— Тогда откуда, мой Ангел, во Вселенной, которой нечего терять, поселяется страх?
— От жадности твоей, Человек, не желающий поделиться Вселенной с братом по разуму.
— Ты полагаешь, что Человеку жаль поделиться страхом? Тогда откуда, Ангел мой, в этой пустой, набитой страхом Вселенной, берется жадность?
— От обреченности твоей берется. Больше всех пороков человеческих, известных мне до сих пор, тебя гложет обида за собственное невежество, за то, что Творец, создавая мир, забыл поделиться с тобою планом. Неизбежная предопределенность сущего преследует тебя с момента влета во Вселенную, присвоенную тобою по праву рождения, и до момента вылета из нее.
— Все ты знаешь о Человеке, мой Ангел. Как никто ты проник в его тайны. Ты осведомлен о нас больше самого Творца, но не перестаешь задавать мне вопросы, потому что не понимаешь: почему же мы, жадные, запуганные и обреченные, иногда так сильно тебя удивляем.
— Удиви меня еще раз, Человек. Если знаешь больше меня, удиви своими познаниями.
— Ни боже упаси, мой Ангел! Человеческое племя знает так мало, что до сих пор живет в сказке. Для нас жизнь — это партия в дурака с Господом Богом, где все время меняют козыри. Ангелы — персонажи выдуманного мира, соседи бабы-яги, которые помогают Человеку даже тогда, когда несут его в пропасть. Для нас постижение истин — рулетка, где ставка равняется жизни, поскольку меньшего Человек не имеет, а большего ему не положено. Для нас неизбежность — абстракция восприятия после пары-тройки выпитых рюмок, не больше того. Для Человека даже собственный страх — повод пощекотать себе нервы, потому что опасность подстерегает его всегда. С одинаковым нетерпением страх глядят на нас из космоса и из темных чуланов. Человек о реальном мире знает так мало, что сам от себя не в восторге. Но ты, Ангел, могучий и просвещенный, не знаешь о человеческой жизни главного: страх и пустота это далеко не все, чем жив Человек. Это все, что ты, мой Ангел, можешь знать о человеческой жизни.
— …Конечно же, мне известно о крепости! — воскликнул Некрасов и удивился смущению Натана Валерьяновича. — Почему вы сразу меня не спросили? Никакая это не секретная информация, разве что немного специфическая. Я расскажу, если нужно, потому что в вашей «Истории Мира» такой информации не найдется. Информация о Белых Орденах… не то, чтобы засекречена. Она стоит в стороне от истории.
— Как же, в стороне от истории? — удивился Боровский. — Разве что-нибудь в этом мире может стоять от истории в стороне?
— Видите ли, уважаемый профессор, Белые Ордена не то чтобы могут. Они, в принципе, ни к какой истории не относятся. Здесь, на Земле, было несколько развитых и влиятельных человеческих цивилизаций… — сказал Сава и дал Натану время осмыслить, но Боровский давно догадывался о чем-то похожем. — От них не осталось даже истории. То есть нам, ныне живущим, не положено эту историю знать. У вашего ученика возникли проблемы с фортом?
— С чего вы взяли?
— Просто предположил.
— Ведете за ним наблюдение?
— Мы? Что вы! Мы не имеем такого права, а с некоторых пор и возможности не имеем.
— Только не уверяйте меня, что Оскар не интересен вашей организации.
— Очень интересен, очень… — не стал лукавить Некрасов. — Интересен так сильно, что мы готовы на любые условия.
— Так почему же вы ведете переговоры со мной, а не с ним?
— Тут дело совершенно не в его отношениях с фортом.
— Тогда в чем?
— В том… — смутился Савелий. — Видите ли, дело все в том, что господин Шутов… Что мы опоздали и теперь вся надежда на вас, Натан Валерьянович, потому что вы — последнее звено, которое может связать организацию с ним.
— Значит, в форт он все-таки влез, — вздохнул профессор. — Ни звонка, ни сообщения. Так я и знал, что он там.
— Это навряд ли.
— Вы предполагаете или можете утверждать?
— Никакой пользы от господина Шутова форту не может быть. Даже если он попал туда каким-нибудь образом, значит, скоро вернется. Можете совершенно не беспокоиться.
— Хорошие специалисты в его области нужны не только вам.
— Совершенно так, только люди, создавшие крепость Белого Ордена, разбирались в физике времени не хуже вашего ученика. Их цивилизация, не в пример нашей, значительно дальше зашла в технологиях и, прежде чем была уничтожена, отладила дольмены до совершенства. Даже если на планете не останется ни одной живой твари, башни Ордена будут стоять там, где поставлены. Дело в том, — успокоил Некрасов профессора, — что хозяева крепости никакого отношения к нашей с вами реальности не имеют. Они занимаются своими делами. Большей частью отдыхают от жизни. И, поверьте, приглашают в гости не самых последних людей в обществе. Подчас, исторических персон, потому что развлечения, которые может предложить форт, никто в этом мире не предложит. У Ордена колоссальные средства и такие же немереные возможности. Да только все это не про нашу честь.
— Для кого же люди строили эти вечные башни?
— Хотите спросить, от кого получили заказ? Не знаю. Тогда мир был другим. В том мире жили другие расы, которые ставили перед собой задачи, никак не похожие на те, что стоят перед нами.
— Тогда скажите, Савелий, как можно вернуть человека, которого нанял форт?
— Вашего ученика нанял форт? — испугался Савелий. Его лицо побелело от ужаса, капли пота выступили на лбу.
— Разве я сказал про ученика?
— У вас действительно проблемы с Орденом… — подтвердил свою догадку Некрасов и вздохнул с облегчением. — Никак, Натан Валерьянович! Ждите и надейтесь, что этот человек сам вернется. Хотя бы потому, что в крепости никто никого силой не держит.
— Едва ли вернется…
— Я не специалист по Ордену. Что касается организации, которую мне доверено представлять, то мы вообще стараемся не иметь с ними дело. Мне известно одно: бесконтрольный контакт с дольменом порочен. Человек, который знает все о своей земной жизни, считается мертвецом. Иногда мертвецы, не нашедшие покоя, восстают из могил. Иногда из крепости возвращаются мертвецы. Но в нашем скудном, зависимом мире им трудно найти утешение. Человек, попавший в крепость, перестает быть человеком. О ком вы хлопочете?
— Речь идет об очень дорогом для нас человеке…
— Тем более, вы должны его пощадить.
— …и очень нужном нам человеке.
— Вот тут я вам ничем помочь не могу, потому что боюсь навредить. Скорее ваш ученик справится с этой задачей.
— Этого-то я и боюсь, — признался Боровский. — Именно того, что однажды он справится.
— Однажды будет война, дорогой мой Натан Валерьянович. Такая заварушка, что Орден Белого Огня может остаться последним местом пригодным для обитания на нашей планете. Это шлюпка тонущего авианосца для тех, кто все проиграл, но не потерял рассудок. Просить об услуге Орден — все равно, что продавать душу. На эту крайность идут, когда нечего терять. Или от большого невежества. А душа… может статься, это последнее, что победители нам дадут унести с собой с поля битвы.
— После наших бесед у меня складывается одно странное предположение, — признался Натан, — что нынешняя цивилизация… Какая по счету, вы говорили? Впрочем, неважно. Создана для какой-то суперидеи. Если верить всему, что вы говорили, мы, ныне живущие, расходный материал для какого-то нового человечества, которое зачем-то сюда придет и для чего-то продолжит жизнь.
— Именно то человечество, которое мы создадим. Мы его сделаем, а вы нам поможете. Это будет человек свободный и независимый от суперидей. И, в первую очередь, независимый от самого себя.
— Я опять не очень вас понимаю.
— Потому что давно поглядываете на часы. У сына кончается тренировка? Вы должны куда-то с ним ехать?
— У нас еще тренажерный зал и урок английского языка, который мы не хотим учить. А также мы не занимались математикой, потому что вчера устали на тренировке. Ох, Савелий, даже не спрашивайте меня про сына!
— Юноша делает успехи?
