— Бывшая столица. Лугар, — отчеканил послушник.

— А теперь черный город Джар, — произнес Лохматый. Задумчиво пожевал губами, приподнял брови. — Добрый у тебя наставник. В другое время я бы и за мешок золота туда не полез. Слухи, слухи… По словам особо удачливых, горло там перерезают просто для потехи.

— Выбора нет, — словно извиняясь, сказал Ирн.

— Действительно, — бодро подхватил нищий. Широко ухмыльнулся, похлопал спутника по плечу. Поднялся с бревна и потянулся с наслаждением. Перехватил удивленный взгляд послушника, рассмеялся. — Ну чего вытаращился? Да, я иду с тобой. Или захотел лавры спасителя мира себе урвать?..

— Ты можешь погибнуть, — пролепетал Птиц.

— А тут я буду жить долго и счастливо, — съязвил бродяга. — До первого крупного наступления имперцев. Уж нет, не отвяжешься, родной. Вместе начали, вместе закончим.

— Ты не обязан… — шепнул одними губами Птиц.

— Тем более, — хмыкнул Лохматый. — Я иду по собственному желанию. Но позволь поинтересоваться… каков план?..

— Э-э-э… — протянул парень и неловко развел руками.

— Никакого плана нет, — фыркнул нищий, покрутив пальцем у виска. — Ты действительно псих… Столько времени прошло, а вариантов не подготовил.

— Кое-что есть, — смущенно сказал Ирн.

— Верю, — кивнул Лохматый. — Не вздумай ничего предпринимать. Погуляй, займись обычными делами.

— Постой. Что ты задумал? — спросил послушник с беспокойством.

— Есть мыслишка, — кривовато ухмыльнулся бродяга. — Правда, в идеале надо бы еще пару недель подождать, подготовиться лучше. Но в принципе справимся и так. Главное, не твори глупостей. Тебе же не трудно?..

— Нет, — озадаченно ответил Птиц.

— Умница, — похвалил Лохматый. — Тогда бывай. Вечером встретимся.

Нищий широко ухмыльнулся, собрал остатки еды и флягу. И прежде чем Птиц успел задать очередной вопрос, ушел. Обогнул глубокую лужу, свернул за лекарский шатер и смешался с воинами. Через минуту парень услышал грубый командный рык, простуженный бас. Лохматый отыскал подчиненных и стал распекать Малыша за какую-то провинность.

Легкий ветерок прошелся по небритым щекам, косые солнечные лучи ослепили. Послушник зажмурился, погрузился в себя… У каждой монеты есть и оборотная сторона. Когда делаешь выбор, надо готовиться к последствиям, иногда неприятным. Он никогда не знал простых радостей: дружбы, любви, человеческого тепла. А когда попал в арестантский полк на границе Нгара, старый мир рухнул. В душу парня подобно свежему ветру ворвалось то, к чему втайне стремился. Не магия, нет. Волшебству Птиц учился, чтобы выжить. Люди. Суровые, грубые и порой жестокие воины, с которыми можно дружить, говорить, драться, пить чай у жарких костров. Но выбор сделан. Умом Ирн понимал, что поступает правильно, но сердце говорило другое…

Из мглы самоуничижения вырвали звук легких шагов и шелест ткани. Как распознал в гаме, еще тот вопрос. Парень поднял голову и увидел Милдрит, ту самую травницу. Побледнел, смущенно передернул плечами. Но не выдержал, прикипел взглядом к милому лицу. Девушка заметила, улыбнулась. Тут же нахмурилась, придала себе деловой вид.

Еще месяц назад Птиц и думать не гадал, что так получится. Но целительница задела некие струнки в душе. Спокойная и суровая с виду девушка поддерживала и помогала. Первая кинулась внедрять предложенные послушником нововведения. А как занималась больными? Разговаривала, убеждала не унывать, отдавала сердечное тепло до капли. Сноровисто и умело зашивала раны, готовила настои и бальзамы… Стыдно сказать, но Ирн так и не решился заговорить о чем-то помимо работы. Боялся, робел. И одновременно горел, купался в сонме неведомых прежде чувств.

— Сэр Птиц! — с укором сказала травница. — Как вы можете?..

— Э-э-э… Что именно? — пробормотал послушник.

Ветер принес удивительный запах. Пряный и свежий, напоенный терпкими тонами лечебных трав, сена и чистого девичьего тела. Ирн победил волнение. Покраснел, вновь побледнел. Но придал лицу деловое выражение, прочистил горло. Травница фыркнула, сложила руки на груди. Потом быстро оттаяла, сказала мягче:

— Как что? Мы вас обыскались, сэр Птиц. Там раненых с дальней заставы принесли, а вы тут на солнышке греетесь. Не пора ли поработать?

— Пожалуй, стоит, — произнес Птиц. Развел руками, сделал жутко занятой вид. — Ты иди. Я сейчас…

— Не явитесь через пять минут, буду считать вражеским лазутчиком, — с угрозой сказала девушка.

— И какое наказание полагается за сию провинность? — полюбопытствовал парень.

— Как благородному — отсечение головы! — отрубила Милдрит. Но не выдержала, улыбнулась виновато. — Сэр Птиц, я понимаю, вы всю ночь работали… Но прошу, помогите. У вас получается творить чудеса, люди выживают гораздо чаще.

— Обычная магия, — отмахнулся послушник.

— И тем не менее! — воскликнула целительница.

— Угу, — промычал Птиц. Заставил губы изогнуться в улыбке. — Да иду-иду…

С огромным усилием получилось сдвинуться с места. Послушник положил книгу в мешок, затянул горловину. Подобрал посох и направился к шатру. В лицо дохнуло едкой смесью запахов лекарств и крови. Полумрак ослепил, в уши ворвались приглушенные звуки: тихое дыхание, стоны, легкие шаги и голоса.

Внутри палатка представляла собой длинную комнату. У стен ряды соломенных матрасов. Подле выхода столы и стеллажи с травами и необходимыми реагентами, жаровня, бочка с водой, ведра. На отдельной полке, занавешенной чистой проспиртованной тканью, хирургические инструменты. Вокруг идеальный порядок. Ни сора, ни грязи… Часть мест занята ранеными. Около десятка выздоравливающих, трое вчерашних — еще в плохом состоянии. А дальше два новеньких. У одного стрелой пробито бедро, у второго предплечье и грудина. Древки сломаны, но наконечники пока никто вытягивать не рискнул. И хорошо. Потому что сращивать развороченные раны удовольствия мало. А так — работы на полчаса.

Милдрит копалась у стеллажей, деловито кипятила целебный раствор. На парня глянула мельком, кивнула. Еще трое лекарей — две женщины и один старик — хлопотали рядом. Обливали спиртом повязки, готовили раненым еду. Худенькая и заморенная черноволосая девчушка, самая молодая из целителей, возилась с одним из пациентов. Укладывала подушку поудобнее, кормила с ложечки.

Когда Птиц впервые переступил порог лекарского шатра, был поражен тяжелым смрадом. Воняло гноем и мочой, кровью. Раненые лежали кто где, иногда чуть ли не вповалку. Немытые, буквально заросшие грязью. Многие «ходили» под себя. Да и целители трудились спустя рукава. Зачем? Кому определено судьбой выжить, выберутся. А остальных — закопать у ближайшего частокола, помянуть чаркой вина и забыть…

Ирн ругался со старыми лекарями до хрипоты, пытался доказать необходимость каждодневной уборки. Ведь умирают чаще не от самих ран, а от нагноений и лихорадки. В конце концов удалось переучить на новый лад. Потом последовали переоборудование шатра, грандиозная уборка. Парень соорудил подобие вентиляционных окошек, с боем отобрал у командования запасы крепкого деревенского самогона. Через неделю стал виден результат: и самые безнадежные пошли на поправку. А легкораненые благодаря заклятиям Птица и отварам Милдрит вставали на ноги в течение трех-четырех дней.

Сердце сжалось в болезненном спазме. Как будет после ухода? Кто станет лечить воинов? Почувствовав себя предателем, Птиц обернулся к новичкам и спросил в пустоту:

— Что с ними?

— Попали под обстрел имперцев, — проскрипел Бринн, старик-лекарь. — Говорят, стрелы посыпались прямо с неба. Кусты вокруг дозорной вышки просматривались на тысячу шагов, вокруг ни души. А побили семерых…

Целитель развел руками. Ирн хмуро кивнул, удивленно приподнял брови. Тысяча шагов? С неба? Бред. Вообще луки стреляют и на большие расстояния, но попасть практически невозможно. Мешают ветер, местность.

— Понятно, — проворчал послушник и положил мешок у входа. С неудовольствием осмотрел себя, поморщился. Других научил чистоте, а сам как свинья… или нет, все-таки вепрь, рыцарский пояс дает привилегии. Как снял перед рассветом балахон, так и не надел. Ладно, дело поправимое.