Едва заметно я отрицательно помотала головой и мягко вынула пистолет из потных детских ладошек. Сразу же дикое напряжение хлынуло из неё крупным тремором и ручьями беззвучных слёз. Чтобы сделать хоть что-то, она подняла с пола свои штаны и принялась натягивать их дрожащими руками.
— У тебя есть ключ? — спросила я жирдяя, взяв его на прицел и кивнув на дверь в конце коридора.
— Д-да, есть, вот, это же мой дом… — Володимир полез в карман и вынул связку ключей.
— Иди, открывай, — приказала я, и толстяк, нервно и подобострастно улыбаясь, засеменил к двери в тупике.
— Решил ей помочь, ты – вонючая нацистская тряпка?! — раздался злобный крик с той стороны. — Тряпка! Ты даже не мужчина! Мало того, что не смог одолеть соплюху, так ещё и развязал эту тварь! Зря мы тебя оставили после того, как помогли тебе расправиться с родителями! Надо было и тебя порешить!
Сонливости моей как не бывало, адреналин хлестал через край – как и кровь, струящаяся по руке. Меня колотила дрожь.
Плечи Володимира – чубатого отцеубийцы и людоеда – суетливо елозили, им вторило всё тело, словно желе, пока он неверными руками отпирал замок. Дверь открылась. Володимир вошёл в комнату, понуро прошагал к огромной двуспальной кровати и встал возле неё с виноватым видом, словно нашкодившая собака. В стороне от кровати, на странной столешнице с железными кандалами сидела Фергана, сверля меня полным ненависти взглядом.
— Кидай мне ключи, — приказала я толстяку с намерением запереть здесь этих двоих.
Взмах толстой руки – и звонкая связка летит мне в ладонь и исчезает в кармане.
Только сейчас антураж этой комнаты с забитыми фанерой окнами бросился мне в глаза… Кажется, название для этой сюрреалистической берлоги ещё не придумали. Целый стол рядом с дыбой был завален интимными игрушками вперемежку с какими-то шприцами и пузырьками, вдоль стены на крючках висели кожаные приспособления, железные кандалы, странные, невиданные доселе пыточные устройства, а над всем этим рдели стяги всё с той же свастикой и чёрно-красный флаг на полстены. Но совсем уж странным выглядел крюк, вмонтированный в стену на уровне колена…
Чем они тут втроём занимаются? Втроём ли? А может, вчетвером? Холодок пробежал по спине, и я, покрепче сжимая в руке пистолет, спросила:
— Вы и мальчика в свои адские игрища втянули?
Молчание было мне ответом. Володимир отвёл взгляд.
— Говори! — рявкнула я. — Зачем вы впутали в это ребёнка?!
— Мы любим, когда он смотрит, — выпалила женщина. — Только и всего!
— Ну, не только смотг’ит, — будто оправдываясь, проблеял толстяк и встретил испепеляющий взгляд Ферганы. — Ты же сама…
— Заткнись! — каркнула она и вдруг осунулась, почернела, будто постарела сразу на десяток лет.
Блуждающий взгляд мой зацепился за полку, на которой в порядке возрастания размеров стояли серые черепа. Четыре штуки самых разных размеров. Кроме детского, которым они планировали дополнить эту «коллекцию».
Волнами ночного кошмара на меня накатывала тоска. Острые шипы один за другим пронзали сердце, кровь замерзала в жилах.
— Вы их сожрали? — тихо вопросила я.
— Не полностью, — промычал Володимир. — Остальное в подвале, в морозилке.
— Вы, значит, и нас хотели сожрать?
— Да я пг’осто… — торопливо бормотал толстяк. — Клянусь Степаном Бандег’ой, мы давно уже завязали с этим… Мне пг’осто хотелось сделать дг’угу подаг’ок на день г’ождения. — Он неопределённо кивнул на дверь. — У нас с ним завтг’а, в один день…
— Вы хоть понимаете, что делаете? — Я едва слышала саму себя, тело разбирала дрожь, пистолет в руке ходил ходуном. — Кто-то вкладывает жизнь в человека… Растит его, бережёт. А потом такие, как вы, хотят надругаться над ним и сожрать его?
Алиса стояла позади меня, и взгляд её, казалось, сейчас начнёт прожигать стены.
— А что, у вас на Земле, в стг’анах пег’вого миг’а педофилия давно уже в г’амках закона, — с каким-то неожиданным подростковым вызовом произнёс жирный Володимир. — А кое-где – и поедание людей. Чем мы хуже?
— Что ты такое несёшь, мразь? — Губы мои брезгливо скривились.
— Да, в Севег’оамериканских Штатах… В Скандинавии, — принялся загибать пухлые пальцы жирдяй. — В Бг’итании… Я читал, всё это в откг’ытых источниках лежит. Там уже давно полная свобода.
— Подумай своей тупой башкой! — У Ферганы вдруг прорезался голос, она лихорадочно сверкала глазами, готовыми выпрыгнуть из глазниц. — Здесь ты можешь делать что угодно, тебе никто не указ… Это настоящая свобода! Оставайся с нами! Плевать на Дэна, он всё равно был уродом, к тому же он бил моего ребёнка! Пусть он сдохнет! Самое главное, что мы будем жить дальше! Ты только… Ты только убей его, пока он не обратился…
Я смотрела на неё и не могла понять, как вообще такое возможно. То, что они говорили, не поддавалось никаким оценкам. Как может мироздание оправдать существование подобных монстров? Холодная и твёрдая суть вещей обжигала, словно кислота в моём желудке. Эти адские твари были намного, намного хуже всего того, что я когда-либо встречала. И этими нелюдями оказались некогда люди…
— Оставаться с вами? — процедила я. — Чтобы насиловать собственных детей и жрать чужих? Да вы здесь, в своём сатанинском притоне, потеряли что-либо человеческое… Даже сравнивать этих мертвецов с вами – это уже оскорбление для них!
— Оставайся с нами, — увещевала женщина. — Мы будем жить, как короли, никто не будет нам указывать! А девчонка… Детям всё равно тут не выжить! Этот мир не для детей!
— Мы пг’осто хотели есть! — сорвавшимся голосом выкрикнул Володимир, примирительно протягивая в мою сторону пухлые руки. — Обещаю, мы больше даже не подумаем тг’огать детей!
Но вы же уже подумали. И не просто подумали, а уже продумали.
— Хотели есть, значит? — Ненависть буквально парализовала меня, под контролем разума остался лишь палец на курке. — Тогда съешь-ка вот это, ублюдок!
Громыхнул выстрел и жирный нелюдь схватился за низ живота. Истошно крича, он упал на пол и принялся извиваться, а Фергана, загородив лицо руками, приготовилась получить следующую пулю. Пулю, которой не было.
Несмотря на кровотечение, я ощущала прилив энергии, чувствовала в себе силы сдвинуть горы, и мне всё было нипочём – совсем как тогда, когда я прикончила своего первого нелюдя, Маккейна. В несколько шагов я преодолела коридор, схватила за шиворот бездыханного Инея и волоком потащила его по шершавым доскам. Уже на полпути бренное тело засипело, словно пробитая шина, и стало подавать признаки жизни.
Так быстро?! Неужели вирус захватил его мозг за считанные минуты?! Но почему?
Оставив тело посреди комнаты, я перешагнула через него и бросила последний взгляд на людоедов. Стрелять было больше нечем. Впрочем, они об этом не знают, поэтому я вскинула пистолет и прицелилась в голову стоящей твари. За прошедшие секунды она, кажется, успела взять себя в руки, и теперь смотрела прямо в дуло с каким-то подобием спокойствия.
— Ты готова встретить свой конец, паскудное отродье? — процедила я.
— Будь человеком, — глухо произнесла она. — Дай хоть с моим сыночком попрощаться перед смертью.
Толстяк всё также верещал, хватаясь за брюхо, а Иней уже неуклюже возил по полу руками, рычал и отхаркивал на пол какую-то бурую слизь. Наркоманка стояла, прижав руки к груди, и со стеклянным ужасом в глазах таращилась то на дёргавшего головой Инея, то на пистолет в моей руке. Она надеялась, что я выстрелю раньше, чем труп, лежащий между нами, поднимется. Рядом с ней, корчась от боли в чреслах, пыхтел и рыдал толстяк-людоед.
— Каким ещё сыночком? — Я вскинула бровь. — Нет его у тебя больше. Он в аду, который ты сама для него устроила. А я поступлю максимально человечно. Избавлю мир от тебя.
Я нажала на курок.
Фергана вскинула руки и испуганно вскричала. Щёлк, щёлк, щёлк – боёк громко клацал в тщетных поисках капсюля… Секунду спустя женщина поняла, что пистолет разряжен, глаза её округлились, она принялась открывать и закрывать рот, словно рыба на песке.
