— Да ладно, договоримся. Что мы, не замолвим словечко за нашего бандита? Юля… Господи!

Девушка рыдала на ковре. Оскар с Мирой подняли ее с колен и снова усадили на диван. Макс предложил ей виски с содовой, что налил для себя, но так и не притронулся. Юля сделала глоток и снова зарыдала, тихо и жалобно.

— Ей надо на воздух… — сказал Оскар.

— Никто не спорит, — согласился Макс. — Девушки пойдут на воздух, а ты… задержись.

— Я задержусь, — согласился Оскар, — но совсем ненадолго.

— Мужики, брейк! — вмешалась Мира. — Раньше, чем вы подеретесь, дайте мне попытку уладить дело миром… если никто не против.

Никто не противился воле графини. Даже Юля перестала рыдать и замерла, глядя на пальмы за прозрачными стенами.

— Оскар тебе что-то должен, Макс? Если должен, скажи.

— Должен. Но с тебя, Мирослава, я чужих долгов не возьму. Все что он должен, я возьму только с него.

— Тогда говори, что ты хочешь? Говори со мной, а не с ним.

— Я хочу, чтобы он сделал для меня одну работенку. Сделает — пусть катится на все четыре стороны. Мы в расчете.

— Что, если не сделает?

— Не сделает — будет другой разговор.

— Представляю, что за работенка, Макс. Вполне возможно, что человеку она не под силу. И что тогда?

— Этот — сможет.

— Ты уверен?

— Не был бы уверен — торчали бы вы сейчас посреди океана.

— Оскар, как ты отнесешься к тому, чтобы немного поработать на Макса? — обратилась Мира к товарищу.

— Что тебе нужно? — спросил Оскар и Макс затушил сигару, отчего в помещении стало невозможно дышать.

— Сядь, потолкуем.

Оскар сел на диван рядом с работодателем.

— Вот и хорошо, — успокоилась Мира. — Вы потолкуйте, а мы с Юлькой подождем вас на улице. — Девушка встала на ноги, обняла графиню и опять зарыдала. — Ну, будет, будет… Все уже хорошо. Нам надо идти, Юля. Пусть мужики потолкуют. Слышишь? Сейчас мы выйдем на воздух, сядем на террасе и успокоимся…

Мужчины дождались, пока за девчонками и птицей закроется прозрачная дверь. Пока они усядутся на ступеньках, и Юлина истерика будет протекать под присмотром графини. Мира еще зашла, чтобы взять со стола салфетку, и вернулась к заплаканной девушке, и та обняла ее снова, потому что обретенный мир без графини начинал уплывать из-под ног.

— Видел мой дом? — спросил Макс.

— Ну, видел.

— Все облазал, все обнюхал?

— Еще не все…

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Я думаю, что сволочь ты, Копинский, редкостная, но если я решу на тебя поработать, то поработаю добросовестно. Что ты хочешь сделать со своим домом? Надстроить еще этаж?

— Я получил его в наследство от отца и должен передать сыну.

— У тебя сын? Поздравляю.

— Нет. Но однажды он будет. И к тому времени я должен знать об этом доме все. Ты понял, Шутов? Мне нужна полная техническая документация: как устроен, что за возможности в него заложены… о которых я не осведомлен; как этими возможностями управлять, и что надо знать, чтобы не всплыть среди океана на дикой планете. Все, что я смог узнать сам, я тебе изложу. Остальную информацию хочу получить от тебя.

— Понял, — ответил Оскар.

— Сделаешь — я твой должник. Не получится — черт с тобой, Шутов, я не изверг. Но хотя бы попробуй. Поверю честному слову, если пообещаешь работать на совесть. Все, о чем мы говорили ранее — в силе. Получишь оборудование, лабораторию, зарплату назначишь себе сам, только ради всего святого, разберись с этим домом.

— Обещаешь в мою лабораторию без разрешения не входить и лишних вопросов не задавать?

— Сам поставь систему защиты, если не доверяешь.

— Допустим… но прежде чем я займусь твоей хатой, у меня будет личная просьба.

— К девчонкам и птицам не имею вопросов, — повторил Макс. — Если ты не при деньгах — оплачу дорогу за океан.

— Оплати, — согласился Оскар. — Оплати три билета туда и один обратно. Мне надо слетать в Москву, увидеть одного человека.

— Боровский тебя не знает, — грустно заметил Макс.

— Зато я его знаю.

— Едва ли он вспомнит.

— Не важно.

— Вернешься?

— Вернусь, — пообещал Оскар.

— Я поразмыслил над природою человеческой, — сказал Валех, — и сообщаю тебе об этом. Я сообщаю тебе, что отныне мне известна причина, которая вознесла Человека в его гордыни над всеми прочими формами разума. По той же причине Человек обретает право возвыситься над Творцом и над сущим. По той же причине Человек снискал к себе раздраженную зависть тех, кто сильнее и мудрее его.

— Это неведенье, мой Ангел, или что-нибудь новое?

— Лучше чем неведение — возможность начать свою жизнь с чистого листа. Дар, несравнимый ни с чем. Дар, которого Человек не заслужил, но получил в награду. Дар, за который ему расплачиваться всю жизнь. Но как бы жестока ни была расплата, найдется много желающих поменяться с Человеком местами. Возможность начать жизнь с чистого листа — стоит дороже мудрого опыта. Придти в этот мир с пустой головой и голодным желудком, а уйти, скинув с плеч нажитое.

— Уйти в никуда, Валех. Уйти, понимая, что твое бытие ничего не стоит. Уйти, не зная, что тебя ждет по ту сторону жизни. Разве это не расплата за драгоценный дар? Человек приходит в мир с чистого листа и, уходя, вместо памяти, уносит такой же лист. Где справедливость?

— Скажи своему человечеству, чтобы зря не тратило времени на поиски справедливости. Скажи, что самое справедливое состояние души — абсолютная чистота. Между смертью и жизнью смысл искать бесполезно, а между жизнью и смертью его попросту нет. Справедливость, как идеальное равновесие природы, возможно только на ровном и пустом месте, которого Человек боится больше адских котлов. Справедливость, как идеальное, есть ничто. Но если качнулись весы в одну сторону, значит, качнутся в другую. Если занято место в раю — значит, освободилось в аду. И если есть на свете чистая справедливость, то она лежит на чистом листе, с которого начинается жизнь. Если тебе дан этот лист, будь благодарен за возможность, уходя, кинуть его в огонь.

— А если не дан?

— Значит, твой мир перестал быть человеческим. Значит то, во имя чего Человек явился на Землю, утрачено. Значит, на его место в человеческом облике стали проникать чужаки. Скажи своему человечеству, что дни его сочтены. То, ради чего оно существует, отныне не имеет значения, потому что Человек, утративший способность созерцать этот мир в первый раз, перестанет быть Человеком и станет персонажем для тех, кто видит дальше него. На этом поприще никому не дано преуспеть. Дано лишь подчиниться воле. Скажи, что не стоит жертвовать тем, что есть, ради того, чего невозможно предвидеть.

— Если Человек перестанет стремиться к тому, чего не сможет достичь, он будет несчастлив. А Человеку свойственно стремиться к счастью любой ценой, если ты этого до сих пор не понял, мой Ангел, значит, мало размышлял над природою человеческой.

— Скажи Человеку, что память, пронесенная через могилу, не самый короткий путь к счастью.

— А мы не ищем коротких путей, особенно к желанным целям.

— Скажи, что жертва, возложенная на мнимый алтарь, становится роковой потерей.

— Мой Ангел, кого ты пугаешь? Человека, который после смерти теряет все? Придумай что-нибудь пострашнее.

— Скажи, что неблагодарность с невежеством однажды достигнут цели. Тогда Человеку придется взвалить на плечи ношу, которая не облегчит путь, но утопит его в земле глубже всякой могилы.

— Мой Ангел… Я, конечно, скажу, мне не трудно. Только ни один Человек на свете не поверит ни мне, ни тебе.

«Женщину с пустой канистрой снова видели на дороге, — сообщала колонка горячих Туровских новостей. — Грибники, возвращаясь из леса, пренебрегли печальным опытом предшественников, посадили женщину в машину, чтобы подвезти до заправки. Женщина была напугана и избита, — вспоминал очевидец. — Ее одежда была покрыта масляными пятнами. Она стояла с пустой канистрой посреди дороги, но никто из нас не мог предположить, что случится минуту спустя…»