— Поняла, — ответила Мира и удалилась в свою комнату.

На следующий день она попросила Илью Ильича пустить ее за компьютер, но встретила испуганный взгляд почтенного старца.

— Я чиркну пару строк одному товарищу в Монте-Карло. Вдруг он еще помнит меня? Вдруг захочет… со мной переписываться?

— Мирочка, — проблеял Ильич, — Мне очень жаль, но мама отключила нам доступ в сеть. Да, все это она сделала для твоего здоровья, и мы должны согласиться…

— Вы живодер, Илья Ильич! — ответила Мира и хлопнула дверью.

В тот же день Клавдия Константиновна явилась на дачу посреди рабочего дня. В тот день Мирославе припомнилось все. Грубость, непослушание, распущенность, непочтительное обращение к старшим, провокационное поведение, даже прогул уроков перед выпускными экзаменами, которые добавили матушке лишнюю седую прядь. В тот день Мирослава сдерживала себя из последних усилий, а вечером решила, что с нее хватит. Мира закрылась в комнате и притворилась спящей, но не сомкнула глаз, а ночью, когда дом утих, собрала свои вещи и открыла окно, но в кухне горел свет. Клавдия Константиновна пила валерьянку и беседовала с прислугой. Графиня закрыла окно, на цыпочках проникла в коридор, спустилась к кухне и прислушалась к разговору.

— …Два с половиной месяца курс лечения… — сообщала женщина заплаканной Клавдии и совала на подпись какие-то бланки. Клавдия неразборчиво причитала в ответ. — …Что вы! Как же она убежит? Там в коридорах охрана, — матушка подписывала бумаги и прикрывала красный нос батистовым платочком. — Не беспокойтесь. Если улучшения не наступит, курс можно повторить. Это вам обойдется на двадцать процентов дешевле…

Мира вернулась в комнату и снова прикинулась спящей.

Мать с прислугой покинули дом ранним утром, не предупредив никого. Мира больше не приставала с просьбами к пожилому человеку. Она достала ствол и стала вскрывать все запертые ящики в доме. Илья Ильич проснулся от грохота и сам спустился посмотреть, что творится.

— Мирочка… — обратился он к хозяйской дочери, — что ты ищешь?

— Не ваше дело! Вернитесь к себе и заткните уши.

— Мирочка, ты ищешь Натана…

— Я ищу Эккура, Илья Ильич! Я ищу Ангела, который любил людей и хотел им помочь, оттого и был проклят собственным родом. Люди, которые не любят людей и всяко стремятся им навредить, меня не интересуют. Кроме Эккура, я ищу свои документы, потому что знаю, что они где-то здесь, и немножечко денег… потому что хочу убраться отсюда. И не советую мне мешать!

— Бог меня упаси, девочка, тебе мешать. Присядь-ка на минуту рядом со мной. Я хочу тебе сказать что-то важное.

— Скажите это вашей юной сиделке во время эротического массажа, — огрызнулась графиня, — для нее это будет важно. Для меня уже нет.

— Сядь, Мирочка, не упрямься. Я действительно хочу объясниться…

— Как сожгли рукописи отца, чтобы не отдавать их мне? Спасибо, обойдусь без объяснений.

— Я хочу сказать тебе что-то важное.

— Не хотите для начала сказать, где они прячут мой паспорт?

— На шкафу, — сказал Ильич. — В коробке с гречкой. — Мира придвинула стул к кухонному шкафу. — Вот там, — уточнил Ильич. — Красную жестяную банку открой… — графиня сунула руку в крупу и нащупала пакет с документом и справкой о своей недееспособности. — Присядь, — настаивал Ильи, — послушай меня, дай мне снять грех с души. Одну глупость я уже сделал, когда сжег бумаги. Ты не знаешь, какую еще я сделал глупость, а ведь это может касаться тебя и твоей будущей жизни.

— Какой еще жизни? В психушке или в нарколечебнице?

— Речь идет о твоем наследстве.

Мирослава нехотя села рядом с Ильей Ильичем и заставила себя успокоиться.

— Так о чем идет речь? — спросила она.

— Об одной странной иконе, которая долго хранилась в запасниках Третьяковки, — сказал Ильич, протирая очки кухонным полотенцем. — Эту икону получил в подарок твой предок, генерал Виноградов Павел Андреич, от своего распутного брата, который был сослан в Сибирь и пропал без вести. Она не выставлялась никогда, ни в вашей бывшей усадьбе, ни в музее. Историки не смогли установить ее возраст, но икона исключительно древняя и прекрасно сохранилась. Долгое время она находилась в вашей фамильной усадьбе, потом… перешла в государственное хранилище. Когда я работал директором, восстанавливал дом-музей, я старался собрать картины, которые были вывезены оттуда, и нашел икону в хранилище. Конечно, следовало бы вернуть ее в ваше родовое гнездо, но я испугался.

— Почему испугались?

— Ты должна увидеть эту икону, — сказал Ильич. — Я долго хранил ее тайном месте, но, видишь ли, девочка, никто в этом мире не вечен. Когда-нибудь придет час и сокровище пропадет. Осенью, прежде чем лечь в больницу, я позвонил старому знакомому, Валере Карасю, и попросил забрать икону, сохранить ее для тебя. Свяжись с ним. Ты увидишь сама… ты поймешь, почему я не мог оставить эту вещь в Третьяковке, почему не вернул в усадьбу… Сегодня я директор — завтра нет. Никто не знает, какая судьба нас ждет. Та икона не может выставляться для обозрения, но она принадлежит тебе по праву наследства, поскольку ты — последняя из рода.

— Что на иконе, Илья Ильич? Иоанн Креститель? А в руках у него чаша невиданной красоты, озаренная светом небесным? Я эту байку с детства помню наизусть. Еще я знаю как минимум сотню достоверных изображений Греаля на иконах и картинах, которые спокойно висят в музеях.

— Все думают, что это Иоанн Креститель, — сказал академик. — И я так думал, пока мой старый друг художник-реставратор не открыл мне глаза.

— Не поняла, Илья Ильич… — насторожилась графиня.

— И я не понял, пока мы не сделали подчистки… в тайне от всех. В условиях конспирации и строжайших мер предосторожности, чтобы сохранить тайну и все вернуть на места…

— Кто изображен на иконе?

— Мы тоже думали, что Креститель. Так думали все. Так все должны были думать, но под слоем краски, нанесенной на икону в середине девятнадцатого века, открылась пара белоснежных крыльев у Крестителя за спиной. А также надпись… «Аккурус: кто царства божьего искал на земле — тот обрящет…» Все, как ты сказала, Мирочка: Ангел, который любил людей и хотел им помочь, за это был проклят ангельским родом.

— На иконе изображен… не Иоанн? — переспросила Мира, боясь произносить «святые имена» вслух. — Вы уверены, Илья Ильич?

— Никто не назовет тебе истинного имени, никто не укажет адреса. Но ты должна увидеть его глаза. Увидеть, чтобы искать его. Этот Ангел больше ничем не поможет людям, но может статься… Очень может статься, Мирочка, что теперь ему нужна твоя помощь.

У дверей кабинета профессора Боровского дежурили два студента. Третий сдавал зачет, вероятно, не в первый раз, и, судя по всему, не в последний. Товарищи дергались, поглядывали на часы, вероятно, имели планы на вечер. Графиня Виноградова без очереди не лезла. Она использовала время для того, чтоб еще раз подумать, как представить себя профессору, если он не вспомнит, кто она? Как тактично расспросить об ученике и обо всем остальном, чтобы не выглядеть полной нахалкой. Как намекнуть о том, что ей известно о лаборатории, спрятанной в подвале дачи, и не напугать осторожного физика. Мира размышляла, каким образом она может дать понять искателю истины, что она соратник, а не проверка от Госбезопасности.

Пока графиня размышляла, студенты дергались. Сначала они прислушивалась к тому, что происходит за дверью, потом набрались наглости и образовали дверную щель. В щель они смотрели по очереди. Двум оболтусам даже в голову не пришло предложить такую возможность даме, а Мире не хотелось позориться перед человеком, с которым только предстояло познакомиться и подружиться. Со временем щель расползлась от сквозняка и стала такой широкой, что хватило места троим. Графиня увидела часть кабинета и спину профессора, который бродил у стола и разговаривал в нервных тонах. Мира забеспокоилась, что нерадивый студент уже рассердил педагога, что прием экзамена может растянуться и увенчаться скандалом. Дойдет ли очередь до нее? А завтра у профессора плотный график и заседание на ученом совете. А послезавтра защита кандидатских, где он председательствует в комиссии. «Что если поступить в универ?» — решила она про себя и сразу же отказалась от этой мысли, поскольку вспомнила о справке, выданной матушке в том, что ее дочь не является дееспособной и подлежит лечению.