— Как интересно!

— А может не русский, но я считаю, что он относится к славянской группе языков, только слова в этом языке почему-то поменяли смысл. Может быть, где-то в городе есть переводчики, но наш абрек здесь один. Его родственники живут возле моря, а городские люди его не любят. Может быть там, в городе говорят по-русски, или хотя бы понимают. Послушайте вы его, может, вы поймете.

— Обязательно послушаю, — пообещала графиня.

— Вот… — оживилась Юля, — слышите? Идут…

Графиня заметила за занавеской две головы, прошагавшие от реки через двор. Связка рыбы шлепнулась на порог. Рыбаки прошли мимо в сторону сарая и надолго пропали. Мира пошла за ними, чтобы послушать язык, но рыбаки молчали. Молча, вытащили мешок с порошком, похожим на крупную соль. Молча, его развязали, стали черпать вещество совком и насыпать в короб. Все пространство сарая занимало сооружение, накрытое палаткой из целлофана. В углу мотался гамак. Мира подошла совсем близко. Оскар оброс кудрями и не считал нужным бриться. Со спины Мира не узнала бы его в толпе, но в этом мире не было толп, и второго Оскара не было.

Двое мужчин были исключительно молчаливы и сосредоточенны, пока абрек ни обратил внимание на женщину. Против света он не смог понять, кто она: та, что хозяйничала в доме, имела длинные волосы и юбку до пола; эта — была растрепана и в штанах. Мужчина напрягся, вытянул шею, сощурился, но ни слова не произнес на своем языке, потому что старался не опрокинуть мешок, а может, решил, что так надо. Оскар не обернулся, пока не наполнил короб. И не заметил тень, которая легла ему под ноги. Он поднял груз на плечо, развернулся к дому и замер.

Короб упал. Соль рассыпалась по полу. Рыбаку явилось видение, которое грезилось во снах. Он увидел все, чего ждал от жизни, но это опять был сон. Оскар испугался проснуться от неловкого жеста. Это был сон, виденный много раз, но каждый раз, просыпаясь, он проклинал себя за чрезмерную радость. Каждый раз все было именно так: на фоне яркого света счастливое лицо графини, и рубашка не по размеру большая, и брюки, закатанные до колен, и свежая ссадина на ноге забинтована как попало… Даже соль, рассыпанную на полу, Оскар видел во сне, и необыкновенная точность деталей каждый раз вводила его в заблуждение. Он понял, что начал сочинять сновидения, что если еще раз проснется, то разочарования не переживет. Разочарований больше не будет. Если начнется новый роман, он начнется сейчас или никогда.

— Вот, что значит дежа-вю… — сказал Оскар. — Сколько раз я прожил этот момент — он всегда был таким.

— Значит, нашего Автора иногда читают, — ответила Мирослава.

— Читают именно это место. Никакой другой момент своей жизни я не переживал столько раз.

— Значит, это место получилось самым удачным.

— Знаешь, почему? Потому что это — самый счастливый день моей жизни.

— Потому что читатель падок на чужое счастье. Ему нравится примерять его на себя, потому что счастье годится всем, как красивый наряд. Перечитывают только это место романа. Все остальное пылится на полке. Вся жизнь, Оскар, возможно, не стоит одного счастливого эпизода.

— Мне все равно, — сказал молодой человек. — Говори что угодно, но пока ты не обнимешь меня, я не поверю, что это не сон.

Солнце повисло над северным горизонтом. Дом готовился пережить ночь, словно замер в ожидании приговора. Юля плела одеяло из ниток распущенного ковра. Мира наблюдала процесс, с трудом находила в нем смысл, но вопросов не задавала. В доме было запрещено шуметь даже ветру в оконных проемах. Шевелить мозгами в отсутствии достойной идеи — тоже считалось бесполезной растратой сил, поэтому Юля молча перебирала петли. Графиня наблюдала, как движутся ее пальцы. Оскар занимался сборкой Греаля, отгородившись от женщин, и не велел дышать на перегородку, но вскоре первый нарушил тишину.

— Иди сюда, — сказал он, — объясни мне, что происходит.

— Я? — спросила Юля.

— Ты тоже иди.

На подоконнике, в лучах заходящего Солнца, стояла чаша, украшенная кристаллами и подпертая полой серебряной трубкой, растянутой колокольчиком с двух концов.

— Она не работает, — пояснил Оскар. — Кристаллы не схватывают свет. Объясните мне, почему?

— Почему? — удивилась Мира. — Может быть, потому, что вечер?

— Глаза Греаля схватывают даже свет звезд, даже сквозь облака. Либо кристаллы фальшивые, либо я не знаю, что происходит. В общем, красавицы мои, приплыли. Если вы думали, что это самый простой путь домой, то вы заблуждались.

Мира взяла в руки чашу.

— Кристаллы не могут быть фальшивыми. Это те самые кристаллы, которыми вы с Натаном едва не угробили человечество.

— Видишь, что прибор сдох?

— Ты что-то не так собрал.

— Помнишь, где ворота, сквозь которые ты пришла сюда? Отметила место?

— Конечно же, не отметила! — испугалась графиня. — Нет, я не полезу обратно. Я зеленым нимбом светиться начну, если сделаю это. Ты сказал, что сможешь скорректировать хронал до такой степени, чтобы ворота стали безопасными для вас с Юлькой. Давай, корректируй. Запускай как-нибудь эту штуку.

— Видишь ли, что получается…

— Что получается? Я пока ничего не вижу.

— Дело идет к тому, что вернуться сможешь ты одна. Объясни ситуацию Учителю. Пусть проверит все камни в лаборатории. И в следующий раз сама не рискуй. Посылай Густава.

— Не факт, что я выберусь к твоему Учителю. Переходы спутаны, перемешаны, никаких ориентиров! — заявила графиня. — Оскар, я рассчитывала, что назад мы идем втроем и с рабочим прибором!

— Спутаны? — удивился физик. — Ты хочешь сказать, что коридор несквозной? Не одношаговый переход?

— Может, он был когда-то сквозным…

— Мирка!.. Поздравляю, ты приплыла! Поздравляю с прибытием на постоянное место жительства. Знаешь, что означает спутанный переход? Агонию он означает. Там никакой не дольмен. Там разовый пролом, который закроется со дня на день. Знаешь, почему закроется?

— Почему? — испугалась графиня.

— Потому что кое-кто влез туда без мозгов. Могу поспорить, что это спонтанная пробоина. Кто-то делал ее для своих личных нужд, а убрать поленился. Сколько раз ты носилась туда и обратно?

— Сколько надо, столько носилась!

— И каждый раз искажалась реальность?

— До неузнаваемости. А что?

— Ничего, — Оскар только развел руками. — Грех тебе жаловаться на «автора». Тебе бы ему поклониться и свечку поставить. Считай, что он тебя за руку вывел. Подумай сама: если это одноразовый переход — значит, в нем работает жесткая индивидуальная настройка на конкретную персону, и не факт, что это человек. Каждый следом протиснувшийся дает непредсказуемое искажение поля.

— Точно знаешь? Это закон физики?

— Закон природы: в одну реку дважды ступить нельзя. В океан можно — в реку нельзя.

— Все! — воскликнула Мира. — Ничего не знаю! С меня хватит! Греаль надо запустить, разобраться с вашим хроналом и возвращаться. Других идей нет. Надо валить отсюда всем вместе, пока не закрылся проход.

— Хорошо бы для начала понять, почему камни сдохли.

— Может, выработали ресурс?

— Не смеши! Может от твоих шатаний в дехроне?

— Жорж всю жизнь таскает по дехрону горшок, и не имеет проблем.

— Где не имеет? Там, откуда тащит прибор, или там, куда тащит?

— Жорж нигде проблем не имеет.

— Хорошо бы понять, что с камнями.

— Хорошо бы, — согласилась графиня.

Юля ушла вязать, в дом вернулась тишина. Все задумались внезапно и одновременно, но идеи стали посещать только Оскара.

— Что если изменился солнечный спектр? — предположил он.

— Если так — с Земли должно было исчезнуть все живое, — возразила графиня.

— Живое может приспособиться. У кристаллов Греаля настройка тонкая. Сбои могут ее блокировать.

— И что будем делать?

— Может, изменилось магнитное поле планеты?

— И это влияет?

— На Греаль влияет все, включая параметры, которые мы не можем измерить. Определенно, в нашем мире что-то не соответствует условиям его эксплуатации.