— Дорога была и пропала? Снег был и пропал?

— Вот, и ты не веришь… и никто мне не верил.

— Верю, Вася, верю, говори…

— Когда я в себя пришел, смотрю: чего-то не то… Решил дождаться ребят. Думал, хоть кто-нибудь проедет мимо меня, увидит. Никто не едет. А не едет почему? Потому что ни снега, ни колеи, ни дороги. То ли я отлетел дальше, чем думал, то ли что? Елки вокруг одни, мох на земле и непонятно, где я.

— Так…

— Ну вот… Вышел я, посмотрел: машина цела, я жив. Чего думаю, ждать? Кроме как назад, в туман, ехать некуда.

— Ворона тебя надоумила?

— Опять ворона, — обиделся Василий. — Далась вам эта ворона!

— Была ворона или не было?

— Так важно?

— Очень! — воскликнула графиня. — Ты себе не представляешь, как это важно! Была или нет?

— Ну, в общем… — признался Василий, — птица была. Говорить, конечно, не говорила…

— Да, ладно! Если говорила — так и скажи.

— Лишнего не скажу! Чего не было, о том не знаю. Только ворона была какая-то ненормальная. Подошла ко мне как-то по-человечески и смотрит. Странно так смотрит, и стоит совсем близко. Я не привык, чтоб вороны ко мне подходили. А эта — смотрит в глаза, как будто спросить хочет, меня жуть взяла… просто в мистику начал верить.

— И что?

— Я подумал, хватит ждать у моря погоды, завел мотор и рванул на авось.

— И ворона ничего не сказала?

— Так я ничего не спросил. Я ж не псих. Зачем?

— Когда въезжал обратно в туман, тебя не крутило?

— Нет. Ровно въехал, вылетел прямо на шоссе. Тут самое интересное и началось. Зарылся я носом в сугроб. Скорая помощь стоит, ребята по лесу рыщут, по снегу лазают. Смотрят на меня, а глаза квадратные. «Вася, — говорят, — где ты был двое суток? Имей совесть!»

— Какая была скорость, когда ты зарылся в сугроб?

— Веришь тому, что я говорю?

— Даже не сомневаюсь, что так и было. Скорость, Вася?

— Да та же, примерно… шестьдесят. Больше по мху даже на гвоздях не разгонишься. Ты действительно веришь? Навскидку… не больше получаса прошло. Если быть точным: двадцать восемь минут. У меня же в машине часы, календарь… так я мужикам не поверил. Думал, разыгрывают. А они домой позвонили, жена успела доехать от матери из Челябинска. Тогда я решил — лучше помалкивать. Молчание, как говорится, золото.

— Значит, туман стоял полчаса, не меньше. Он появился, когда тебя закрутило, а исчез…

— Я не понял. Исчез он или остался… Ты мне лучше объясни, где я был двое суток? Выходит, там, где я был, время идет быстрее?

— Нет, Вася, время идет примерно везде одинаково. Точнее, везде примерно неодинаково.

— Тогда я не понял.

— Время сжимается или тянется, когда ты проходишь ворота тумана.

— Почему? — удивился Василий.

— Как тебе объяснить… Природа нового частотного поля как бы переформатирует, растворяет тебя и собирает заново из флюидов, которые даже частицами не называются. То есть физики их как-то называют, но я не помню. Сколько времени занимает процесс — зависит от активности поля, от того, каким ты вошел и каким должен выйти. Понял?

— Не понял.

— Сколько времени ты тратишь на починку машины? — спросила графиня, указывая на развалину посреди гаража. — Зависит от того, в каком она виде и сколько у тебя свободного времени, так?

— Теперь понял. Как только я увидел скорую помощь — сразу понял, что со мной чего-то не то.

— Назови мне точное время, когда тебя занесло в туман.

— Назову. Вышел на трассу в полдень, до поворота — четверть часа, значит, в четверть первого оно случилось. А вернулся — смеркалось. В лесу сумерки наступают быстрее, значит, по измененному времени где-то в пятом часу. Тоже важно?

— Не знаю, что важно. Надо брать машину и пробовать все: вращение по часовой стрелке на скорости шестьдесят километров, и так далее. Нужен скользкий асфальт, иначе перевернуться недолго.

— Выброси из головы! — испугался Василий.

— Вася, помоги! Заплачу, сколько скажешь. Давай еще раз повторим трюк… Мне очень надо попасть в лес. Туда, откуда выскочил бородатый неандерталец. Мне человека одного найти надо.

— Ты ненормальная?

— Я везучая. Проскочим, Вася, обещаю.

— Точно, ненормальная. Я сразу понял, что ты чокнутая. Не надо было с тобой разговаривать. И думать забудь.

— Тогда одолжи машину.

— Если узнаю, что полезла в тот лес повторять фокусы, сам позвоню, куда следует! — пригрозил автогонщик. — Может быть, там тебя образумят!

— Звони, — согласилась Мирослава и поднялась с грязного пола. — Звони куда следует и когда следует. Как следует звони, только не опоздай. Вечером сюда подъедет иностранец на черном джипе и предъявит фальшивое удостоверение сотрудника госбезопасности. Тогда звонить будет поздно. Ты меня очень выручишь, если полиция будет здесь до его приезда. Если его задержат за подделку документов хотя бы на сутки… Даже на два часа, пока он не найдет, кому сунуть взятку, — уже хорошо.

— Так я и знал, — укрепился в своей догадке Василий. — Ненормальная!

— Если случится чудо, — сказал Валех, — Человек остановится и поймет, что он — камень, брошенный в пропасть. Он создал свой мир, чтобы падать вниз, не оглядываясь на небо. Он камень, брошенный в туман, и полет его быстротечен. Сколько камней уже скопилось на дне? Как скоро они наполнят бездну до края? Тогда и жизнь закончится, ибо смысл ее состоит в полете к дну бездны.

— Ты сочиняешь фантастику, Ангел мой. Тебе ли, знающему наперед, заниматься неблагодарной работой? Оставь ее Человеку, летящему в пропасть, ибо только в полете приходит мысль, что бытие устроено не так, как кажется тем, кто стоит ногами на тверди.

— Бытие устроено так же, как с начала творения. Порядок вещей не менялся, менялся бардак на полках вечного дома, называемого природой вещей.

— Еще один камень в огород человечества.

— Если Человек однажды остановится в своем безумном полете, он поймет, что настоящее чудо — он сам. Чудо — это дар зрения, а не то, что видно глазами. Чудо — дар разума, а не то, что сочинил себе на досуге бездельник. Чудо — жить в странном мире, летящем в пропасть, а не искать в нем порядок и смысл.

— Закон всемирного тяготения придумал не Человек.

— А кто? Пока на Землю не пришел Человек, здесь не существовало законов. Человек пришел в неведомый ему мир и создал закон, чтобы этому миру проще было понять Человека. Он хотел расширить границы своей свободы, но расширил лишь заблуждение, потому что выбрал путь, ведущий в тупик.

— Да, Валех, самый длинный и трудный путь. Он выбрал его потому, что других путей не было.

— Он выбрал путь самообмана.

— Да, Валех, потому что на этом пути ему никто не мешал. Во всей Вселенной нет другой формы жизни, согласной лететь камнем в пропасть.

— Он выбрал свой путь, понимая, что обречен.

— Понимает тот, кто имеет выбор. Тот, кто рожден для полета в бездну — просто несет знамена и стучит в барабан.

— За барабанами идут слепые. За знаменами идут те, кто оглох от барабанов. Но после того, как прошла колонна, улицы пустеют.

— Пустеют, Валех, потому что тот, кто не ослеп и не оглох, прячется в подвалах домов и не знает, куда идти.

— Нет, он просто живет.

— Человек живет для того, чтобы однажды задать себе вопрос, для чего?

— И задает вопрос для того, чтобы снова выйти улицу и поднять еще одно знамя. Человек не хочет понять, что жизнь — это чудо, которое стоит того, чтобы просто жить, не решая задач, которые не имеют решения.

Мира проснулась от страха, оттого что стала маленькой и потеряла в городе маму. Затем нашлась и получила втык за то, что терялась. Мира плакала прямо во сне. Плакала от боли и страха, пока не проснулась, помятая, будто по ней проехал парад бронетехники. Голова раскалывалась. Тело колотил озноб. Горячая вода в гостинице просто так не давалась, надо было будить дежурную, просить ключ от душа, вместо того, чтобы просто запереться в ванной и согреться под теплой струей воды. Нужно было выслушать хамство и немножечко доплатить. От этой мысли графиня расплакалась наяву. Наплакавшись, она отправилась на поиски бутылки, спрятанной Густавом, но наткнулась на телефон, который бесшумно вибрировал в кармане плаща. Вибрировал с вечера, с тех пор, как графиня отключила звонок, чтобы лишний раз не оправдываться перед Жоржем. Она была уверена, что кроме Зубова ей звонить некому, но на экране светился незнакомый номер. Этот номер звонил ей за ночь раз двадцать, пока графиня рыдала во сне и искала мамочку, чтобы получить втык. Номер принадлежал кому угодно, только не «мосье Джи». Этот мосье не имел терпения на двадцать звонков.