— Покажи контракт.

— Ну… — развел руками Оскар, — мы договорились на словах. Я полагал, что между нами джентльменское соглашение. Я не думал, что его запросы вырастут до невозможного.

— Значит, говоришь, дом делался для человеческих нужд с ограниченным набором выходов.

— Да, и этих выходов было бы больше, если б Копинский не ломал постройку. Он продолбил стену для ворот гаража, снес десять кубометров «процессора», чтобы прятать свои бесподобные тачки, и требует, чтобы я восстановил утраченные порталы. Куда они вели — я теперь и узнать не смогу. Но это, слава Богу, до него дошло…

— Причем тут стена? — не поняла графиня. — Она из кремня? Она работает, как процессор?

— Масса камня, из которого сложен дом — гигантский процессор. Помнишь, мы с Учителем нагружали информацией воду? Нам казалось, что вода — идеальный носитель, но камень — носитель гораздо надежнее. Сравни: в воде 44 тысячи информационных панелей в каждой ячейке памяти. В этом камне больше миллиона, и она записана на века. Вода может испариться, кристаллизоваться и сбросить информацию. Вытечь в дырку, в конце концов. Вода это школьная доска, с которой можно стереть что угодно, камень — вечное послание человечеству. И это, заметь, необычный камень.

— Это прессованный порошок какого-то вещества.

— Не какого-то, а вполне определенного. И место, где его добывают, мы с тобой однажды нашли.

То есть в случае чего избушку можно отреставрировать, только не говори об этом с Копинским.

— Не буду, — согласилась графиня. — Не надо нагружать Макса лишними впечатлениями. Скажи, ты запустишь Греаль?

— Нет, — ответил Оскар. — Греаль запустить невозможно.

— Только не говори ерунды!

— Невозможно, — повторил Оскар. — Я могу угробить жизнь на то, чтобы открыть в нем некоторые ключевые функции, и он еще больше станет похож на Греаль Зубова, но управлять этим миром он никогда не будет по той же причине, по которой Копинский никогда не получит полный ключ от дольмена. Мирка, поверь, что миром управляет не Греаль, а в лучшем случае информация, которая через него идет. Источник этой информации также недосягаем, как хроно-генератор. Все, чего мы сможем добиться от этой посудины, это общение посредством рунических символов.

— До чего же скучная начинается жизнь.

— Потому что ты меня не дослушала.

— Говори…

— Я понял принцип, по которому можно сделать машину, способную реально менять этот мир, но я не знаю, как ее сделать. Одно знаю точно: такая машина не похожа на чашу Греаля. Пожалуй, такие чашки-ретрансляторы можно использовать в качестве инструмента для поддержания порядка в родственных измерениях.

— Сделай, раз понял. Сделай, а я тебе помогу. Что для этого надо?

— Создать с нуля природу абсолютно разумной материи, точно рассчитать ее структуру и запустить управляемую программу развития. Но тут есть маленькая загвоздка: я не биолог, даже не биофизик. Я программист и точно могу сказать, что эта проблема решается только в теоретической плоскости.

— А что у нас с практикой?

— Практически она неразрешима вообще. Понимаешь меня?

— Нет. Ты уже, будь любезен, решить хотя бы в теории, а уж на практике я твою теорию как-нибудь применю.

— Нет, ты не понимаешь меня совсем. Или прикидываешься? Мирка, жизнь — это совершенно не то, что нам кажется.

— Вот как? Очень интересно, что же это такое?

— Бытие в пространстве и времени — такое же изобретение человека, как кристаллы, стволы и чашки Греаля, только гораздо более фундаментальное. Послушай меня внимательно, потому что я не сказки тебе рассказываю. Я говорю только то, что могу доказать: прошлое, будущее и настоящее — есть одна постоянная величина, — сказал Оскар и подождал, когда графиня хоть немного задумается. — Наша жизнь бесконечна в едином поле. Все, что мы проживаем, мы проживаем помногу раз. Одно и то же… или не одно и то же — как кому повезет. То в прошлом, то в будущем, то в неком неопределенном режиме — мы функционируем в рамках одной программы, однажды написанной для каждого из нас. Программы имеют разную сложность и разные возможности, но она есть у каждого существа, рожденного на Земле. Эта программа и есть наша жизнь. Ничего, кроме нее у нас нет. Все, что мы можем менять — мы можем менять только в рамках программы: обыгрывать детали, делать разные выводы из одного и того же факта, но любой серьезный сбой чреват перезагрузкой, а не смертью. Даже умерев, мы не можем выйти за рамки программы. Она запускается из любой точки и обрывается где угодно, а наше иллюзорное сознание оперирует постоянным набором повторяющейся информации. Каждый раз как будто с чистого листа. Если хочешь, я могу доказать все, что сказал.

— Что доказать? То, что я не смогла когда-то доказать тебе? Что вся наша жизнь — роман, от предисловия до эпилога, набор информации из 33-х символов алфавита, который можно читать с любой страницы, в любом порядке чередуя абзацы, и каждый раз по-новому истолковывать его смысл, а также открывать для себя невидимые нюансы. Оскар, ты иногда меня слушаешь? Или ты слушаешь только Натасика своего?

— А ты меня? — рассердился Оскар. — Сколько раз я тебе говорил: давай сядем и нормально поговорим, чтобы наши с тобой точки зрения находились в одной системе. А ты? Тебе постоянно надо куда-то бежать! У тебя постоянно дела офигенной важности, о которых ты не хочешь ни с кем говорить. Тебе надо специально отключить телефон, чтобы не доставали звонками… Куда ты смылась с этим дурацким письмом прямо из карасевого кабинета?

— Я все тебе расскажу, когда придет время.

— Что расскажешь? Где напилась до беспамятства? Ты считаешь, что мне это важно знать?

— Ты должен мне доверять, Оскар. Если ты не будешь мне доверять…

— А ты? Когда начнешь доверять мне ты?

— Я доверяю тебе больше, чем самой себе.

— Тогда рассказывай, где моталась? И зачем тебе нужен Греаль, объясняй!

— Для обороны, — призналась графиня.

— Для обороны чего?

— Крепости.

— Какой еще крепости?

— Я не могу сейчас тебе рассказать. Сначала мне надо самой разобраться.

— Тебе нужен прибор, чтобы вернуть своего ненаглядного Ханни, потому что пьянствовать без него не круто! Так? Эту крепость ты собираешься покорять? Один раз ты дезертировала в Слупицу и дверь захлопнулась, так? А самая вкусная бутылка осталась там, за стеной?

— Конечно…

— Конечно! С тех пор, как Валех швырнул тебя в дольмен, ты только и делаешь, что стараешься вернуться в прежнюю жизнь, и не надо себя обманывать! Не надо придумывать суперидей. Конечно, выйти замуж за гомика — не суперидея для дамы с твоим размахом. Надо подложить под эту тему что-то глобальное. А я, дурак, впрягся! Размечтался новый мир тебе подарить, но тебе не мир нужен. Тебе нужен один престарелый гомосек. Хочешь совет? Попробуй ему позвонить. Вдруг он сам созрел, чтобы кинуться к тебе в объятия?

— Врезать что ли тебе по морде? — предложила графиня.

— Давай! Драться проще, чем слушать правду. Давай, врежь! А я тебе больше скажу: как только ты получишь своего гомика, тебе он перестанет быть нужен. Ага! Тебе в этой жизни не нужно ничего кроме драки. И Греаль тебе нужен потому, что не идет в руки сам.

— Нет, я все-таки тебе врежу!

— Правильно, потому что плыть против течения, размахивая дубиной — это твое естественное состояние. Если течение прекратится и дубина утонет — ты сопьешься на берегу. Тебя нужно спасать от самой себя, но ты ведь меня убьешь, если я попробую сделать это.

— Рискни здоровьем.

— Останься в Майами, Мирка. Не уезжай далеко. Я тебе обещаю такой драйв, которого ты нигде не получишь. Ты мне нужна здесь и сейчас, потому что такой возможности никогда… ни в какой другой жизни, ни в каком другом романе у нас не будет.

— Но я не могу. Не сейчас.

— Тогда вали к своему Ханни и напивайся, — сказал Оскар и распахнул перед графиней дверь.

— Оскар…

— Убирайся! Дай мне хотя бы воспоминания о тебе сохранить… А знаешь что?.. И воспоминания забирай, чтобы не терзали душу, — сказал молодой человек и захлопнул дверь, оставив графиню одну среди квадратного зала.