А что, так можно было? Ходить сквозь предметы?..

Воздух загудел, полумрак разрезал багровый серп, и груз моргенштерна ударил в щупальце, цепь захлестнулась и ярко вспыхнула. Пол задрожал, сверху полилась вода, и посыпался сор.

Оглянувшись, я увидел Мору – бледную, исцарапанную, в дымящейся одежде, с тлеющими волосами. Она скалилась и, напрягая мышцы, упиралась в пол. А по звеньям цепи бежали яркие искры, колючий шар полыхал как второе солнце. Но одолеть полноценную Тьму не мог, завяз, плавился, тонул в темноте и остывал.

Наемница не сдавалась, но с каждым ударом сердца теряла силы. И к ней по стенам подбирались два паука, один из которых представлял собой голову Тома – по-прежнему ухмыляющееся мерзкое подобие.

Печать! Словно кто-то шепнул в ухо.

И пустой шум в мозгу исчез, я уловил связь с Изнанкой, увидел свое творение – невообразимый узор, звенящий как туго натянутая струна. Звенящий похоже и знакомо. Сбалансированный, стабильный, готовый к работе и собравший достаточное количество энергии.

Неужели получилось? Неужто погружение в Тень Изнанки позволило увидеть то, что не мог узреть ранее? Не видение, не галлюцинация и не плод больного воображения?..

Я на долю мгновения снова онемел от изумления. А потом рванул револьвер из кобуры и без всякого сожаления пальнул в одного из пауков, подбирающихся к рыжей. Краем глаза заметил, как тушка плавится и распадается, мокро шлепается на пол комком сгнившего человеческого мяса. Прыгнул с места, присел и, крутанувшись волчком, выстрелил во вторую тварь. Задел по касательной, но она и от мелкой ранки завизжала и задымилась, иссохла на глазах.

Выигранные мгновения позволили вернуться к исходной точке. Я опять связался с Изнанкой, решительно коснулся печати, сгреб пальцами в одну точку, а затем выбросил и активировал.

В первый момент узор блекло мигнул на той стороне, беззвучно растворился в меловом растворе. И я успел испытать озноб в испуге от того, что ничего не получилось.

Но затем случилось нечто странное. Звуки в мастерской стали приглушенными и далекими. Можно было бы списать это на контузию, какие-то игры сознании, но и фонари притухли, нити накаливания едва тлели за мутными стеклами, корка льда на моей одежде моментально испарилась.

Но хуже то, что груз моргенштерна тоже погас, искры, простреливающие по звеньям, исчезли. И в наступившей тишине особенно пронзительно прозвучал крик наемницы – гневный, обиженный и одновременно наполненный ужасом. Потому что дымное щупальце Тьмы освободилось, липкие нити стремительно потекли вдоль цепи к Море.

Но так и не добрались.

Свет разгорелся с прежней силой, грохот и крики ударили по ушам стальными молотками. И вместе с этим у меня страшно разболелись зубы, каждая кость в теле будто растрескалась и рассыпалась в труху. Одновременно возник звук на грани слышимости – как гул или шипение, – от которого желудок съежился и попытался вырваться через гортань наружу. Сам воздух завибрировал, в пространстве возникли блеклые искры, сияние.

Пять секунд… десять… и псевдопаук, сидящий на потолке, взорвался с липким хлюпающим звуком. Пятнадцать… и разлетелся хлопьями пепла другой, третий, разразилась целая канонада. Двадцать… и щупальце судорожно задергалось, а потом рассыпалось облачком черного праха. Облака Тьмы, витающие под потолком, опали липкими каплями. Но не долетев до пола, испарились. Сочащиеся сквозь стену призрачные нити изорвало и отбросило, невидимая волна прошла вперед – от меня к люку – и что могла, сожгла и испарила, остальное расщепила, ударила о скалу. Превратила в глубокую лужу черной аморфной слизи, безвольной и мертвой.

Причем в Изнанке сие выглядело куда как красочнее и занимательнее – там словно бы начался мифический шторм. Пространство зарябило и замерцало, порождая множество миниатюрных вихрей. Мрак растворился, разложился на составляющие: чужая воля, голоса, злость.

Печать работала не больше половины минуты, но успела уничтожить исчадия и эманации в мастерской. Полностью мрак не исчез, но на время потерял волю и подобие разума, смешался.

А что нам надо? Немного времени.

И, как часто водится в такие моменты, наступившая тишина оглушила сильнее любого грохота. Потому что шепот тоже прекратился, и я во второй раз за считаные минуты ощутил невероятное облегчение.

Ноги подкосились, в колени ударились камни. Я с трудом отпихнул набегающий пол ладонью и мотнул головой как пес.

Что ж, получилось лучше, чем у владельцев того особняка. Реальность не расслоилась. Но хуже, чем в обители теургов. Менее эффективно, откровенно коряво, и вообще я будто зажег огонь водой, если такое сравнение применимо. Уверен, в оригинале намного легче. Но основ теории работы с реальностью я не знал. Как и кто-либо из любых существующих ныне одаренных. Потому выходил из ситуации, экспериментировал, искал нестандартные пути. И вроде бы удалось. Но почему не оставляет ощущение, что если б не провалился в Тень Изнанки, то устроил бы тут грандиозный взрыв?..

Поежившись, я постарался не думать о возможных исходах. Получилось и ладно, анализ ошибок проведем позже. Вытер кровь, сочащуюся из носа, и попытался сфокусировать взгляд, присвистнул.

Мастерская и раньше выглядела так себе, но теперь превратилась в руины. Станки, верстаки и стеллажи разбиты в ржавую пыль. Стены, пол и потолок в глубоких проломах, дымящихся, горячих. Повсюду копоть, щебень, пепел, дым и пар. Дышать трудно, голова кружилась, а перед глазами плавали разноцветные круги, в ушах звенело.

Целым остался лишь батискаф. В него избегали бить и Мора, и твари. Ведь это единственный билет, чтоб вырваться отсюда, и для нас, и для Тьмы. Но бассейн причальной трубы успел переполниться, через края с веселым журчанием бежала вода. Плескалась на полу и понемногу растекалась по цеху.

Вспомнив про Олиффа, я чуть повернул голову и скривился. Не знаю, что произошло со здоровяком в пылу битвы, но он полулежал в глубокой луже рядом с воротом шлюзового механизма, сжимая в ладони поручень. Возможно, контузило взрывом. Или, скорее, упал в обморок от потери крови, ибо стальной прут в боку никуда не делся, вода вокруг приобрела густой бордовый оттенок.

Детина вроде бы дышал, и можно попытаться его подлатать. Хорошо, что не успел открыть врата до конца, иначе захлебнулись бы, к чертям. В выборе же смерти от утопления или Тьмы я предпочту первое. Но лучше б вообще не подыхать.

– Мора! – позвал я. И поразился собственному голосу – сиплому и слабому, дребезжащему. – Жива?..

– Не уверена, – с каким-то удивлением ответила наемница.

Обернувшись на звук, я увидел ее сидящей на полу в груде щебня и сора, под тревожно мерцающим фонарем. Всполохи чередовались промежутками темноты, и создавалось жутковатое впечатление, что рыжая то появляется, то исчезает.

И рыжая ли?.. Волосы покрылись густым слоем грязи и потеряли цвет, торчали как иглы рыбы-ежа, местами обгоревшие и скрученные. Лицо исцарапанное, бледное и чумазое, щеки и глаза запавшие, взгляд уставший и затравленный. Одежда тоже видывала лучшие времена – в дырах и подпалинах, залитая кровью и грязью.

Дышала Мора тяжело и хрипло, то и дело кашляла, сплевывая бордовые сгустки. И судя по всему, любое серьезное усилие могло отправить ее в глубокий нокаут. Но рукояти моргенштерна так и не выпустила, крепко сжимала в ладони и тоскливо смотрела на потухший груз и поблекшую, будто мертвую, цепь.

– Предпоследний заряд, – пояснила наемница, перехватив взгляд. – Таких больше не делают.

– Может, и к лучшему, – сказал я. – Похоже, эта штука тебя убивает. И дело не в жаре, артефакт влияет на внутренние органы.

– Да знаю я! – отмахнулась Мора. – Никто другой из однокашников проклятой штукой овладеть не смог. Прикоснуться не сумели. А меня слушает. Разве что плату берет. Не капай на мозги, короче! Переживу. Лучше скажи, как ты это делал?

– Что? – спросил я.

– Так двигался, – пояснила рыжая. – Ты будто перепрыгивал из одной точки пространства в другую. Исчезал и появлялся.