Профессор, со всех сторон осажденный провокаторами, вдруг успокоился, перестал делать вид, что торопится, оставил в покое портфель, который не закрывался на нервной почве.

— Пещеры Лепешевского? Конечно, — ответил он. — Моя покойная бабушка работала его личным секретарем, но о пещерах никогда не упоминала.

— Правильно, — согласился Русый. — И оригинальных отчетов о той экспедиции не осталось. Вы знаете, что материалы засекретили еще в начале прошлого века?

— Все может быть… — согласился Натан.

— Возможно, этих материалов просто не было.

— Могу себе представить, что там за материалы, если ученые работали в самом дольмене… — догадался Оскар. — Даже с оборудованием столетней давности. Это все равно, что полистать рукописи Эйнштейна, сожженные перед смертью. Я бы полистал…

— Никто не читал оригинальных отчетов, — заверил доктор. — А в интерпретации журналистов можно прочесть что угодно. Коконы у них в человеческий рост! Артур, покажи…

Артур достал из кармана несколько пустых куколок бабочки, подобранных у заросшего грота.

— Зародыши инопланетных монстров, — объяснил Артур. — Гроза капусты. Гермафродитов там тоже нет. Я проверял. Один задолбанный жизнью Привратник, и тот болт забил на работу. Натан Валерьяныч, соглашайтесь. И мы с вами поедем, правда, ваше сиятельство?

— Еще чего… — ответила Мира. — Я уж точно никуда не поеду.

— Помнишь, как впечатлила тебя Смерть Хоакина Мурьеты? — спросил Валех.

— Меня впечатлил Караченцов в костюме Смерти. После спектакля он стоял у стены раздевалки, бледный и измученный, мимо него носились поклонники и не замечали в упор. Этого человека на фоне стены просто не существовало для них, готовых разорвать на сувениры даже девочек из подтанцовки. У стены стоял пустой костюм актера Караченцова в костюме Смерти. Эти два костюма, одетые один на другой, не излучали ничего. Ближе ко мне смерть еще не подходила.

— А зачем ты ринулась за кулисы? Я предостерегал, держал тебя за руку, но ты вырвалась. Скажи, что ты хотела знать о мире, который спрятан? Разве для тебя не построили зал с буфетом? Разве не поставили кресла, не осветили сцену, чтобы тебе было приятно смотреть спектакль? Разве не дали бинокль?

— Мое представление об этом мире не было полным. Я имела право видеть его изнутри.

— А я подозревал, что ты хотела стать актрисой.

— Не знаю…

— Чтобы однажды к тебе за кулисы вломились собиратели автографов и растоптали, приняв за пустой костюм?

— Поэтому я сочиняю романы… Чтобы ко мне за кулисы не влез никто.

— Так не бывает. Как только в твоем мире возникает тайная комната, сразу же находится желающий проверить ее дверь на прочность. И у тебя однажды найдется читатель, который захочет узнать твой мир изнутри. Если он проявит сообразительность, ты не заметишь, как застанешь его за чтением черновиков! Когда-нибудь среди людей вырастет поколение, не способное сидеть в зале. С первых минут спектакля они полезут на сцену, разбегутся по кулисам, будут заглядывать актрисам под юбки. Они тоже будут иметь право видеть мир целиком.

— Ты боишься, что это поколение найдет то, что вы прячете за стенами дехрона?

— Оно найдет Апокалипсис. Оно найдет то, что ищет. Не верь в тайны, Человек. Не верь в то, чего не знаешь, не видишь и не можешь представить. Не верь в то, чего не можешь создать и уничтожить, придумать, доказать, опровергнуть. Не верь в то, что не можешь потрогать руками и ощутить на вкус…

— Мне верить только в копченую колбасу?

— Хорошо, — согласился Валех, — можешь не верить в копченую колбасу.

— Бог не знал, что Земля принадлежит Человеку. Он, наивный, думал что создал ее Сам, по образу и подобию мира — начала света, исходящего лучами своими во все направления бездны. Когда на месте творения оказался комок грязи, Он смирился с потерей и сказал, да будет так и пусть это называется хорошо, если по-другому нельзя. Только Человек не умеет мириться с потерей. Почему, утратив истину, он создает легенду, почему на пепелище строит миражи? Разве Земля перестала принадлежать ему?

— Потому что берет пример с Ангела. Один мой знакомый Ангел так любил читать, что взял под опеку мальчишку, рожденного на границе с человеческим миром, и стал выращивать из него графомана, раскрывая ему тайны ангельского жития. Но мальчик повзрослел и сбежал от Хранителя. С тех пор Ангел, несчастный, не пропускает ни одного смертного, способного связать два слова в тексте, и набивается к нему в опекуны. Даже к нищему провинциальному журналисту подбивает клинья…

— Неправда твоя, — ответил Валех.

— Кто смущал моего Человека образом «золотого сундука»? Кто тебе вообще дал право рассуждать, что Человек должен, а чего не должен?

— Неправда. Со многими людьми я говорил, но только к журналисту ты меня взревновала.

— Будет скверно, если он заслушается твоими речами.

— Ничего плохого не будет. У меня был знакомый физик, который тоже не смирился с потерей, когда любимый ученик перебежал в информатику. Несчастный так расстроился, что физическая картина мира в его голове уступила место информационной. Этот Человек сказал мне, что физической реальности не существует. Что Бог не создал Землю, Он создал иллюзию, и всю информацию о ней, от начала времен до конца света, зашифровал в цвете и форме. А Человеку дал нос и глаз, чтобы ориентироваться в цветах и формах. Тот несчастный Учитель сказал мне, что время — такая же иллюзия, которая позволяет снимать информацию с этого мироздания определенным образом в заданном направлении. И все бы хорошо, если б не одна проблема: информация об Ангелах не читается… Твоим людям нечего бояться моих речей.

— Разве не читается?

— То ли ключ не подходит, то ли дешифратор неверный. А может быть время — не информационная категория?

— Твое лицо невидимо, как лицо Луны, Валех. Человек не должен видеть твое лицо.

— Но ведь несчастный Учитель искал не меня. Он желал считать информацию про Господа Бога.

— И что?

— Ничего, — развел руками Валех. — Опять не читается. Тебе решать. Может, он надел чужие очки? Может, книгу держит вверх ногами?

Натан Валерьянович Боровский обшарил дом от погреба до чердака и послал дочь за старым чемоданом, что хранился на балконе городской квартиры. По мнению Натана Боровского, там не было ничего, кроме черновиков его диссертаций с сопутствующими материалами. Там ничего другого и быть не могло. Но в мистические исчезновения Натан не верил. Он только теоретически доказывал их возможность, поэтому уповал на чемодан, как на последний шанс. Алиса Натановна привезла на дачу все рукописи, найденные сестрами в квартире.

— Какая она из себя, эта папка? — спросила Алиса.

— Не знаю, — ответил отец. — Бабушка Сара все рукописи подшивала одинаково, вот так, — он показал дочери несколько пожелтевших от времени стопок, исписанных чернилами. — Надо читать все подряд.

— Мама сказала, чтобы ты нормально поел…

— Будем читать, потом будем есть, — ответил Натан.

Алиса села рядом с отцом на стремянке у разобранной антресоли, взяла папку и стала изучать прабабкины рукописи, пока не зазвонил телефон.

— Да, — ответил Натан. — Дорогой мой, эта статья будто бы выходила в журнале Географического общества…Не знаю, даже примерно сказать не могу. Вероятно, в двадцатых годах прошлого века. Посмотри, будь другом, если у тебя в архиве отсутствует экземпляр, скажи мне точно, какой. Его номер и год. Думаешь, в Академии?.. — уточнил Натан. — Попроси его сделать это без шума. Пусть сам спустится в хранилище. Я буду обязан…

— Папа! Здесь что-то про пещеры…

Натан склонился над рукописью, пробежал глазами по тексту.

— Смотри внимательно, это Монтеспан. Видишь, даже написано по-французски. Мы с тобой ищем Средний Урал.

— Так можно искать бесконечно, — вздохнула Алиса. — А если рукописи действительно нет?