Я пожала плечами. Меня терзали недобрые предчувствия, хотелось поскорее уйти отсюда.

— Прекрасно, Лиза. Вы не случайно оказались здесь, и я буду предельно откровенен с вами. Мне сообщили, что вы распространяете всяческие… слухи, которые могут навредить атмосфере нашего воспитательного учреждения. Вполне допускаю, что вы ослышались или приняли чьё-то враньё за чистую монету. Такое может случиться с каждым, правда же?

Я вновь не ответила. Травиани подошёл к столу и грузно приземлился в свое кресло.

— Я знаю, Лиза, как вы попали к нам. Я сам похлопотал – не забесплатно, конечно, – о том, чтобы вас не выкинули в ближайшую канаву, а вернули вам возможность ходить… Полноценно жить… Я наслышан о вас и о том, как вы боретесь с… Кхм… неудобствами. Вы – очень целеустремлённый человек, и вы мне нравитесь даже несмотря на свой недавний проступок.

Меня внутренне передернуло, но я старалась не подавать виду. Похвала этого человека не сулила ничего хорошего.

— Спасибо, господин директор, — наконец сказала я. — Только… Я пытаюсь понять, к чему вы клоните.

— Скажу прямо. Я хочу, чтобы вы возглавили швейный цех.

— Но почему именно я?

— Вас уважают и побаиваются, а это – главные атрибуты руководителя. Его должны уважать и бояться. Кроме того, я считаю, что мы отлично сработаемся и послужим на благо друг другу и интернату…

Его маленькие поросячьи глазки поблёскивали в полумраке, а губы были растянуты ухмылкой. Я вдруг ощутила волну брезгливой ярости, нахлынувшую на меня. Щеки пылали огнём. Он что, считает меня круглой дурой?!

— Господин директор, я понимаю – вы бизнесмен, — чеканя слова, процедила я. — И задача ваша – минимизировать риски, правда ведь? Но давайте начистоту. Я месяцами копошилась где-то там, в своём бараке, и вдруг наступает сегодняшний день. Даже семилетний ребёнок может сопоставить это ваше предложение с доносом на меня. Вы хотите меня купить. Почему? Потому, что я опасна. Почему я опасна? Потому, что эти так называемые слухи – вовсе не слухи, а правда…

Меня трясло от нервного возбуждения, и я уже начинала жалеть о том, что сказала, но отступать было некуда. Улыбку сдуло с лица директора, и теперь он молчал и громко сопел. Наконец, он прошипел, словно змея:

— Как ты думаешь, девочка, благодаря кому здесь последние недели царит тишина, а? Ты слышишь стрельбу по ночам? Вы все спите спокойно только благодаря мне! Я договорился с мятежниками, и мы теперь мирно сосуществуем!

— Да, они не нападают, но что взамен? — спросила я. — Поставки? Так ведь ими дело не ограничится, да? Вы же хотите сдать им всех нас? Аппетит приходит во время еды, а эти люди, наверное, очень-очень голодные…

Шумно выдохнув, Травиани вскочил и отвернулся к окну. Плечи его, пришедшие было в движение, замерли, и уже спокойным голосом он сообщил:

— Я не заключаю невыгодных сделок. Вот увидишь, все от этого только выиграют. А тебе, пожалуй, стоит отдохнуть в одиночестве.

— Что, решили меня в клетку посадить?

— Изолировать от остальных. Для твоего же блага.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник Гарри Маккейн с приятелями. С некоторым усилием я поднялась и, горделиво расправив плечи, заковыляла к выходу. Я чувствовала какой-то неуместный задор, ведь я знала, что в этой схватке правда – на моей стороне…

Карцер располагался в полуподвальном помещении главного корпуса, так что мы просто спустились на четыре пролёта вниз по широкой резной лестнице. Меня провели сквозь узкий коридор мимо полудюжины железных дверей к самой последней. За ней открылось небольшое помещение с серой низкой кроватью и облупленным жестяным ведром в углу. Сверху, из-под самого потолка, через узкое окошко в камеру пробивался робкий уличный свет.

Гарри, дохнув перегаром, втолкнул меня внутрь и буркнул:

— Обеда не будет. Вечером принесут ужин.

Дверь с лязгом захлопнулась, и я осталась одна взаперти. Былой задор куда-то испарился, а стены начали давить почти физически. Воздуха вдруг стало не хватать, в глазах потемнело, и я опустилась на топчан, с трудом переводя дыхание. Сколько меня тут будут держать? И ведь никто не знает, где я, девчонки до сих пор на смене. Вечером они, конечно, хватятся, но кто же пойдёт меня искать по темноте?

Какой же всё-таки подлец этот директор… Настоящий делец, готовый обустроить собственное будущее на руинах чужих жизней. Всё схвачено, всё под контролем, а под ним – настоящая пирамида. Интересно, что он пообещал своим помощникам? Участие в дележе добычи? Может быть, рабов? А может, раздольную свободную жизнь бок о бок с разбойниками? Держу пари, многие были бы не прочь покинуть это прекрасное место хоть тушкой, хоть чучелом…

* * *

Я коротала время, вспоминая школьный курс математики. Формулы, уравнения, теоремы – во тьме и тишине карцера всё это очень отчетливо всплывало в мозгу, будто я только что вышла из школы с полным учебников рюкзаком, хотя с тех пор, как я в последний раз села в раскачивающийся на ветру школьный автобус, казалось, прошло три с половиной вечности…

Незаметно за окошком потемнело, под потолком загорелась тусклая лампочка, и вскоре безмолвная рука открыла маленький лючок у основания двери и поставила поднос со скудной трапезой. Есть не хотелось, но я заставила себя поужинать – хоть какое-то разнообразие и движение. Вернув поднос на место, я устроилась на топчане настолько удобно, насколько это было вообще возможно. Я лежала и глядела в никуда. Не знаю, сколько прошло времени, но сна не было ни в одном глазу, а ночь давно уже опустилась над интернатом…

Вдруг снаружи послышался шорох, за окошком мелькнула тень. Ещё до того, как скрипнула рама, я уже знала, кто это.

— Лиза, ты тут? — раздался приглушённый голос Отто.

— Здесь, — поднявшись с кровати, полушёпотом отозвалась я. — Слушай, как ты меня нашёл?

— Сказали, — неопределённо ответил мой друг. — В лагере есть и хорошие люди, здесь не только сволочи. Я тебя вытащить пришёл… Стаскивай простыню и кидай мне.

Я послушно сдёрнула простыню с матраса, скомкала и бросила её вверх. Отто ловко поймал её, на полминуты исчез из поля зрения, после чего вниз спустилась туго свитая импровизированная верёвка.

— Сможешь ухватиться?

— Попробую…

Спущенный конец простыни я намотала на протез, взялась за полотно обеими кистями и прошептала:

— Тяни…

Отто потянул, а я, молясь, чтобы ничего не оторвалось, упёрлась коленями в стену. Напряжение отозвалось острой болью в руках и ногах, и два метра этой скручивающей боли показались мне почти бесконечностью.

Наконец, Отто ухватил меня под руки и, пыхтя, вытащил через узкую щель окна. Будь я чуточку крупнее – наверняка застряла бы, но мне повезло, и, оказавшись снаружи, в прилегающих к зданию зарослях кустов, я жадно вдохнула воздух свободы. Тело ныло, как после многокилометрового марафона. Отто вытер пот со лба.

— Фух, ну ты и тяжё…

В горячем поцелуе я прижалась к его губам. Оторопев, он не смел пошевелиться, а я, закрыв глаза, с упоением ласкала губы своего спасителя и гладила его лицо металлом кисти. Как бы мне хотелось ощутить сейчас это прикосновение!

Наконец, опомнившись, я отпрянула и прошептала:

— Надо уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заметил!

— Аг-га, пошли. — Наверное, от волнения Отто начал забавно заикаться. — Я тебя п-провожу…

Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, мы выбрались из кустов и гуськом, перебежками пробрались к девичьему корпусу. По счастью, окно в нашу комнату было приоткрыто. Под ним я заключила Отто в объятия и ещё раз прильнула к его губам. Видимо, первый шок прошёл, и он ответил мне взаимностью.

— Ты мой герой, — прошептала я, а щёки мои пылали огнём от волнения.

— Да брось, любой бы на моём месте поступил также. Они хотели утром втихую вывезти тебя куда-то наружу, за ворота. Не думаю, что это кончилось бы чем-то хорошим… Слушай, мне пора, скоро рассветёт.

— Хорошо, мне тоже надо поспать. Очень устала…