— Оскар должен был сегодня прилететь из Екатеринбурга. Я не могу дозвониться. На него это совсем непохоже.

— Почему не предупредили? — Карась набрал номер Федора. — Мы же договаривались, Натан Валерьянович…

— Но это была частная поездка, — развел руками Натан.

— Прячетесь, конспирируетесь… и что получается? Федор, зайди! Оскар пропал. Надо разобраться.

Федор тот час же вошел в кабинет.

— Что? — спросил он, увидев печального Боровского. — И этот туда же?

— Вчера днем он вылетел из райцентра Верхнекаменское в Екатеринбург, должен был сесть на самолет в Москву. С тех пор никаких сообщений. Я не могу ему дозвониться.

— Понял… — ответил Федор и вышел.

— Успокойтесь, Натан Валерьянович, человеку потеряться не так просто, как кажется вам, физикам.

— Если речь не идет о хроноаномалии… — сокрушался Натан.

— Ничего, Федор материализует его из аномалии, а мы с вами, тем временем, обсудим одну деликатную тему. Присядьте.

— Да, конечно… — вздохнул Натан и присел.

— Вы продаете ювелиру Кушниру золото, полученное в вашей частной лаборатории.

— Да, — ответил физик. — Мы немного поиздержались, но не сделали ничего противозаконного.

— Я восхищен, — признался Карась. — С вашими возможностями можно сразу идти за деньгами в банк.

— Мы не преступники.

— Разумеется, но если вы, господа алхимики, будете зарабатывать продажей самодельного золота, рано или поздно, вы подорвете рынок. Тогда вами будет заниматься другое ведомство, гораздо более серьезное.

— Вот как… — растерялся Натан. — Я не подумал.

— Подумайте, Натан Валерьянович.

— Но это очень хорошее золото. Мы недорого его продали, да и совсем немного… Хотя, конечно, вы правы.

— Очень рад, что мы нашли понимание. Я могу считать вопрос закрытым?

— Разумеется. Приношу свои извинения… А как вы узнали? — удивился Натан.

— Работа такая.

— Понятно.

— Я выполняю просьбу Мирославы, обеспечиваю вашу безопасность всеми способами, но видимо обеспечиваю недостаточно. Если б Оскар отправился в путешествие с Федором, мы бы не имели проблем. — Боровский схватился за голову. — Подумайте, подумайте, Натан Валерьянович. Вы занимаетесь опасными вещами, а ведете себя, как дети. Хотите перехитрить мою службу? Не старайтесь, все равно не получится. Лучше используйте ее с выгодой для себя.

— Оскар просил…

— Просил не сообщать, куда направляется? Из этого я могу сделать вывод, что вы использовали приборы, которые мы договорились не трогать.

— Нас вынудили чрезвычайные обстоятельства, — оправдывался Боровский.

— Натан Валерьянович, я тоже человек, и прекрасно понимаю, что такое обстоятельства. Если вы обратились ко мне за помощью и если мы условились доверять друг другу… — телефонный звонок прервал капитана. — Слушаю, Федя!

— Я виноват, — признался Натан. — Я во всем виноват…

— В какую больницу?.. — уточнил капитан. — Не в городскую, и не в районную, а в центральный госпиталь МВД под личную ответственность… Кто у них отвечает за безопасность?.. Выясни и распорядись, чтобы все вещи больного были в целости и сохранности сложены в сейф в кабинете главврача. — Холод пробежал по спине Натана. — Пусть лично проконсультирует персонал: все, что будет найдено в карманах и багаже пациента, руками не трогать, не разворачивать, к свету не подносить, сложить в темный пакет и в сейф… Да, опечатать и выставить охрану до особого распоряжения. Исполняй! — приказал Карась. — И докладывай.

— Оскар…

— Да, Натан Валерьянович, вашему ученику в самолете стало плохо с сердцем.

— Боже мой, он всегда боялся летать. Я не должен был отправлять его одного.

— Ни о чем не волнуйтесь, его осмотрят лучшие уральские кардиологи, — обещал Карась, — если понадобится, перевезут в Москву.

Боровский вскочил со стула и забегал по кабинету. Подбежал к окну, вернулся к двери, опять подбежал к окну. Карась терпеливо ждал.

— Валерий Петрович, — обратился Натан к капитану, — вы мне не поможете вылететь в Екатеринбург ближайшим рейсом?

— Разумеется, Натан Валерьянович… — ответил Карась, — помогу.

Утренний обход доктора Русого не выявил позитивных изменений. На дороге по-прежнему лежали сугробы из брошенных машин. Радио крякало и кудахтало вместо того, чтобы петь и разговаривать человеческим языком. Электричество присутствовало, но струйка воды из крана становилась все уже. Женя зачеркнул на календаре новый день и ужаснулся, как долго тянется его одиночество. Еще больше его ужасало количество дней, оставшихся не зачеркнутыми. Праздники и выходные раздражали его особенно… своей вызывающей бессмысленностью. Компьютер исправно входил в интернет. Весь мир, всецело и безраздельно, по-прежнему принадлежал ему одному, неподражаемому и великому, заслуженному, оскароносному идиоту всех времен и частотных измерений.

Сегодня Жене приснились родители и школьные друзья, которые пришли его навестить в родительский дом. Доктор симулирован ангину, потому что боялся контрольной по математике, а когда проснулся в мире без математики и контрольных, понял, что человеческие страхи смешны. Теперь доктор Русый симулировал оптимизм. Утренний приступ отчаяния закончился плотным завтраком. Эмоции уступили место анализу. С сегодняшнего дня он решил завести дневник и описывать в нем не только текущие неприятности, но и все, что происходило с ним до сих пор, начиная с детства, и домашнего адреса родителей, которых он пока еще помнил. Чтобы потом, чудесным образом выпутавшись из ситуации, не слоняться по свету, как друг Артур, и не приставать к случайным прохожим с нелепыми вопросами: «Ты меня знаешь? Ты меня помнишь? Ну и каким же я был, пока не потерял память?»

Дневник решено было писать в сети, в режиме он-лайн, чтобы не исключить присутствие живой души хотя бы в виртуальном пространстве. И, если не видеть глаза собеседника, то хотя бы допускать гипотетическую возможность его захода на сайт, где статистика посещений застыла на мертвой точке.

Женя очистил стол, приоткрыл форточку, чтобы впустить в помещение свежий воздух, сел за работу, но вскоре спохватился:

— Если Оська прав, — подумал он, — и электричество однажды закончится, я останусь даже без мемуаров.

С этой тяжкой мыслью Женя в последний раз схватился за кошелек и тут же в сердцах швырнул его в форточку. Он надел куртку, вышел на улицу и направился в магазин, разжиться бумагой для принтера. Ни единого человеческого следа, ни одной машинной колеи за ночь на тихой улице не появилось. Ничего кроме трагической вмятины в сугробе, проделанной кошельком. Скорченный и пузатый, он выглядел гораздо несчастнее хозяина.

— Прости, дружище, — сказал кошельку Женя, — отряхнул от снега, сунул в карман и пошел выбирать машину, которая не требовала долгой работы лопатой. — На какой мы еще не катались? — спросил Женя у кошелька. — Эту хочешь?

— Хочу, — ответил кошелек.

— Она у бордюра. Наверняка под сигнализацией. Давай выберем что-нибудь на ходу.

Женя влез в «Хаммер» с открытой дверцей, запустил мотор и уткнулся в сугроб колесом. Дворники отшвырнули с лобового стекла пленку свежего снега.

— Вообще-то, от большого безделья, можно было расчистить улицу. От машин и от снега тоже. Как ты считаешь? — обратился к кошельку Женя.

— Но ты же не расчистишь от машин всю Москву? — возразил кошелек. — Сегодня мы едем за бумагой, а завтра поедем за чем-нибудь в другую сторону.

— В хозмаг за веревкой и мылом, — уточнил Женя.

Хаммер перевалил через сугроб, вылез на тротуар и поехал по непаханой целине, огибая брошенные палатки, пока не выехал за МКАД. Здесь Женя для разнообразия добавил газу. Скорость перемещения по заваленной снегом Москве немногим отличалась от скорости в пробках. За время дикой езды по сугробам он разучился водить. Случайно задетые машины его не беспокоили. Разметка не влияла на направление движения, даже если была видна, а о том, что такое знаки, доктор просто забыл. Увязнув в снегу, он пересаживался в другую машину и на отсутствие дороги зачастую не обращал внимания.