— Конечно, я могу ошибаться, — повторил профессор. — Я, скорее всего, ошибаюсь, потому что у меня только два глаза, глядящие в одну сторону. Если бы у меня, как у индуистского божества, был миллион глаз, если бы я мог предусмотреть все на свете и адекватно оценить то, что вижу вокруг…

— Эх, Натан Валерьяныч, — вздохнула графиня. — Если два глаза вас могут завести в дебри, от миллиона глаз вы просто с ума сойдете. Если б вы только знали, какая ерунда творится в дехроне, на котором вы помешались. Если б вы могли это видеть. Сюда можно только детям и слабоумным, иначе, как выражается ваш любимый ученик, можно заживо отформатироваться. Вы сюда даже заглядывать не должны. Не сможете работать, нечем будет кормить детей… Забудьте о миллионе глаз.

— Мира… Мира… — сокрушался Натан. — Как же я мог допустить…

— А почему вы должны за меня отвечать? Вы, слава Богу, мне не отец. Для вас, разумеется, слава Богу. Я бы не возражала.

— Избалованная девочка… Единственная наследница… Мать должна была нанять охрану, чтобы водить тебя от школы до дома. На все наследство нанять охрану!

— Типун вам на язык, Натан Валерьяныч. Если б титул мог продаваться, я бы впарила его за любые деньги. От такого подарка избавиться труднее, чем от «Стрел Ангела». Признаюсь вам по секрету: если б я вышла из дехрона и узнала, что уже не графиня… что мне не надо вести себя подобающе и чему-то там соответствовать… я была бы счастлива уже потому, что перестала позорить род. Позорила бы только себя.

— Мне не следовало тебя отпускать. Надо было ехать с Георгием. Надо было взять отгул, взять больничный и ехать.

— Не ругайте себя. А если хотите оказать мне услугу, лучше подвезите на место, где осталась машина, а то я заблужусь.

Боровский посмотрел на часы. Он выехал с большим запасом и терпеть не мог просиживать в кабинете, дожидаясь начала занятий. Он предпочитал являться с точностью до минуты, чтобы только снять плащ и оставить портфель. Сегодня необъяснимый страх выгнал его из дома. Он вспомнил беспричинно падающие предметы и решил не усугублять сумасшествие. «Надо бы как следует осмотреть машину», — решил он и развернулся на разделительной полосе, не обращая внимания на встречный транспорт. Развернулся прямо у будки дорожного патруля. Мира чуть не выпала из салона. Металлический каркас ее не держал, сидение проваливалось, ей нужно было держать себя в напряжении, чтобы ноги не елозили по асфальту.

Машина Зубова стояла в канаве у обочины. Натан заглянул в салон и еще раз убедился в том, что на сидениях нет пятен крови, и следы от пуль не появились вдруг на дверях. Отсюда до дачи Мира знала дорогу пешком. Она уже научилась держать направление, не путаться в миражах, а наоборот, использовать их в качестве ориентира. Мира уже гордилась собой, когда ей на ногу наехало колесо полицейской машины. Графиня не заметила патруль и растерялась. Посетителей дачи Боровского она обычно замечала издалека, машину профессора узнавала на расстоянии, недоступном подзорной трубе, не то, что человеческому глазу. Глаз графини обрел свойство произвольно притягиваться к объектам, имеющим отношение непосредственно к ней, словно это был не глаз, а радиоприемник, рассчитанный на определенную частоту. Полицейская машина словно выросла перед ней из-под земли, инородная и зловещая.

Вместо водительского удостоверения Натан Валерьянович подал служебное. Патрульный изучил его с интересом.

— Доктор физико-математических наук, — процитировал он, — профессор… а ездим как на танке по полигону. Водительское удостоверение имеется? Давно на права сдавали?

Боровский выпотрошил перед инспектором карман пиджака и нашел в нем массу полезных вещей, утерянных до того, как Розалия Львовна последний раз носила пиджак в химчистку. Водительского удостоверения среди них не нашлось. Мира встала между инспектором и Боровским.

— Парень, — обратилась она к хозяину дорог, — отпусти Валерьяныча. Это из-за меня… Я его попросила развернуться, вот он и развернулся, где не положено. Теперь я тебя прошу его отпустить, и ты его, пожалуйста, отпусти.

— Что? — спросил инспектор. — В другом костюме оставили?

Растерянный профессор полез в портфель.

— Ну, я прошу тебя, будь другом! Отпусти хорошего человека! — настаивала Мира, она положила руку на плечо, увенчанное погоном. Рука провалилась. Мира вздрогнула. В ее ладони оказалось человеческое сердце. — Не может быть… — изумилась она. — У этих гадов есть сердце? — Она сжала в ладони бьющийся комок плоти, и он забился сильнее. — Не может быть, — повторила графиня. Впервые в жизни она, прикоснувшись к живому человеку, пощупала его внутренности. Инспектор побледнел, пошатнулся. Мира в ужасе отпрянула. — Я не хотела! — вскрикнула она. Человек, которого она только что держала за сердце, покрылся испариной. Он вернул удостоверение Натану, взял под козырек и отошел к обочине. — Только не падай, — взмолилась графиня. — Прости меня, парень, я не хотела. Что мне сделать? Хочешь, вызову неотложку?

Жест рукой в сторону профессорской машины означал «уезжай». Мира испугалась, что совсем молодой человек по ее милости умрет от инфаркта прямо на служебном посту. Натан Боровский сел в машину и был таков.

— Прости, — умоляла она, — я не знала… Хочешь, остановлю кого-нибудь?

Мира выбежала на шоссе перед фурой, но не рассчитала сил, получила волновой удар, и летела над асфальтом между вращающихся колес, пока след волны не выбросил ее на обочину. Инспектор остался безучастен к подвигу. Сам отдышался, вытер испарину, сам сел в машину и скрылся. Графиня Виноградова проводила его тревожным взглядом и, утопая по колено в земле, побрела к даче.

Жорж ждал ее у калитки, но радость ненадолго согрела Миру. Надежда, что ее мытарства скоро кончатся благополучным возвращением домой, не оправдалась. Жорж был растерян и озадачен.

— Смотри сюда, — сказал он графине, указывая на бледно-синий огонь в стволе.

— Оскар сказал, что свет должен быть очень ярким и белым. В прошлый раз он светил, как неоновый фонарь.

— После того как ствол побывал в руках Привратника, — напомнил Зубов. — У нас с Ангелами разная энергетика.

— А кто его зарядил сейчас?

— Возьми и крепко держи двумя руками, — Жорж заглянул внутрь ствола.

— Ну? — спросила Мира, когда ей надоело подпирать шестом вялую земную твердь. — Мы стреляем или просто стоим?

— Попробуй, — разрешил Зубов и отошел.

Графиня стукнула стволом о субстрат под ногами, который в привычном мире состоял из каменной плиты перед крыльцом профессорской дачи. Вялый «салют» из шаровидных плазмоидов, похожих на мыльные пузыри, озарил двор и растаял.

Зубов сел на ступеньку. Мира села рядом с ним. С третьей попытки ей удалось удержать себя в положении сидя. Первые две она бездарно провалилась в пространство под крыльцом, похожее на собачью будку.

— Не расстраивайтесь, — утешила графиня товарища. — Мы еще не все попробовали. Надо подумать, может, действительно, кристалл выпал? Оскар вбил себе в голову, что внутри ствола был кристалл. Не просто ж так он стреляет? Они с Артуром смотрели, вертели… Там пусто. Я думаю, его там никогда и не было. Я еще в пустыне заглянула внутрь. Мне уже тогда показалось, что пустая труба — это странный подарок.

Жорж заглянул в пустую трубу с особым пристрастием. Даже привстал с крыльца, чтобы пропустить в трубу больше света.

— Мужики песок внутрь сыпали, чтобы убедиться, что ствол пустой. Так он пролетел насквозь…

— Мира… — обратился к графине Жорж.

— Что?

— Ну-ка, подойди сюда.

Мира неуверенно прильнула глазом к отверстию трубы.

— Что ты видишь?

— Ваш ботинок.

— А так?

Жорж стал вращать ствол, как калейдоскоп. Ботинок стал терять форму, скукожился, выпрямился, сложился гармошкой, вытянулся лыжей. Сквозь плотную кожу башмака проступили фаланги скелета, обросли плотью и снова сжались гармошкой.

— Что это? — не поняла графиня.

— Кристалл. Ай да Оскар, — покачал головой Зубов, — ай да сукин сын! К тому же не простой кристалл. Ой, какой непростой кристалл. Немудрено, что песок прошел навылет. Я как-то не подумал об этом. Мне и в голову не пришло, что все так просто. Надо бы его достать и рассмотреть.