— Тормозить, тормозить…

— Поздно, уже летим!

Графиня выглянула из окна и убедилась, что, сорвавшись с барной стойки, машина так и не коснулась земли колесами.

— Дерьмо! — выругалась она по-французски. — Зачем вы пустили меня за руль? Что теперь будет, Жорж? Теперь мы не затормозим никогда?

— Почему же не затормозим? Только найдем столб повыше…

— …Я вынужден буду обратиться в полицию, — пугал Натан Боровский Оскара Шутова. — Они пропали в ту ночь, и до сих пор никаких вестей. Утром нашли пустую машину на обочине… Что я должен предположить?

— Наверно, они оставили ее, чтобы идти пешком, — утешал Учителя Оскар.

— Куда? Куда можно идти пешком по нашему лесу? Здесь сплошь деревни да поселки. Голубчик, я прошу тебя, займись этим вопросом немедленно. Надо пройтись по окрестностям, поговорить с людьми. Мать уверена, что Мирослава в Европе, но мы-то знаем, что это не так. У них под окнами до сих пор стоит машина Артура. Оскар, я беспокоюсь. Надо что-то предпринять…

— Не надо, Натан Валерьяныч, — сказала Мира. — Не стоит обо мне беспокоиться. — Она взялась за буклет с видами Парижа, подаренный Боровскому коллегой из Сорбонны, и рука прошла сквозь толщу глянцевой бумаги. Мира напрягла руку, попробовала еще раз и ощутила невесомый предмет, который тут же свалился на пол. Книга рухнула за спиной профессора.

— Подожди… — Боровский присел над упавшим буклетом. Графиня встала у него за спиной. — Боже мой, — прошептал он, — Мира-Мира…

— Я, Натан Валерьяныч, я, — отозвалась графиня и продолжила осмотр книжных полок необъятной библиотеки Боровских.

Натан поднял с пола картинки Парижа и, совершенно растерянный, вернулся к телефону.

— Мы должны их найти, — сказал он ученику. — Я готов нанять частного детектива, если возникнет необходимость. Женя уехал, Артур неизвестно где. Мы должны рассчитывать только на свои силы и только в самом крайнем случае на помощь со стороны.

Мира заметила буклет о Парижских мостах в общей стопке альбомов и репродукций, что путешественники охапками везут из-за границы. Она выдернула его из стопки и опять уронила на пол.

Натан замер, увидев на развороте мост Наполеона.

— Мира, — произнес он шепотом. — Ты здесь?

— Нет, Натан Валерьяныч, все еще там… — ответила графиня.

— Оскар, у меня самые мрачные предчувствия по поводу наших друзей, — сказал профессор. — Давай-ка, голубчик, подъезжай к вечеру. Или вот что… сейчас я отправляюсь в институт, подходи к концу лекций.

Мира вышла впереди профессора на веранду и дождалась, когда он откроет входную дверь. В последний раз, когда ее сиятельство понесло сквозь стену, словно привидение, она испугалась. «Паника хуже смерти», — предупредил ее Жорж, запретил пугаться и оставил в доме профессора, полагая, что знакомые стены придадут графине уверенность. Мира обещала не покидать дом. Она не знала, что стены в доме Боровского имели странность пропадать, чернеть, менять конфигурацию. Мира обещала подчиняться Зубову беспрекословно и держала слово, пока бессмысленное обязательство не стало ее тяготить.

— Мне можно с вами? — спросила она, когда Боровский завел машину. Не дожидаясь разрешения, графиня влезла в салон и заняла сидение рядом с водителем. — Поезжайте медленно, — попросила она, — а то меня сдует.

— Надо ж было пропасть в лесу, где народа больше, чем деревьев? — досадовал профессор.

— Какой еще лес? Здесь одни хрономиражи. Жорж сказал, что все вокруг сплошь миражи, и я мираж. Только он у нас натуральный. Бросил меня одну и ушел изучать копье, вместо того, чтобы искать Артура. Мне жутко, Натан Валерьяныч. Я домой хочу.

— Если б я знал, что делать… — вздохнул Натан. — Эх, Мира-Мира, если б знать.

— Я сама не знаю, что делать. Я только знаю, что без Жоржа назад не выберусь. Мне почему-то кажется, что он применяет технический трюк для входа в дехрон, создает искусственные ворота, но не говорит, как. Вы его прижмите, Натан Валерьянович, может вам расскажет.

— Что можно делать в этом лесу столько времени?

— Ну, знаете ли, — усмехнулась Мира. — Здесь еще надо научиться ходить и дышать, точнее, не дышать, потому что дышать здесь нечем и незачем. К своему телу тоже надо привыкнуть. Точнее, к его отсутствию. Натан Валерьныч, вы уверены, что время — это обязательное свойство материи? У меня от дехрона полное ощущение маразма. Будто этого времени просто нет и материи тоже. Если б я это сказала вам на экзамене еще год назад…

— Да, — согласился Натан, — загадка, однако. Стоило расспросить Георгия об его планах, прежде чем отправлять за тобой. Об этом я не подумал. Возможно, с учетом дехрона, мое беспокойство неоправданно. С учетом этого странного поля ничего предполагать невозможно, надо знать точно, что из себя представляет это новое измерение. Слишком много в науке постулированных парадоксов, которые никто объяснить не берется. Если даже школьники сталкиваются с ними, изучая физику, что говорить о тех, кто серьезно занимается наукой.

— И с чем же мы столкнулись? — удивилась графиня. — В школе-то как раз все было ясно…

— Возьмем хотя бы электрический ток, — объяснил Натан. — Каждый шестиклассник знает о скорости движения свободных электронов под воздействием электромагнитного поля…

— Ну, — согласилась Мира.

— Но не каждому придет в голову вопрос, почему это поле распространяется со скоростью света, то есть, предельной скоростью для человеческого понимания.

— Почему оно распространяется с такой скоростью?

— Этого не знают даже доктора наук, — ответил ученый. — Этого не знает никто, потому что фактор хронала современная наука нигде не берет в расчет. Что если между двумя потенциалами открывается временной коридор, в котором скорость, как физическая характеристика, вообще не имеет смысла. И, если скорость света действительно предельная величина, почему она не может быть напрямую зависима от плотности хронального поля?

— Знаете что, Натан Валерьяныч… вам бы на эту тему с Зубовым пообщаться. Он вас скорее поймет.

— Если плотность хронального поля можно искусственно менять, то срок отсутствия в нем не имеет значения.

— Не знаю. Мои часы встали. Мне кажется, Жорж ушел сто лет назад, и я рехнусь от скуки бродить по вашему дому. Натан Валерьянович, я как будто сплю в коробке, в которой каждая сторона — экран, и на каждом экране ерунда, похожая на авторское кино. Знаете, чем авторское кино отличается от профессионального? Тем, что кроме автора его все равно никто не смотрит. Автор снимает кино про себя и для себя. Один раз в жизни я видела нечто подобное, когда монтажеры сделали нарезку из бракованных пленок, и показали автору. У Ханни было полное ощущение дурдома от собственной работы, а картина, между прочим, оказалась самой удачной в прокате. Жорж сказал, что я привыкну, но я не хочу привыкать.

— Да, Зубов необычный человек, — согласился Натан и поймал себя на том, что вслух общается с отсутствующим собеседником. Он не в первый раз замечал за собой эту странность, особенно за рулем в состоянии тихого стресса. — Мне иногда кажется, что Жорж не человек, что он Ангел, который хочет казаться человеком. Существо, пришедшее из дехрона. Иногда он кажется простым мошенником. Иногда производит впечатление образованного человека…

— Нет, Натан Валерьяныч, Жорж не Ангел. Он человек, который ухитрился пристроиться к их компании. Не знаю, почему они его принимают, а над нами издеваются. Может, он какой-нибудь полукровок, но только не Ангел. И уж тем более не ученый. Он сам не понимает, что происходит вокруг него, и, в отличие от вас, не старается понимать. Он говорит: это так, потому что я знаю, что это так. Хочешь — верь, хочешь — ищи доказательства.

— Конечно, я могу ошибаться, — согласился Натан.

Профессор знал, что разговоры за рулем до добра не доводят, иначе говоря, делают его легкой добычей дорожной полиции и источником повышенной опасности для участников движения, но неразрешимые проблемы действовали на профессорскую голову еще хуже. Он, обладая тридцатилетним стажем вождения, мог перепутать педали или не увидеть знак, запрещающий проезд. Профессор Боровский был человеком осторожным и ответственным, но нерешенные проблемы и головоломки делали его беззащитным перед обстоятельствами. Обычно он представлял на месте пассажира старших дочерей, которых таким образом учил жить. Профессор Боровский не имел возможности делать это в быту, поскольку не располагал временем. К тому же старших дочерей профессора Боровского мнение отца интересовало в последнюю очередь. Иногда на беседу приглашалась Розалия Львовна, которую муж учил правильно воспитывать дочерей и экономно расходовать его профессорскую зарплату. Реже это были коллеги и аспиранты. С каждым годом все реже и реже, потому что Боровскому стало не о чем с ними говорить. Теперь место рядом с водителем занимала пропавшая графиня Виноградова, а ее верный пес Артур спал на заднем сидении, дожидаясь своей нотации.