— Скромные успехи, уверяю вас. Очень скромные.

— Все молодые люди одинаково скромны успехами в глазах отцов и наставников. Могу я вас подвезти?

— Вероятно, нам скоро придется уехать в Европу. Вернемся ли мы и когда вернемся, уверенно сказать не могу.

— Не беда, — улыбнулся Некрасов. — Мне тоже, знаете ли, частенько приходится путешествовать. Встретимся, где прикажете. Если вы ничего не имеете против встреч. Честно скажу, Натан Валерьянович, мне будет не хватать общения с вами.

Весь день Натан Валерьянович обдумывал ситуацию. Он обдумывал ее, сидя на трибунах бассейна, где тренировались молодые спортсмены; думал в сквере у тренажерного зала, прикрывшись газетой. Думал за столиком кафе. Даже составляя диету молодого теннисиста в соответствии со специальной литературой, профессор не переставал анализировать ситуацию. Когда настал вечер, решение было принято окончательно и безальтернативно. Натан Валерьянович объявил компании о переезде в Россию, но поддержки не встретил. Юля сделала вид, что ее это никак не касается. Эрнест надел наушники и увеличил громкость.

Непривыкший пасовать перед трудностями, Натан взял телефон и решил заручиться поддержкой Розалии Львовны, но наткнулся на стену непонимания.

Из разговора профессор узнал, что Левушка — удивительный мальчик. Бегает, говорит на трех языках, проявляет незаурядные способности и уже умеет складывать трехзначные числа в столбик. От Левушки без ума вся родня. Определенно, в семье растет вундеркинд, но это наблюдают все, кроме родного отца, который занимается непонятно чем, непонятно где и неизвестно зачем, в то время как должен приехать домой и сдать кровь. Мальчик опять болеет, и теперь его лечит крупный специалист по дурацким детским болезням, который считает, что переливание крови — оптимальный метод. Натан узнал о том, что кровь матери ребенку не подошла. И пятеро сестер имели материнский тип крови. Вывод напрашивался сам собой: мальчик не просто пошел в отца, но и унаследовал кровь с какой-то редкостной аномалией. Левушка сам взял трубку и рассказал папе, что чувствует себя не так уж плохо, что последний раз проходил обследование в больнице, где работал дедушка, и вместо запланированного месяца его продержали неделю. Натан согласился с супругой, что мальчик развивается быстро, требует серьезного к себе отношения, а значит должен… Просто обязан учиться в хорошей школе. С этим утверждением Розалия Львовна немедленно согласилась, но вопрос, где «хорошая школа» должна находиться, имел два ответа. Тут перемирие с супругой уступило место новой кровопролитной войне.

— Никакой России! — отрезала Розалия. — У нас прекрасная школа!

— Знаю ваши прекрасные школы! — возразил Натан. — Ничему полезному там не учат. Сравни Машины тетрадки за первый класс с московскими первоклассниками. Там уже пишут слова и предложения, а вы чем занимаетесь на уроках? У Маши в тетрадках одни цветочки да бабочки. Они на уроках песни поют и хлопают в ладоши!

— Натик, ты не прав!

— Для песен и танцев есть кружки, а в школу дети ходят за знаниями. Я не хочу, чтобы мальчику морочили голову. Мой сын будет учиться, как положено. Он получит образование, которое я понимаю и которое считаю необходимым. Хватит мне одного неуча и лоботряса!

— А кто будет Левушку в Москве лечить? Что ты будешь делать, Натик, когда мальчику опять станет плохо?

— В Москве достаточно прекрасных врачей!

— Да, да, да! — злилась Розалия Львовна. — Только все они разводят руками.

— Роза, ты не права! В Израиле тоже не понимают, чем он болен.

— В Израиле его не отказываются лечить! — парировала супруга. — И лечат! И тебе, Натик, тоже пора лечь на обследование. У тебя очень уставший голос.

Розалия Львовна привела длинный перечень аргументов, и Натан махнул рукой на супругу. Он махнул рукой на Эрнеста, который слушал музыку, вместо того, чтобы заниматься. В отличие от Левушки Боровского, которого невозможно было оттащить от учебников, в лохматой голове крошки-графа не наблюдалось даже приблизительно любопытства к наукам. Как Натан не бился над его образованием, как ни убеждал в необходимости, лоботряс жил своей жизнью от тренировки до тренировки.

Последние надежды Натан возлагал на обстоятельный разговор с Юлей, но и тут его поджидало разочарование.

— Нет, — ответила девушка. — Я не поеду в Россию! Натан Валерьянович, вы обещали мне помочь, когда начнется курс квантовой физики. Без вас я не справлюсь.

— Ты будешь учиться в России. Оскар вернется, и сам поможет тебе.

— Оскар не будет со мной возиться! — сказала Юля. — Только вы умеете так объяснять, что я понимаю. Пожалуйста, не уезжайте!

— Мы будем жить все вместе в Академгородке. И вместе будем тебе помогать. Может быть, я сам буду читать курс у вас на факультете. Сейчас всё переносят из центра в филиалы, поближе к студенческим общежитиям. Все твои однокурсники будут поблизости, будут ходить к тебе в гости, будем устраивать семейные вечера…

— Не хочу, Натан Валерьянович. Я боюсь возвращаться в Россию.

— С какой это стати русские люди стали бояться России? — возмутился Натан. — Что за мода такая? Разбаловало вас житье заграничное.

— Я не хочу жить в доме, где прострелили соседу глаз.

— А чем же плохо на даче? Будешь ездить на занятия на машине.

— А если Мира вернется, а в Майами нет никого?

— Мирослава не растеряется. Будем нужны — найдет. За нее не волнуйся.

— Это не мы ей, это она нам нужна, — напомнила Юля и указала на графа, который во время ругани ни разу не снял наушники. — А крошка? Мира хотела, чтобы он остался в Америке.

— Мира хотела, чтобы он жил с нами, он и будет жить с нами, только дома, в России. Надо попросить Савелия, чтобы сделал ему российский паспорт. Хоть какие-нибудь документы, чтобы пустили в самолет. У него только и есть, что фальшивая метрика да медицинские справки. Сначала мы недельку-другую погостим в Израиле. Розалия Львовна очень тебя приглашала…

— Поезжайте один, — предложила Юля. — Все равно надо ехать, если Левушке нужна ваша кровь. И семью проведать нужно. Поезжайте и возвращайтесь. Мы как-нибудь две недели переживем.

— Я не поеду, — напомнил Эрнест. — У меня тренировки.

— Куда это ты не поедешь? — удивился Натан.

— Никуда.

— Не может быть и речи о том, чтобы оставить тебя здесь с Юлей, Эрнест! Что еще за капризы? О чем мы с тобой договаривались?

— Что пойду в посольство, и буду корчить из себя послушного еврейского мальчика, пока не выдадут паспорт, — вспомнил крошка.

— У тебя будет Российский паспорт.

— Хорошо, буду корчить из себя послушного русского мальчика. Но уезжать из Америки я не обещал.

Эрнест сделал музыку в наушниках громче и уставился в потолок.

— Как я оставлю вас здесь одних? — вздохнул Натан и достал из кармана таблетку.

— Не одних, а вдвоем, — уточнила Юля.

— Как ты с ним справишься? Совершенно запущенный в педагогическом смысле ребенок. Был бы маленький — было бы легче. А теперь… вымахал за два дня. Не поймешь, чего от него ожидать…

— В Монако он уже не сбежит, мы с Оскаром обо всем договорились. Да и зачем? Сейчас он попадет в старшую группу, ему такие нагрузки зададут… Еще неизвестно, на каком уровне заиграет. Маленьким был — получалось ловко, а сейчас? Натан Валерьянович, я поговорю с тренером. Они его вымотают за день так, что малыш придет домой и встать с кровати не сможет. А вам ехать надо, — настаивала Юля. — Они же не привезут сюда Лео. Розалия Львовна сказала, что нигде в другом месте его не берутся лечить. Вам надо съездить хотя бы для того, чтобы сдать кровь.

— Поедем все! — решил Натан. — Только так и никаким другим образом. Мы все поедем в Россию, а перед этим погостим в Тель-Авиве.

— Я не могу.

— Юля! Я ведь тоже с ним не справлюсь один.

— Натан Валерьянович, я не могу вернуться в Россию.

— Но почему?

— Моя мама… — прошептала Юля и слезы покатились из глаз.