Я никак не могла вспомнить её. Казалось, эта женщина всегда была такой – жёсткой, бескомпромиссной, холодной. Неужели ей когда-то было дело до меня?
— Но с тех пор многое поменялось, — догадалась я.
— Верно. То, что ты не совсем человек, я поняла слишком поздно. Моя ошибка стоила мне очень дорого, но благодаря этому я избавилась от страха смерти – потому что умерла.
— Погоди… Ведь ты сейчас стоишь передо мной…
— Меня вернули, — кратко сообщила она. — Первый инцидент случился по моей оплошности. Я недоглядела за тобой. На нашем полигоне, провалившись в самоиндуцированный приступ ярости, ты, скажем так, слегка перестаралась, и эксперимент пошёл не по плану – но это, как ни странно, дало долгожданные результаты. Твои способности вновь пробудились ото сна вместе с ростом новообразования… В этот раз удалось снять всю возможную телеметрию, нам открылось понимание процессов, а некоторые из них даже получилось воспроизвести…
— И что это за способности такие? — заинтересовалась я.
— Те, что работают только в экстремальных условиях, на практике, — пояснила она. — С тобой я стала опытным музыкантом, а ты, как музыкальный инструмент, имеешь свои струны. Стоит дёрнуть за нужные в правильной последовательности, начинает играть музыка, и ты сносишь всё на своём пути. Меня – первой.
— И много раз ты делала это со мной? — шептала я, и мне казалось, что это был крик. — Сколько раз я тебя убила?
Она задумалась на секунду.
— Пятьдесят шесть раз мгновенно, ещё двадцать – в результате критических увечий. Занятно, что первый раз это случилось в пятницу тринадцатого… Августа, конечно. Сейчас февраль сорок шестого по земному календарю…
Она говорила что-то ещё, а в моём сердце оборвался невидимый трос, и груз неизбывности совершённого многотонной тяжестью повис на шее. Озноб пробирал до самых костей, до неконтролируемой дрожи. Всё перестало быть значительным, и осталось лишь число. Семьдесят шесть. Человек, погибший семьдесят шесть раз от моей руки, стоял передо мной как ни в чём не бывало.
— Неужели ты раз за разом сознательно идёшь на гибель? — выдавила я из себя. — И всё ради какого-то эксперимента?
Если во всём этом вообще была хоть капля правды, ситуацию едва ли можно было назвать здоровой. Незваными гостями вспышки воспоминаний вдруг стробоскопом замерцали перед глазами – низвергающиеся с потолка потоки воды, осколок стеклопластика в руке, и ноги, торчащие из ванны… Расплавленная одежда на безвольно лежащем обугленном теле, похожем на манекен… Кровавая клякса на белоснежной стене, а под ней – сложенное в кучу тело с размозжённой головой…
И рука. Дрожащая, сжатая в кулак побелевшая рука перед глазами, которая двигалась – а следом за ней горстями перемещались в воздухе стальные инструменты, разговнялись в воздухе и впивались в плоть острые ножи, метались по комнате и наматывались на шеи провода, с криком неслись поднятые в воздух люди, горели заживо, валялись в корчах на полу и барахтались в чём-то красном… Странно было видеть всё это, находясь на расстоянии доброго десятка метров.
Неужели всё это было? И пострадала, похоже, не только она – комплекция и лица убитых были самыми разными. Мужские и женские, полные и худые, светловолосые и брюнеты. Но что именно это было – вот главный вопрос. Экстрасенсорные способности, о которых люди мечтали веками – телекинез и пирокинез? А может, ложные воспоминания? Игра разума, затеянная для того, чтобы свести меня с ума? Как я могу быть уверена в том, что хоть что-нибудь здесь настоящее? И было ли настоящим имя, которое она не стала называть? Нет, когда-то я звала её иначе…
— Смерти больше нет, — сказала девушка по имени Софи. — Медицина Ковчега позволяет по образцу ДНК воссоздать полную копию мозга до последнего нейрона. Что уж говорить про новую конечность… — София скосила глаза вниз – туда, где моя целая и невредимая рука была прикована к ложементу стальной скобой. — У меня с болью особые отношения. Я изучаю её, а она всё время пробует меня на зуб.
— Значит, вы можете создать человеческое тело? — уточнила я, пытаясь отвлечься, стряхнуть остатки наваждения. — И записать в него личность?
— Чтобы записать личность, её сперва нужно сохранить на носителе. — Она лёгким мимолётным движением поправила волосы, и я увидела на её виске небольшое пурпурное устройство размером с пуговицу. — Моя, например, пишется прямо в облако данных на случай, если ты снова сорвёшься с цепи…
Неожиданно резко в помещение ворвался синтетический голос:
— Администратор Толедо, комплектация первой бригады завершена. Начата переброска к поверхности. Магнитный лифт выведен на рабочую мощность.
— Готовь вторую к развёртыванию, — отвлеклась моя собеседница на электронного помощника. — Где поезд?
— До прибытия двенадцать минут.
— Плохо, опаздывают… — Девушка задумчиво покивала, затем взглянула на меня и нахмурила брови: — На чём мы остановились?
— Ты говорила про новообразование… — Я мысленно произнесла это длинное составное слово несколько раз. — Это раковая опухоль? Вы её вырастили?
— Не мы. — Взор Софии устремился куда-то поверх моей головы. — Судя по возрасту самых старых чужеродных тканей, она появилась у тебя, пока ты была на Каптейне в первый раз. Судя по всему, это случилось перед самым попаданием в интернат. Долгое время опухоль никак не проявляла себя, но с определённого момента начался её взрывной рост и формирование связей – заработала экстрасенсорика, а вместе с ней начались приступы гиперагрессии.
— И что со мной теперь будет?
— В худшем случае, как и любой механизм, твоё тело откажет, — пожала плечами девушка. — Но я верну тебя обратно – если, конечно, нам удастся сейчас отбиться… Здесь очень многие прошли через замену тела и перезапись сознания, включая моих сотрудников. Смерть меняет людей. Делает их более прагматичными, нацеленными на результат. Лишает страхов… Пожалуй, единственное, что мы пока ещё не научились восстанавливать – это душу. Но если она бессмертна, ей это ни к чему.
София таинственно улыбнулась – а я, переваривая сказанное, уже подсознательно пыталась найти в ней что-то, что отличает ещё человека от уже не человека. Казалось, на меня смотрят глаза, лишённые неосязаемого, неуловимого, но жизненно важного. Может быть, пресловутой души?
— Значит, у вас здесь фабрика по производству людей? — спросила я.
— Производственно-исследовательский комплекс, — утвердительно кивнула она. — Полный цикл от проектирования до серии. Людьми, впрочем, их можно назвать с натяжкой. Но всё это… — Она обвела рукой пространство вокруг себя. — Покроет любую механизацию, как бык овцу.
— И скольких клонов вы уже наклепали? — Я представила себе шеренги совершенно одинаковых людей. Взаимозаменяемых, ведомых заранее настроенной программой. Нажми на кнопку, и конвейер выпустит ещё одного человека без признаков человечности.
— За те полгода, что я тут работаю – порядка ста тысяч единиц одних только гражданских моделей, в том числе с функциями удалённого управления, — ответила София. — В последнее время комплекс работает на военные нужды, так что сейчас на моём участке шесть тысяч сверхсолдат. Обеспечат любую сухопутную операцию.
— Вы тут, значит, решили поиграть в богов? — уточнила я. — Возомнили себя творцами и делаете людей под любые нужды?
— Мы с тобой довольно далеки от религий, — заметила девушка. — Насколько этично создавать человека не естественным образом, а искусственным? Будет ли это ещё человек или уже что-то, лишь отдалённо похожее на человека? На эти вопросы пусть отвечают философы будущего, а мы пока займёмся спасением этого самого будущего.
— Не слишком ли много вы на себя берёте? — с сомнением спросила я.
— Прости, я иногда забываю, что ты не помнишь последние годы, — с нотой сочувствия в голосе промолвила София. — А ведь только вчера я тебе об этом рассказывала… Помнишь заразу, которая выкосила Пирос в прошлом году? Не помнишь… Эти безнадёжные идиоты завезли на Землю инфицированных и решили немного улучшить вирус, хотя, казалось бы, куда уже совершенней? — Взгляд её стал отстранённым, отсутствующим. — Не вирус, не бактерия, а неведома зверушка, заразная как корь и не имеющая лечения, а теперь ещё и передаётся воздушно-капельным путём. Bellissimo. Десять из десяти. Они даже научный термин придумали для заражённых. Ксероантропы. Он, конечно, витал в воздухе. По-гречески «ксерос» – это «сухой», ну а «антропос», собственно – «человек».
