будет тот, с кем ты построишь крепкую семью и создашь будущее.

— Знаешь, я только недавно стала понимать отца, — мечтательно протянула Софи. — Мой отец – очень жёсткий и принципиальный человек. Он общался со всеми моими мальчиками и на полном серьёзе решал, достойны они меня или нет, представляешь? Он постоянно пытался меня контролировать и вести по жизни. И, в общем-то, именно благодаря ему я попала в Космофлот, а потом и в Ассоциацию – когда я ещё и понятия не имела, чего хотела…

— Хорошо, когда рядом есть те, кто не даст тебе натворить ошибок в самый ответственный момент, — сказала я. — Конечно, мы сами вправе решать, как нам жить. Но даже если с этим не согласны твои родные – к ним, как минимум, стоит прислушаться.

— А тебе не страшно? — немного помедлив, спросила она.

— Нисколько, — промолвила я. — Не в том смысле, что я сплю со всеми подряд… Это было, признаться, всего-то несколько раз. Хватит пальцев на одной руке, чтобы сосчитать. И однажды у меня был тот, с кем я хотела создать будущее…

Я вспомнила наши с Марком последние дни и осеклась – стоило мне только сблизиться с ним, как всё тут же закончилось.

— Мне тепло и спокойно с тобой, — сказала Софи. — Ты не должна уходить.

— Всё уже решено. Пожалуйста, не погружайся в эти мысли. — Я протянула руку и осторожно дотронулась до её лица.

Она подалась навстречу. Немного помолчав, негромко произнесла:

— Живые движения холодной стали, направляемой горячим сердцем… Так непривычно…

Она нежно гладила биотитан моего мехапротеза, рецепторы реагировали, передавая в мозг ощущение прикосновения. Каково это – чувствовать касание пальцами настоящей, живой руки? Я уже не помнила этих ощущений, но иным не было дано и того, что имела я. Однако я вдруг почувствовала себя ущербной, калечной. Стало неловко, неуютно, непреодолимо захотелось спрятаться во тьме.

Поднявшись с кровати, я стала одеваться.

— Ты куда? — спросила Софи.

— В лазарет, — отрезала я, натягивая футболку и шаря по полу в поисках ботинок. — Хочу посмотреть на того робота с астероида – может быть, Кляйн удалось его реанимировать. В этом случае обидно будет уйти, не поговорим с ним, ведь он может знать, где искать моего друга.

Слабость волнами накатывала на уставшие тело и разум, но меня неодолимо тянуло к незнакомцу. Добравшись до лазарета, я убедилась, что Габриэлы Кляйн в помещении нет, вошла внутрь и села в кресло рядом с койкой. Чужак выглядел, словно покойник, которого привели в порядок перед похоронами – бледная ровная кожа, женственные длинные ресницы на закрытых глазах, тонкие правильные губы. Часть головы его была выбрита, вниз свисал аккуратно срезанный лоскут кожи, а прямо в висок, к обнажённому разъёму тянулся толстый кабель, исчезавший в одном из настенных разъёмов лазарета.

Глядя на него, я пыталась понять, кто он и как оказался взаперти. Он вполне мог видеть дядю Ваню, а возможно, даже общался с ним. Я шарила глазами по помещению, раздумывая о том, как мне разбудить его. На задворках памяти крутилась какая-то мысль, далёкое и почти утерянное за ненадобностью воспоминание. Ныне погибший водный мир, две луны и три слова. Три французских имени, которые, по словам человечного андроида, были способны вывести из гибернации почти любую модель…

Марианна, Шарль, Аллен… Нет, Анри. Точно. Марианна, Шарль, Анри… Я склонилась над бездыханным телом и тихо произнесла:

— Марианна, Шарль, Анри.

Ничего не произошло, андроид лежал без движения, грудь его не вздымалась и не опадала, и он был похож на мертвеца. Может, в другом порядке?

— Анри, Марианна, Шарль, — сказала я.

Рот андроида слегка приоткрылся, и на свободу вырвался голос. Нечеловеческий, скрежещущий, он напоминал стрёкот невообразимо огромного насекомого:

— Активация аварийного протокола. — Глаза андроида были закрыты, узкая щёлочка рта не двигалась, сюрреалистическая картина была похожа на выдумку больного кинематографиста. — Выход из автогибернации невозможен… Анализ повреждённых областей… Необходима перестройка нейронных связей… Запущена дефрагментация когнитивной матрицы. Приблизительная длительность выполнения – один час тридцать три минуты…

Царапающий само восприятие голос оборвался, щёлочка рта плотно сомкнулась на мёртвом теле, и стало тихо – лишь неизменно гудел двигатель «Фидеса» в отдалении. Оказалось, Аллен не обманул – его фокус действительно сработал, и мне оставалось только ждать.

Мгновения тянулись, опутывая моё сознание липкой паутиной. Удобное кресло убаюкивало, сопротивляться усталости сил уже не было, веки мои постепенно закрывались, и в какой-то момент я соскользнула в забытьё…

* * *

… Пустой, мрачный и хорошо знакомый коридор едва освещался тусклыми красными лампами, висящими под потолком. Окна отсутствовали – лишь два ряда высоких глухих дверей с массивными засовами уходили в темноту безразмерного подвала. Я была одна в глухом тупике, выхода не было, а если он и был – то только там, во тьме, где резко обрывался ряд едва заметно покачивавшихся на проводах алых лампочек.