Здесь начинается самое сложное. Если Истон не согласится, расследование закончится здесь же, ведь если отец что–то заподозрит, мне придётся объяснять, что я проверяла факты для Роузи... после того как нашла письма. Он будет недоволен, но на меня его ярость обрушится куда меньшая. Я бросаю взгляд на отца поверх монитора, на мгновение возненавидев себя за обман, а затем ставлю всё на кон.

– Истон, я правда не хочу...

Меня прерывает покорный вздох Истона, не дав мне высказать ни одного успокаивающего довода.

– Как скоро ты сможешь быть в Сиэтле?

– Как насчёт завтра?

– Не жди чертового тёплого приёма.

Победоносная улыбка меркнет, стоило мне почувствовать, как в животе завязывается тяжелый узел.

– И не мечтала. Напишу, как приземлюсь...

Он бросает трубку, а я откидываюсь в кресле, мысленно перебирая все способы, как эта авантюра может развалиться.

Если отец узнает, что я использовала репутацию его газеты и его прошлые отношения со Стеллой, чтобы выманить интервью, он запросто может меня уволить. Не говоря уже о том, какой ущерб это нанесет нашим отношениям. Мое единственное прикрытие – Роузи, и так будет и дальше. Но моё преимущество с Истоном в том, что только я об этом знаю.

Но стоит ли оно того?

Вполне возможно, что Истон так же не в курсе прошлых отношений наших родителей, как и я. Но его многозначительная пауза, когда я упомянула газету, намекает, что он может знать достаточно, чтобы привести меня к недостающему фрагменту головоломки. Неужели я готова зайти так далеко?

Почему я просто не могу оставить всё как есть?

Устав от вопросов, на которые у меня уже могли бы быть ответы, я совершаю непростительный поступок, которого мне точно следует избегать. Я снова открываю письма и начинаю читать.

♬♬♬

– Объясни мне это еще раз, – говорит папа, протягивая мне деревянную миску с пастой–салатом, который приготовила мама, в то время как она кладет на мою тарелку чесночный техасский тост. Сегодня вечером мама выставила на большом дубовом столе на террасе, позади нашего просторного загородного дома, целый пир из моих любимых блюд. Терраса выходит на бесконечные акры безупречно ухоженного газона. Хотя я переехала от них на втором курсе Техасского университета, я ужинаю с ними дважды в неделю. Мой взгляд скользит мимо моих обожающих родителей, которые то и дело наполняют мою тарелку, к конюшне, полной наших лошадей, на которых мы никогда не забываем кататься. Хотя папа в большинстве дней отказывается, мы с мамой связаны глубокой страстью ко всему, что связано с верховой ездой. Я с благодарностью оглядываю владения, и меня накрывает волна ностальгии.

В детстве я понимала, что мне повезло иметь все это открытое пространство, где я могла проживать свои фантазии. Те самые фантазии, что скрашивали мое одиночество, пока не появились мои лучшие друзья «от–подгузников–до–взрослой–жизни» Холли и Деймон, ставшие неотъемлемой частью нашей семьи. Мои родители работали не покладая рук, чтобы создать свою совместную империю. Обратной стороной было то, что их лучшие друзья коллективно подарили мне тех братьев и сестер, которых они мне не предоставили. Если мама родилась в семье, где ей предназначалось унаследовать медиакомпанию моих бабушки и дедушки, то мой отец прошел путь с самых низов в «Austin Speak», став главным редактором в возрасте всего двадцати шести лет. После женитьбы они объединили усилия и стали грозной силой. Даже имея все ресурсы, папа всегда сохранял газету камерной. Как я уже говорила Истону, она стала национально признанным источником новостей.

– Земля вызывает Натали, – с улыбкой произносит мама, возвращая меня к реальности.

– Я уеду всего на три–четыре дня, не больше, – повторяю я, снова переводя внимание на них и между ними. Чувство вины и ноющая боль в груди смешиваются, отбивая аппетит, и я просто вожу еду по тарелке. Я уже зашла так далеко, что решаю выложить еще несколько заготовленных оправданий.

– Я уже выполнила все дедлайны, – докладываю я отцу, пока он пристально меня изучает, – и, если честно, мне нужен небольшой отдых. Я подумываю отправиться в небольшое дорожное путешествие на машине.

– Холли не может с тобой поехать? – спрашивает мама, пока я отпиваю пиво и качаю головой.

– Нет, у нее скоро выпускные экзамены. – Правда. Но я ее и не спрашивала. Это секрет, который я планирую унести с собой в могилу. Как бы мы ни были близки с Холли, нет ни малейшего шанса, что она поймет, зачем я еду. Если уж на то пошло, я и сама не очень–то это понимаю.

– Одна, – повторяет отец, в его голосе борются подозрение и беспокойство.

– Журналисты так делают постоянно, – урезониваю я его.

– По работе, – тянет он, давая понять, что не верит мне ни на грош. – Это как–то связано с нашим вчерашним разговором?

– С каким разговором? – спрашивает мама, с одинаковым опасением глядя то на него, то на меня.

Черт.

– Я думаю, наша дочь с кем–то встречается, – строит догадки отец.

Слава Богу.

– Нет, ни с кем, – поправляю я, защищаясь, что, увы, лишь придает мне более виноватый вид. – У меня на работе сейчас полное затишье, и я хочу побыть одна. Я не брала ни дня отдыха с самого выпуска, – указываю я.

– Это правда, – соглашается мама.

– Я уже отбираю статьи для тридцатой годовщины, – поворачиваюсь я к отцу, который обдумывает мои слова.

– Выглядишь уверенно.

– Это наследственное. – Замечание дарит мне его ослепительную улыбку. – Кроме того, я читаю «Speak » с пяти лет. Одна лишь память уже здорово помогла мне отобрать большинство статей для номера, а до печати еще несколько месяцев.

– Что–то не так, – вставляет мама, поддерживая подозрения отца, и я смиряюсь с тем, что актерская карьера в будущем мне не светит. Завтра, когда я встречусь с Истоном, придется играть лучше, или мне конец.

– Все совершенно нормально. Я просто немного выгорела. Мне нужно... что–то. – Я кладу себе еще пасты, чтобы занять руки, и позволяю прозвучать легкой искусственной досаде. – Не вижу в этом ничего плохого.

– Хорошо, малышка, раз тебе это нужно, – уступает отец, и с мамой они обмениваются своим жутким безмолвным посланием, после чего коллективно решают оставить тему.

Глава

4

. Истон

«Bette Davis Eyes» – Kim Carnes

Взглянув на висящие над стойкой пластиковые часы в пятнах кетчупа, я решаю: если она опоздает хоть на секунду, ничего не получит. Когда стрелка переползает за без пяти три, я начинаю отсчитывать секунды, мысленно торопя время. Вижу, как остается пятнадцать, и уже собираюсь встать, как вдруг замечаю ее.

Клубничный блонд развевается вокруг лица, мешая обзору, пока она уверенной походкой направляется к бару. Ее длинные, подтянутые ноги облачены в облегающие черные джинсы и такие же простые угги. Все остальное поглощено слоями разноцветных блузок, свитером и объемным шарфом. Выглядит так, будто она надела на себя всё, что было в чемодане.

Открыв дверь, она заходит внутрь и осматривает бар. Взгляд легко находит меня, будто прицеливается, и она направляется ко мне. Ее губы слегка растягиваются в подобии приветствия, глаза фиксируются на мне, но полностью взгляд встречается с моим лишь тогда, когда она останавливается у края стола.

Только теперь она поднимает взгляд, смотря на меня сверху вниз, и начинает разматывать шарф, приподнимая пухлые, глянцевые губы в улыбке. Первый удар глаз цвета индиго по ощущениям равен удару лома, всколыхнувшему грудь. Сжимая кружку с пивом, я откидываюсь вглубь стойки, с уверенностью принимая ее за змею. Красивую змею, но все же змею.

– Ты уже решил, что я тебе не нравлюсь, – говорит она, и на конце каждого слова едва уловимо тянется техасский акцент. – Не могу сказать, что прямо сейчас виню тебя в этом. – Она скользит на противоположную сторону стойки и жестом подзывает бармена, указывает на мое пиво и поднимает два пальца. Я молчу. Это ее дерьмовое шоу.