Черт возьми, эта женщина.

– Истон, прошлая ночь была лучшей ночью в моей жизни.

– В моей тоже, – ласкаю я ее щеку. – У нас будет еще много таких, так что не позволяй случайным мыслям отнять это у нас, хорошо? Не позволяй своему чувству вины разрушить это. Пиши мне. Говори со мной об этом. Пусть это будет твое первое обещание мне.

Она кивает, пока я прижимаюсь лбом к ее лбу.

– Скажи это.

– Обещаю, Истон.

– Хорошо. А я обещаю сделать всё возможное, чтобы сохранить это между нами, пока ты не будешь готова поговорить с отцом.

– Спасибо, – бормочет она мне в губы.

– Иди, пока я не сделал что–нибудь по–настоящему глупое.

Тревога охватывает меня от тысячи возможных провалов, но она усмиряет мои хаотичные мысли нежностью своего поцелуя, успокаивая меня, пока мы отчаянно пьем друг из друга. Я погружаюсь в ее привязанность, в ее потребность во мне, в обещания, которые нам еще предстоит дать, и в признание, танцующее на наших языках, пока наше время истекает. Она разрывает поцелуй с последним стуком Джоэла и выходит из внедорожника, направляясь к самолету и поднимаясь на борт, не оглядываясь. Хотя это ранит, как удар, я понимаю почему. По той же причине, по которой я не могу полететь с ней и уложить ее спать.

Я наслаждаюсь тем, что означает эта боль, тем, что передает мое сердце.

Моя грудь сжимается невыносимо, пока я наблюдаю, как самолет рулит по взлетной полосе, вспышки последних сорока восьми часов проносятся в моем сознании, а наша связь продолжает гудеть во мне с силой цунами. Когда ее самолет поднимается в закат позднего лета, боль в моей груди начинает бушевать, лишь подтверждая глубокую истину, которая начала формироваться во мне месяцы назад.

Истину о том, что наши души сошлись воедино еще до того, как наши тела соединились, и это больше нельзя отрицать или отменить

Глава

41.

Истон

«Girl, You’ll Be a Woman Soon» – Rafferty

– Отличная вещь, чувак, – Так хлопает меня по плечу, пока он и Сид сходят со сцены в поисках пропитания. Наша проверка звука затянулась дольше обычного – спасибо моему настойчивому желанию начать работать над новым кавером, который я решил, что мы освоим после отъезда из Далласа.

– Согласен. Увидимся вечером.

Сид кивает мне и ЭлЭлу в безмолвном прощании, за ним клубится дым от вейпа. Помимо басовой линии, я пришел к выводу, что мычание и жесты – это избранный язык любви Сида. Сид скрытен, и в этом у нас есть общая черта.

В основном, я разобрался в своих товарищах по группе, со всеми их причудами, кроме одного. Я смотрю на ЭлЭла, который устроился на моей скамье для пианино, делая пометки на полях своей партитуры. Когда он чувствует мой взгляд на своем профиле, он останавливает карандаш и смотрит на меня в ответ.

С тех пор как мы уехали из Далласа, я был с ним на грани враждебности, и он, должно быть, знает почему. В ответ он делал вид, что ничего не понимает. Извинения, которые он уже должен был принести, сейчас кажутся бессмысленными, но я чувствую энергию нерешительности, исходящую от него, когда он наконец говорит:

– Слушай, приятель, я не знал...

– Какого хрена ты не знал, – перебиваю я. – Позволь мне прояснить. Мне плевать, что ты талантлив и тебя будет сложно заменить. Если ты когда–нибудь снова посмотришь на – или будешь преследовать – любую женщину, которая со мной, ты, блять, свободен.

– Это чертовски мелочно, – парирует он. – Я уже был в процессе, когда она застала нас за делом.

– Тогда, может, не стоит так стремиться получить минет на публике.

– Это была твоя вечеринка, и она не была с рейтингом PG. Если я правильно помню, всё было с точностью до наоборот.

– И это делает меня ответственным за твое поведение? – Я закатываю глаза и делаю шаг к нему. – Я уже скептически относился к тебе лично, когда мы нанимали тебя, так что любые шансы на изменение моего мнения были уничтожены твоей реакцией.

– Она смотрела на меня, – защищается он.

– Она увидела нечто, что зацепило... шокировало ее. В свою очередь, ты увидел возможность, – отрезаю я. – Это поведение, блять, хищника. Я узнаю его, когда вижу, так что не прикидывайся невинным.

– Это далеко не так, приятель.

– Я тебе не, блять, приятель, – огрызаюсь я, поворачиваясь, чтобы уйти со сцены, пока гнев не одолел меня.

– Нет, не приятель. Ты блядский избалованный мудак. Я бы почти обрадовался, если бы ты выполнил свою угрозу и уволил меня, – бросает он мне в спину. – По крайней мере, я получил бы половину зарплаты и избавился бы от твоего, блять, занудного характера. Я не вижу проблемы. Она просто очередная, блять, телка.

Красная пелена застилает мое зрение, я поворачиваюсь и за два шага наношу ему правой прямо в лицо, опрокидывая его назад вместе со скамьей. Искушенный желанием наброситься, я делаю несколько успокаивающих вдохов, пока он с усмешкой смотрит на меня снизу, его губа обильно кровоточит.

Вздыхая, я хватаю полотенце с пианино и приседаю, чтобы оказаться с ним на одном уровне, пока он продолжает сверлить меня взглядом. По его лицу мелькает нерешительность, словно он решает, стоит ли наносить ответный удар. Я даю ему достаточно возможностей сделать это, прежде чем протягиваю ему полотенце.

– Ты заслужил это, и теперь я знаю, на чьей мы стороне, но давай без дерьма. Я так же наблюдателен, как и ты, Лейф, и ты прекрасно знаешь, что она не просто очередная, блять, телка. Независимо от того, кем она является или не является, не твое дело пытаться это выяснить. Твое дело – приходить и играть на гитаре.

– Как скажешь, босс, – огрызается он с явным пренебрежением, прежде чем выхватить полотенце и вытереть рот. – Мне плевать, что ты думаешь обо мне, потому что ты нихрена не знаешь.

– Что ж, пожалуйста, ЭлЭл, если я ошибаюсь насчет тебя, не стесняйся, блять, удиви меня.

Он сплевывает кровь в полотенце и швыряет его обратно в меня, прежде чем встать.

– Неважно, будто мне не плевать, в кого ты суешь свой хер.

– Просто держи свое гребаное дерьмо подальше от меня и...

– Какого черта здесь происходит? – кричит отец, выходя на сцену, и я бросаю на ЭлЭла предупреждающий взгляд.

– Просто недоразумение, – быстро предлагает ЭлЭл, не отрывая глаз от моих. – Очевидно, я переступил черту с особой пташкой Истона, – заявляет он, оскаливая окровавленные зубы, и этим решает свою судьбу со мной.

Блять.

Я практически могу предсказать будущие проблемы, которые он может создать, и не только для меня лично. На данном этапе я надеюсь, что группа помнит только имя Натали. Я не думал о долгосрочных последствиях, вообще ни о чем не думал, когда подобрал Натали, потому что, честно говоря, она убедила меня, что у нас ничего не будет. Долгосрочные перспективы – вот что не давало мне уснуть, как только она уснула у меня на руках в том отеле в Далласе.

– Какая такая особенная птичка? – спрашивает отец.

– Просто девушка, с которой познакомился в туре, – лгу я. – Всё закончилось в Далласе.

Затянувшийся взгляд ЭлЭла и зарождающаяся ухмылка говорят мне, что он знает, что я лгу, и только что получил рычаг воздействия. Слава богу, он не имеет ни малейшего понятия, кто такая Натали, и какой ущерб это может нанести. Я припарковался в квартале от «Austin Speak», перед кофейней,  но я не сомневаюсь, что Лейф был в курсе каждого ее слова в дороге и слышал, как она упомянула, что работает в медиа. Это уже перебор. Паутина уже плетется в направлении, которое мне не нравится, а прошло еще меньше недели.

Я ненавижу лгать – особенно отцу, – но я буду делать это ради нее, ее будущего, ее счастья и наших отношений. Пока что.

– Если всё закончилось, то в чем проблема?

– Серьезно, пап?

Отец, как никто другой, должен понимать мое стремление защитить любую женщину от таких ходячих ЗППП, как ЭлЭл. Одно лишь воспоминание о том, как она возбудилась, наблюдая, как ему делают минет, заставляет мою шерсть встать дыбом. Дело не столько в ревности – хотя она играет большую роль, – сколько в его реакции на ее естественное любопытство. Я практически видел, как он облизывал свои волчьи губы, оценивая ее восприимчивость. Я никогда в жизни не хотел так физически прекратить существование другого человека, как в тот момент, когда увидел намерение ЭлЭла попытаться заманить ее к участию. Даже с десяти футов я почувствовал его умысел.