Но, как часто случается, придумать что-либо остроумное прямо здесь и сейчас не получалось. Мешали раскаленные гвозди мигрени, глубоко засевшие в голове вместе с текстами древней книги. Да еще жгущие кожу страшным холодом селенитовые браслеты на запястьях, предплечьях и шее. Такие, как правило, использовали на только-только выявленных одаренных. Случалось, применяли и в качестве кандалов на «диких» гностиках, имевших глупость попасться в лапы Церкви или Лиги. И все бы ничего, но милые штуки вызывали головокружение пополам с приступами редкой по силе тошноты.

Меня так и не отпустили последствия прогулки по Лимбу: донимала слабость, тело ныло и болело. К тому же побитая рожа, которую увидел утром в зеркале, могла вызвать какие угодно ассоциации, но не с человеком, владеющим ситуацией. И уж тем более я не смахивал на лорда из Старшего дома. Хорошо хоть одежду новую дали: чистые брюки, рубашку и пиджак, мягкие туфли. Наручники надевать не стали.

Как бы ни хотелось зарядиться уверенностью за чужой счет и сделать хорошую мину при плохой игре, попытки язвить сейчас выглядели бы глупо и жалко. Осознание сего заставляло молчать. Глядя на крепких парней с жесткими, будто вырезанными из камней мордами и холодными глазами убийц, желание шутить почему-то пропадало. Такие прихлопнут без раздумий, а потом скажут: чихнул и случайно напоролся на кортик. И ничего им не будет.

Радовало одно – меня не кинули в карцер. Напротив, проснулся в скромно обставленной и совершенно пустой комнате с наглухо задраенным люком. Не камере. Не пыточной. К тому же подлечили и перевязали. Сие позволяло питать зыбкую надежду на то, что со мной вообще собираются разговаривать, а не прибьют с порога.

Но и иллюзиями я себя не обманывал. Не знаю, что накопали на меня шпионы гранда. Но одно то, что вычислили истинный род занятий, чревато огромными проблемами. Власти не любили искателей и при сильном желании могли повесить кучу обвинений. Не говоря о возможном скандале, лишении титула, тюрьме или какой-нибудь пакости. А если в переговорах будут участвовать представители Церкви, то дела еще хуже. Неизбежно возникнет вопрос: куда подевались оковы? А за ним возникнет предложение: а давайте-ка его утопим на всякий случай. Или сожжем. Или разрежем на куски и изучим.

А так ли теперь важен для меня титул?

Не знаю почему, но я больше не чувствовал До. В то время, пока досаждала своим зовом, пока тащила в Тару и пыталась влиять, я ее ощущал, пусть и сам не отдавал себе в этом отчета. А сейчас связь оборвалась. Темное пятно на ладони осталось, Тени тоже мелькали где-то на грани восприятия, но бесплотный взгляд из пустоты пропал.

Так, может, и плевать теперь на грот? Если До сгинула в битве с Вестником, то и родовому проклятию конец? Наобещать чего угодно, повесить побольше водорослей на уши. И как отвернутся, ноги в руки и на дальние рубежи великой родины. Там опять поменять личность и пересидеть бучу, а потом начать все заново.

Идея чертовски соблазнительная. Но вместе с тем меня одолевали и сомнения, и чувство вины. А что, если ошибаюсь и Тени снова начнут сводить с ума шепотом? Что с Фергюсом? С Браном? Коулом? Стариком? Матерью?..

Практически наверняка неудавшегося Мстителя бросят в тюрьму. И лысого дельца не оставят в покое. Пусть каждый подложил жирную болговскую свинью, но и я не ангел, друзьями быть оба не перестали.

Со Стариком проще, ибо Дампира вряд ли сумеют вычислить, скрываться и менять личины он привык. Но что за жизнь, когда постоянно от чего-то бежишь? Одно дело просто быть незаметным, другое – прятаться от преследования.

Мать тоже не оставят в покое и будут таскать на допросы, выпытывать каждую мелочь. А я для нее желал подобного меньше всего. Ведь не зря старался держать дистанцию, дабы поменьше знала обо мне и моих темных делишках. Но следователям будет плевать, копать станут в любом возможном месте, испоганят налаживающуюся жизнь.

И совсем уж обидно будет, если вместе с утерей цепи лорда сводящий с ума шепот вернется. Или останусь без родовых способностей. Ведь не знал, к чему привязаны, как работают, а свою полезность Тени доказали. Да и крылась за ними какая-то тайна.

Таким образом, четкого ответа на то, как следует поступить, я для себя не нашел. Несколько дней назад знал, что буду делать и при каких обстоятельствах. А теперь нет.

Что бы сказал Уильям на такое? Посоветовал бы плыть по течению до тех пор, пока не появится какая-либо ясность. Ладно, так и поступим. А заодно выясним, чего хотят те, кто так любезно пригласил в гости. Поторгуемся. И попытаемся выскочить из тонущей субмарины за секунду до того, как захлопнется люк.

– Направо, – вновь сухо скомандовал конвоир. – Стой.

Путь по длинному серому коридору с чередой безликих дверей закончился у одной из них – ничем не отличающейся от прочих, казенной и скучной. Один из гвардов без стука провернул рукоять запора, лязгнули петли. Меня мягко, но настойчиво втолкнули внутрь. Сами остались снаружи, захлопнули створку.

Очередной уютный кабинет, эдакое теплое логово, что так любят люди при власти, обреченные работать сутки напролет.

Не большой и не маленький, средний. С полом, устланным толстым ковром из шерсти пещерных пауков, парочкой баснословно дорогих деревянных столов. Письменным и еще одним с круглой столешницей, для переговоров. В одном углу устало развалился мягкий диван, кресла расположились в хаотичном порядке. На голых каменных стенах карта Олдуотера, герб правящей династии, несколько полок с древними на вид книгами, стекло для пометок. В другом углу небольшой бар со стаканами и кружками, десятком бутылей – маслянисто поблескивали янтарные жидкости. И все озарено мягким желтоватым светом, что источали лампы в замысловатых люстрах, представляющих собой кованых доисходных животных и птиц.

Пахло деревом, книгами, крепким грогом и ромом, чернилами и чем-то нематериальным типа чужих размышлений. И я по привычке потянулся к Изнанке, чтобы проверить на наличие защиты и ловушек, но, схлопотав предупреждающий укол холодом и новый приступ головной боли от браслетов, невольно поморщился.

– У тебя такое лицо Мак-Моран, словно чем-то разочарован, – произнес полноватый низкорослый мужчина, сидящий в одном из кресел. – Думал, приволокут в пыточную?

– Мелькнула такая мысль, – с непроницаемым выражением лица ответил я. Медленно переключился с обстановки на собеседника, вежливо кивнул.

Признаться, я его не заметил, что странно. Как правило, чувствую любого и каждого, ведь так или иначе все люди испытывают какие-то эмоции. Сейчас же то ли браслеты задушили способности, то ли банально увлекся.

Через минуту я сообразил, что не все так просто. Данный человек был настолько округлым и мягким, что взгляд с него будто соскальзывал. Вроде смотришь, отмечаешь детали – рисунок морщин, форму носа и губ, цвет глаз, телосложение, – но попросят через минуту описать, и запнешься, будешь долго и мучительно, а главное бестолково вспоминать.

И дело, пожалуй, не в артефактах, не в каких-то штуках гностиков. Банально он умел быть незаметным, умел прятаться в тени, что говорило об определенных талантах и роде занятий.

Я вновь взглянул, уже не скрывая, что изучаю. Нарвался на улыбку и острый взгляд холодных серых глаз. Не коротышка, но мелкорослый и полноватый, одет в серые брюки, рубаху и жилет, такие же серые туфли, больше смахивающие на тапочки. Лицо невзрачное и некрасивое, округлое, щекастое, но лоб высокий и едва прикрыт жидкими волосами, нос-кнопка. Мужчина больше походил на какого-то торговца средней руки или на клерка, хозяина гостиницы, но уж не на того, кем являлся на самом деле.

– Насмотрелся?

– Пожалуй, – хмыкнул я.

– Ну вот и замечательно, – сказал мужчина. Резко спрятал улыбку, будто содрал с губ, как кусок резины, посмотрел властно и жестко. – Признаюсь честно, моя б воля, и ты бы сейчас не прохлаждался тут. Сидел бы в пыточной, скулил от боли и говорил.

– Что? – поинтересовался я.