Тамберг молчал и, горделиво подняв подбородок, сверлил Седого презрительным взглядом.

— Мы теперь можем не тратить время на вежливость, этику и прочие словоблудия, — продолжал Седой. — Настала пора решать вопросы кардинально, по-взрослому. Точно так, как ты решил пять лет назад с моим братом… Даже не думай отпираться, я знаю, что это был твой заказ.

— Он позволил себе слишком много. Он проявил неуважение! — рявкнул старик.

— Ты всё цепляешься за какие-то традиции, невесть кем придуманные, лицемерный старик. Ставишь их выше жизней. А как тебе такое?!

Седой взмахнул рукой, раздался глухой удар, Тамберг вздрогнул всем телом. На морщинистой щеке медленно расплывался кровоподтёк от кастета, который поблёскивал на сомкнутых пальцах Седого.

— Чего ты добиваешься? — сплюнув на бетонный пол сгусток крови, хрипло спросил Расмус.

— Ничего дельного я от тебя уже не добьюсь, так хоть развлекусь немного. А ты пока припоминай, как посылал своих ребят на маршруты моего брата. Как сломал ему сеть поставок морепродуктов, отжал наш с ним рынок. Как регулярно насылал наркоманов-отморозков на мой бар. Или это был не ты? — Седой, прохаживаясь по комнате, словно тигр перед прыжком, остановился и приобрёл задумчивый вид. — Или это Мартинсоны? Да, впрочем, какая разница? Ты и за них ответишь.

— Ты уже мёртв, — прохрипел Расмус. — После того, как ты меня убьёшь – тебе конец.

— Всё, что ты можешь – это лаять. Укусить ты больше не в состоянии.

Седой размахнулся и снова ударил. Что-то хрустнуло, Тамберг застонал. Скрестив руки, я стояла у стены позади Тамберга. Мне почему-то было жаль этого старика, который с покорностью принимал свою судьбу здесь, в тёмном подвале. Потеряв сына, он уже был готов отдать и жизнь. Седой тем временем нанёс третий размашистый удар, повернулся ко мне и спросил:

— Лиза, не хочешь поучаствовать? В конце концов, он и твоей смерти хочет.

— Нет, не хочу, — отказалась я. — Он ничего мне не сделал.

— Ну, как знаешь… Что чувствуешь, Расмус? Тебе больно? Эта боль заглушила твою внутреннюю, от потери отпрыска? Чего ты молчишь? Ну вот, отключился… — Он наклонился над телом и приподнял веко Тамберга. — А что это тут у нас? Да он нас пишет, представляешь, Арни? Смотри-ка, его глаза всё записывают. Давай кончать его…

Арни достал из кармана полиэтиленовый пакет и с явным нежеланием протянул его в сторону Седого. Взяв пакет, Седой накинул его на безвольно повисшую голову Расмуса. У меня внутри ёкнуло, какая-то чёрная, холодная и давно уже знакомая яма разверзлась в желудке. Мне вдруг стало страшно от того, что собирается сделать Седой – некогда рассудительный и спокойный, а теперь превратившийся в чудовище. Точно такое же, каким была я сама…

— Не надо, — еле слышно прошептала я, поддавшись необъяснимому порыву.

Горло перехватило, но Седой услышал и вопросительно поднял взгляд.

— Это ещё почему? — нахмурился он.

В гортани першило, и мне пришлось прокашляться.

— Я не знаю историю ваших взаимоотношений. Я тут совсем чужая, но мне доводилось видеть… И делать всякое. Я знаю, что это такое – потерять человеческий облик. Но мы должны оставаться людьми, обязаны становиться ими, даже если перестали быть.

— Ты хочешь, чтобы я отпустил его? — Седой, чуть прихрамывая, подошёл вплотную ко мне, достал откуда-то наполовину скуренную сигару с чёрным обугленным кончиком. — Ты понимаешь, что он – рептилия, хладнокровный убийца? Возможно, даже хуже – он отдаёт приказы.

— Но он же тоже человек. Потерявший сына, к тому же.

Седой привалился к стене рядом со мной, раскурил сигару и выпустил под потолок облако дыма.

— Что чувствует тот, кто потерял самого родного человека? — спросил он. Я промолчала, а он продолжал: — Он чувствует, что ему больше нечего терять. Когда-то я был в плену у этого чувства, но потом оно притупилось. А сейчас, когда я понимаю, что эта чёрная штука неминуемо окажется здесь… Она окажется, поверь мне… Это чувство вновь вернулось ко мне.

— Так что ты потеряешь, если отпустишь его?

— Я приобрету непримиримого врага на свободе. Врага, которому тоже нечего терять. Часто ли ты отпускала своих врагов, Лиза?

— Ни разу. Но это не уберегло меня от потерь.

Он некоторое время размышлял, затем оттолкнулся от стены и направился к выходу из помещения. На пороге обернулся:

— Арни, заказывай такси для нашего гостя, и пусть ребята подготовят машину – мне нужно кое-куда съездить… Из уважения к тебе, Лиза, и в знак признательности я отпущу его. Так будет хуже для него – он будет жить и страдать. Но знай – все последствия этого решения я разделю с тобой…

* * *

… Из переулка, ведущего на улицу, показались стремительно приближавшиеся отсветы фар, и через несколько секунд на асфальтированную площадку влетел тяжёлый чёрный автомобиль, юзом оттормозился и замер, скрипнув рессорами. Кузов машины был усеян пулевыми отверстиями, боковые стёкла – разбиты, а из-под капота шёл дым. Распахнулась задняя дверь, оттуда выскочил Седой и, на ходу перезаряжая пистолет, быстрым шагом направился ко входу в бар.

— Арни, Макс, помогите Пашке, в него попали!

Бойцы бросились к машине.

— Шеф, ты в порядке? — поинтересовался Арни.

— Да, ни царапины, — отмахнулся тот. — Дошли на автопилоте. Поганые чухонцы всё-таки решились перейти черту! Скоро они будут здесь, занимайте позиции… Вы трое – со мной на крышу. Койот, Боцман, постарайтесь с пацанами не пустить их дальше зала. Лиза… — Он повернулся ко мне, оглядел с ног до головы: — Недолго ждать пришлось, правда? Жми в «Утомлённого», ищи удобное место, будешь прикрывать сверху этой своей… Хреновиной…

Ребята тем временем, вытащив бездыханное тело с водительского сиденья, поволокли его внутрь бара. Я устремилась ко входу в гостиницу, быстро проскочила мимо охранников, которые через стеклянные двери с любопытством выглядывали наружу, на столпотворение, и стала подниматься по лестнице. Достигнув четвёртого этажа, в несколько шагов я оказалась у окошка в конце коридора. Оно выходило как раз на дворик, откуда было хорошо видно чёрную машину, кое-как брошенную в углу под окнами бара.

Я распахнула окно и прислушалась. Обычный грохот эстакады, черневшей прямо перед носом, шелест ветра и… Из-за соседнего небоскрёба показались три пары прожекторов. Они быстро снижались, и вскоре гул антигравов, резонируя во двор от стен из потрескавшегося кирпича, заполнил пространство. Я осознавала – стоит поэкономить силы и не стрелять из бластера «в молоко», и в этот момент пожалела, что забыла взять у Седого оружие. Мне бы сейчас даже оставленный у Фёдора дома ворованный пистолет не помешал…

Три фургона поравнялись с эстакадой, пропульсировали антигравами почти мимо самого окна, в котором задребезжали стёкла, и грузно опустились в центре двора. Тут же внизу, отдаваясь гулким эхом, застрекотали выстрелы и зазвенело разлетающееся вдребезги стекло. Тёмные фигуры выпрыгивали из тяжёлых машин и рассредоточивались по двору, а самым последним неспешно вышел закованный в тяжёлый бронекостюм боевик с миниганом наперевес. Затрещали многочисленные стволы, исторгая из себя свинцовый ливень – боец неспешно водил орудием из стороны в стороны, превращая остекление бара в ураган мелкого крошева. Медлить нельзя!

Я забралась с ногами на подоконник, вытянула руку и напряглась. Бластер выскочил из запястья и гулко захлопал, отправляя сгустки энергии куда-то вниз. Почти сразу же с соседней крыши короткими автоматными очередями подключился Седой с напарниками. Несмотря на несколько моих прицельных попаданий по мощной броне, пулемётчик внизу извергал огненный факел, из стен летели фонтаны пыли, а витрина бара рассыпа͐лась на море осколков, сверкающих бликами яростного пламени. Фигурки внизу забегали, спасаясь от перекрёстного огня, а Седой тем временем закинул на плечо взявшийся невесть откуда гранатомёт.

Пронзительно свистнул реактивный снаряд, и один из фургонов, ослепительно полыхнув, подпрыгнул в воздухе и с грохотом рухнул набок. В отдалении завыла автомобильная сигнализация, а из бара тем временем, сломя голову, выбегали боевики, утратившие былой задор. Они спешно грузились в оставшиеся два фургона – атака захлебнулась.