— Говорить шепотом, перемещаться на цыпочках, — предупредила графиня. — К телефону не подходить, на лестницу не высовываться. Если соседи пронюхают, что кто-то здесь поселился, будут вопросы.

— А ваше сиятельство? — спросил Оскар.

— Меня они знают, — ответила Мира.

— Тогда отдавай прибор.

— Никакой самопальной техникой не пользоваться! — добавила графиня и прибора не отдала. Она скачала из интернета портрет Бельмондо и отправилась в редакцию газеты, которой распространители бесплатно наводнили подъезд.

Поздно вечером Мирослава вернулась. Где была — не ответила, ужинать отказалась, вместо того, чтобы лечь и уснуть, уединилась в бывшем кабинете Кушнира, в единственном месте квартиры, где вещи не были собраны, и мебель стояла на своих местах. Вся, за исключением окровавленного ковра, который следователи забрали на экспертизу, но так и не вернули. Кушнир-младший боялся зайти в помещение, в котором убили отца, прислуга еще не получала распоряжения для уборки.

— Мира?.. — Боровский приоткрыл дверь и застал графиню в задумчивости.

— Входите, Натан Валерьянович.

— Можно спросить? Ты дала какое-то объявление?

— Хотите взглянуть?

— Если позволишь.

— Только осторожно…

Взгляд Боровского уперся в бессмысленный текст, выложенный из непонятных слов. Текст был аккуратно написан печатными буквами, но Натану это не помогло. Несколько раз он попытался прочесть слова, но только покрылся испариной.

— Греографы, трансформированные в язык? — предположил он.

— Лучше присядьте, — ответила Мира. — Редактор сегодня читал-читал, да в обморок грохнулся. Все старался понять… Такие тексты для понимания не предназначены. Не я их придумала, не мне за них отвечать.

— Здесь только первая ступень кода…

— Конечно. Я не хочу, чтобы мое объявление прочли те, кого оно не касается, но специально для вас могу перевести.

— Удивительно, — восхитился Боровский. — Когда мы с Оскаром пробовали трансформировать греографы в осмысленный текст, похожая абракадабра чуть не свела нас с ума. Так хотелось найти универсальный ключ…

— Это не абракадабра, Натан Валерьянович, это первичный язык. Между прочим, родной язык Жоржа. И ключ к нему искать бесполезно. Эта дверь открывается только с одной стороны. Не с нашей…

— К сожалению, мы поздно поняли…

— Такие тексты читаются подсознанием человека, который не владеет рассудком. Вы слишком рассудочный тип и ваши попытки найти универсальный ключ, не имея замочной скважины, очень повеселили Жоржа. Хотите, я вам его заложу… по секрету?

— Жорж нашел то, что искали мы? — догадался Боровский.

— Нет, Жорж только применил разработанную Оськой методику со своей стороны. Вуа-ля, Натан Валерьянович. Хотите, я прочитаю вам текст по-русски? «Если вы имеете сходство с портретом, — прочла графиня, — если ничего о себе не помните, хорошо владеете оружием ну и далее… рост, вес, примерное телосложение… адрес прилагается».

— Ты хочешь пригласить его прямо сюда? — удивился Натан.

— Не волнуйтесь, он придет мирным и кротким. Вам не придется защищать меня кулаками. Вы только опознаете циркача.

— И какова вероятность, что он прочтет объявление?

— Стопроцентная, — заявила графиня. — Расшифрованные греографы обладают странным свойством, которое не может объяснить даже Жорж. Они притягивают к себе нужный взгляд и отводят ненужный.

— Мира, что за первичный язык, о котором ты говоришь? Что ты имеешь в виду, объяснить сможешь?

— Смогу, конечно! Я же не физик. Вы имели дело с программированием, Натан Валерьянович? Помните, первые программы? Ассемблер юзали когда-нибудь?

— Допустим. Только я не понимаю…

— Сейчас объясню. Текст можно собирать из разных конструкторов: можно из готовых предложений, как это делают современные языки программирования, можно из слов, можно из букв, можно из единичек и ноликов… Если мы размышляем словами и фразами, то первичный язык ближе к машинному коду. Представляете, какие возможности, и какая скорость работы?

— Представляю, какой трудоемкий процесс, — отметил Натан.

— А кто сказал, что первичный язык прост? Большая его часть находится в телепатическом диапазоне, человеку там вообще делать нечего.

— В телепатии? Или в частотном диапазоне, недоступном человеческому уху?

— Телепатия, профессор, тоже частотный диапазон. Кроме того, что он недоступен уху, он еще и неведом человечьему разуму.

— Тогда понятно, — согласился Боровский.

— Нет, можно вывести его в слышимые частоты, но звучать будет странно. Это самый сложный язык из всех мне известных. Я более-менее свободно говорю на трех языках, но скажу вам честно, мне легче было бы выучить все остальные языки человечества, чем этот… Просто Жорж говорил на нем с детства. От этого у него характер портился, видение мира искажалось… и я его хорошо понимаю. Представьте себе, что в будущем, мы будем иметь дело с конструктором языка, который формируется из абзацев и глав. Вам, Натан Валерьянович, приятно будет иметь дело с человеком, который мыслит глобальными штампами и никаких вариаций не допускает? Вы наберетесь терпения его слушать?

— Но в твоем объявлении каким-то образом состыкованы разные уровни. Одно то, что тебе удалось записать первичный язык буквами кириллицы, говорит о том, что не все безнадежно.

— А какими буквами я должна подать объявление в русскую прессу? Я думаю, циркач где-то здесь…

— Оригинальные символы Греаля немного похожи на буквы. Но я бы не сказал, что они выглядят проще.

— Оригинальных символов как таковых нет вообще, их придумали люди. Точнее, Греаль… для общения с людьми. Первичный язык работает на сочетании акустических частот, которые вибрацией воздействуют на подсознание. Он предназначен не только для обмена информацией. Первичным языком можно и лечить, и убивать. У него возможностей больше, чем у человека потребностей. А у тех, кто говорит на первичном, сознание как таковое отсутствует вообще. Точнее, оно не формируется по жизни. Им «языки программирования» не нужны. Они вполне обходятся тем, что мы называем «подсознание». Самих же акустических сочетаний, Натан Валерьянович, столько, сколько вы не извлечете членораздельных звуков из своего алфавита. Вот и судите о сложности. Жорж говорит, что для компенсации первичного языка человек изобрел музыку, но я не согласна. Жорж знаком с человечеством постольку поскольку, и я его суждениям не доверяю.

— Не знаю, Мира… — размышлял Натан. — Если это родной язык Жоржа, то кто мы по сравнению с ним? Кто мы такие, чтобы доверять или не доверять?

— Между прочим, животные говорят на упрощенном подобии первичного. И, поверьте, что диалог двух крыс бывает сложнее, чем формализованная, рассудочная речь кандидата наук на ученом совете, но человечество об этом знать не хочет.

— Да, не хочет. Надо было мне узнать об этом тогда, когда был Греаль, — вздохнул Натан. — Нам было чем заинтересовать Жоржа. Столько времени теперь упущено…

— Вы рассчитывали, что Жорж поделится информацией? Глупо, Натан Валерьянович. Лучше вы мне скажите, как работает эта ваша несчастная красная кнопка, иначе у меня треснут мозги.

— Красная кнопка? — спросил Боровский, погружаясь в раздумья. — Красная кнопка — предохранитель. Оскар придумал ее для Алисы, чтобы та, шатаясь со своей компанией по вечеринкам, не натворила беды. Нажимаешь ее, аккумулятор разряжается и прибор безопасен. Всякое в жизни бывает…

— Значит, я опять обошлась без «Дня Земли»?

— Значит так, — согласился Натан.

— Все несбывшиеся мечты твои, Человек, все претензии твои и обиды от желания познать самого себя, как творение уникальное. И все-таки, ты желаешь жить среди себе подобных. Ты сам придумал себе законы. Ты создал Бога по образу и подобию своему, чтобы Бог служил тебе, Человек. Сначала многорукий и многоликий, потом такой же совершенный как ты, соединивший в одном лице все функции добродетели. Скажи мне, Человек, ты радовался своей находке или действительно верил, что Бог един?