До наступления сумерек графиня испугала до смерти двух водителей фур, обратила в бегство легковую машину, и лишила водителя старенький микроавтобус. Водитель сам напорол ерунды. Сначала он тормознул, потом въехал в кювет колесом, потом просто не смог завестись и кинулся в лес без оглядки.

«Ну, Яшка! — злорадствовала графиня. — Будешь знать, кто из нас «сайнс-фикшн», а кто «реалити»!

Когда сумерки сгустились, лес пропал, а может, просто перестал быть виден. Мира не видела ничего кроме серо-зеленой пустоты вокруг и дороги, которая повисла над бездной. Пугать пустой канистрой на этой дороге было некого. Вокруг стояла убийственная тишина, изредка нарушаемая стрекотанием насекомого. Мира не могла понять, что это: крупное насекомое где-то далеко, либо мелкое, но поблизости. Стрекотание гадко щекотало ухо. Непроницаемая пустота окутывала графиню со всех сторон. Только небольшой участок асфальта под ногами напоминал о реальном мире, ненадолго покинутом ею.

«Ерунда, — сказала себе графиня. — Сказано стоять — значит, надо стоять». Спокойствие ненадолго согрело ей душу. Стрекотание стало ближе. Мире показалось, что на нее летит гигантская стрекоза, щелкая металлическими крыльями. Скоро она смогла определить направление. Нечто огромное надвигалось на нее из пустоты по невидимой дороге. Стрекотало, цокало, грохотало так, что в пору было заткнуть уши, пока, наконец, не выкатилось из тумана, и не встало перед графиней во всем своем безобразии. Здоровый четырехколесный велосипед едва не придавил колесом. В седле сидел мужик с накачанным торсом и пулеметными лентами через оба плеча. Из-за пояса торчала парочка револьверов, багажник за спиной был битком набит железом военного назначения. Тут имелся и гранатомет с номером завода-изготовителя, и ржавая винтовка времен гражданской войны, и полный ящик гранат. Рыжий ирокез шваброй торчал из черепа, за велосипедом тащилась пушка с четырьмя стволами на двух железных колесах.

От страха у графини перехватило дух. Пугать это существо было чревато и неразумно, извиняться — глупо, делать вид, что тебя здесь нет — слишком поздно, когда колючий взгляд пронзил до костей. В пору только удрать и спрятаться, но вокруг графини была пустота, и она в отчаянии протянула вперед канистру.

— Бензинчика не сольете? — спросила она предсмертным полушепотом и зажмурилась.

Реакции не последовало, и графиня готова была спрятать канистру, но рука онемела в постыдной позе и никак не гнулась обратно. Сердце графини съежилось, колени подкосились, язык прилип. Железная тачка продолжала стоять перед ней на дороге. «Капец мне», — решила графиня, прежде чем утратила свойство соображать. Когда под всадником скрипнуло седло, графиня приоткрыла глаз. Лязгнули педали, звякнула цепь, существо согнулось и огромной, грязной рукой схватило пластиковую канистру, которую Жорж купил вместе с новой машиной. Емкость взметнулась на раму. Существо достало из сапога флягу, откупорило крышку, наклонило горлышко и набулькало внутрь немного тягучей черной жижи, похожей на пережженное моторное масло. Канистра шлепнулась к ногам Мирославы, и мертвая тишина опять воцарилась вокруг.

— Спасибо, — прошептала графиня, подбирая канистру с асфальта.

Существо на огромном велосипеде не ответило ничего. Некоторое время оно еще глядело на графиню сверху вниз, потом налегло на педали. Мироздание, только что пустовавшее, вдруг наполнилось грохотом и скоро опять затихло. Графиня села на асфальт. Она поняла, что больше ей не удастся напугать никого. Более того, она уже не женщина в белом с пустой канистрой. Она трусиха в грязных штанах с черной жидкостью в емкости. С жидкостью, о назначении которой она не смеет предполагать. Любопытство заставило Миру отвернуть крышку и сунуть нос внутрь. Сначала она не почувствовала ничего, потом засунула нос поглубже и втянула в легкие такую несусветную вонь, что не устояла на четвереньках. Сначала остановилось дыхание, потом заколотилось сердце. Душа графини рванулась прочь и замерла на безопасном расстоянии от тела. Сердце встало, не желая перекачивать кровь с отравой. Встало, постояло, подумало да и выплюнуло из себя остатки во все артерии сразу. Мир вокруг графини свернулся трубой и намекнул на свет в конце коридора, но скоро и свет погас. Она ударилась лбом об асфальт, а когда очнулась, возле нее стояла машина Жоржа. Лес зеленел деревьями и травой. Дорога была пуста.

— Поедешь к Серафиме, — услышала графиня голос Жоржа. — Подышишь воздухом, а я утрясу дела и тебя заберу.

— Мне надо в Москву, Жорж. Оскар дал мне слово, что не пойдет к Учителю, пока не дождется меня.

— Сначала ты перестанешь валяться посреди дороги, потом отправишься к Серафиме и убедишься, что там все в порядке. И только после этого вернешься в Москву. У тебя будет время насладиться обществом Шутова. Вставай, пока тебя не раздавили машины.

— Не встану. Мне и здесь хорошо. У меня здесь хорошие воспоминания, Жорж, может быть лучшие воспоминания моей жизни.

Зубов поставил в багажник канистру с неизвестным раствором, и взгляду графини открылась дорога до горизонта. Самые жутки события жизни были связаны с этим участком земли, но воспоминание о том времени оказалось таким приятным, что невозможно было встать на ноги. Сцена напоминала последствие дорожно-транспортного происшествия с полулетальным исходом. Водитель, наехавший на пешехода, укладывал в багажник его личные вещи; пострадавший продолжал лежать под колесами.

— Тебя отнести? — предложил Зубов.

— Если не дашь повидаться с Оськой, я тебя съем. Предупреждаю по-хорошему. Порву на куски и съем.

— По-моему, ты просто влюбилась.

— И что? Не суйте нос в чужую канистру, уважаемый Георгий Валентинович. Займитесь своими делами, окажите любезность, и оставьте меня в покое.

— Ни за что. Без тебя скучно жить. Так что перекладывайся в машину, принцесса! Не отнимай время ни у себя, ни у меня, ни у Шутова.

— Пожалуйста, Жорж! — взмолилась Мира, но вместо этого была поднята с асфальта и уложена на заднее сидение нового джипа, не уступающего предыдущему ни мощностью, ни габаритами.

— Ты скормила слабоумной девочке вакцину Гурамова, — напомнил Жорж. — Мне нужно знать, что происходит на хуторе. Не поедешь ты — поеду я, и сам буду решать, что делать. Тогда не обижайся.

Сказать, что тетушка Серафима сильно обрадовалась приезду графини — значит, не сказать ничего. Тетушка Серафима так обрадовалась, что бежала в поселок на больных ногах, чтобы накормить свою гостью по-царски. С тех пор, как женщина поверила, что получает из Германии заслуженную пенсию, она перестала пугаться цен и стала одалживать соседям, не заботясь о возвращении долгов, поэтому соседи расступались у нее на пути и только приветствовали забег. Тетушка Серафима также раздарила кур и козу, чтобы больше внимания уделять своим подопечным девицам, поэтому от ее забега шарахались даже куры и козы.

Лизонька осталась за хозяйку в доме. Ниночка не слезла с чердака, потому что наблюдала, как тетушка Серафима бежит по дороге, размахивая авоськами. Ниночка знала, что в магазине продаются конфеты, и не могла оторваться от зрелища.

— Я написала стихи про кота, — сказала Лиза и положила на стол тетрадку, в которой не было ни одной буквы, одни рисунки с каракулями. — Давай, я сейчас прочту, а ты увезешь в Москву, напечатаешь в журнале и привезешь деньги.

— Ты написала по-русски? — удивилась Мира.

— Конечно. Я же сказала, в Москву! Ты разве не слышала?

— Слышала, слышала. Ладно, читай.

— Стих про кота Мартина, — уточнила поэтесса. — «У меня живет настоящий кот». — Девушка выдержала паузу и убедилась, что заголовок произвел впечатление. —