Глава 12. Истон

«White Noise» – Exitmusic

Утяжеляя гриф штанги, я опускаю взгляд на загоревшийся экран телефона с новым сообщением.

Натали: Я просто хочу, чтобы ты знал, тебе не о чем жалеть или беспокоиться из–за того, чем ты сегодня со мной поделился.

Осушив бутылку с водой, я сажусь на скамью и отвечаю.

Я: И всё ещё не претендуешь на роль злодейки или стервятника?

Натали: Именно.

Я: Раз мои секреты с тобой в безопасности, что же ты тогда напишешь?

Натали: Позволь мне позаботиться об этом.

Пузырьки набора сообщения появляются и исчезают почти целую минуту, а затем пропадают вовсе.

– Ист! – зовёт мама с верхней площадки лестницы в наш подвал, который папа годы назад переоборудовал в современный домашний спортзал и кинотеатр. – Я оставила тарелку с ужином на столе, если проголодаешься!

– Хорошо, спасибо! – кричу я ей, отвлечённый воспоминанием о паническом выражении лица Натали, когда сегодня звонила мама. По её реакции было очевидно, что разгадка части её тайны кроется там, но я сам удивился, что позволил ей уйти с крючка без объяснений.

Я: Что ты так боишься мне сказать?

Пузырьки снова появляются и пропадают больше минуты, и я не могу сдержать ухмылки. Я загнал её в угол, и она мечется.

Я: Ты правда так меня боишься?

Её ответ мгновенен и дерзок, прямо как она сама.

Натали: Нет.

Совершенно ясно, что её уверенность поверхностна: частично приобретённая, во многом природная. Я не сомневаюсь, что сегодня она говорила правду: её жизнь структурирована, и, вероятно, она сама это предпочитает. Но мне безумно нравится каждая секунда, когда я наблюдаю, как её защита рушится – добровольно и нет – за то короткое время, что я её знаю. Чем дольше мы проводим времени вместе, тем больше я замечаю, как её саму захватывает врасплох её же собственная неуверенность, словно она удивляется самой себе. Если бы она только знала, как чертовски прекрасна, когда позволяет себе естественно раскрываться. Мои пальцы быстро скользят по экрану с лёгким приглашением.

Я: Хочешь снова заблудиться завтра?

Натали: Не чувствуй себя обязанным.

Я: Я и не чувствую.

Я фыркаю со смехом, наблюдая, как снова появляются и исчезают пузырьки набора без ответа.

Эта женщина.

Натали: Ладно.

Я: Напишу тебе.

Натали: Спокойной ночи.

Мои пальцы задерживаются на экране, пока по мне разливается новая энергия. Я не могу понять, что заставило меня раскрыть перед ней так много без веской причины, особенно когда очевидно, что она сама ещё многое от меня скрывает. Мои собственные признания вырывались из меня, словно я приберегал их специально для неё. Почему–то я хочу, чтобы она поняла мою логику, меня. Как ни странно, я не боролся с собой после того, как отвёз её, и меня больше тревожит то, что я почувствовал, когда она ушла в свой отель, прочь от меня.

Адреналин, что я чувствую сейчас, не утихает, и виной тому странная связь, которую я ощущаю с ней. Влечение сильно и нарастает, но ещё больше меня будоражит её загадочность и то, что она хочет от меня. Я видел, как она колебалась – не один раз – бросая на меня взгляды по пути назад. Я почти уверен, что она хочет признаться в том, что её тяготит, но я не стану требовать этого, потому что, скорее всего, не получу.

Расслабившись, я возобновляю подходы, прокручивая в памяти день, свет в её глазах, когда она смотрела на меня с тем же любопытством, словно ищет во мне схожие ответы.

Она отступает перед нашим влечением, а я не из тех, кто станет давить, но сегодня я, блядь, хотел этого. Она стала дьявольски хорошим отвлечением от того беспокойства, что я чувствовал последние недели из–за релиза.

Может, поэтому я так к ней прислушиваюсь, потому что если мне что и было нужно в последнее время, так это отвлечение.

– Ты собираешься подняться наверх сегодня? – голос отца раздаётся у подножия лестницы, и он убавляет громкость «White Noise» Exitmusic – песни, которая, как мне кажется, идеально подходит к моей карьерной дилемме.

Я выжимаю гриф и опускаю его на стойки.

– Какого чёрта ты жмёшь без подстраховки? – говорит он, пока я сажусь и вытираю лицо полотенцем.

– Ты превращаешься в ворчливую старушку, – подкалываю я.

– Это охренительно опасно, – ворчит он, а я в ответ поднимаю обе брови.

Его глаза вспыхивают осознанием, что он ведёт себя как гиперопекающий родитель, и он смущённо ухмыляется.

– Вину сваливаю на твою чрезмерно заботливую мать, – вздыхает он и потирает затылок. – Чёрт, я и вправду стал тем самым папашей, да?

У отца не было идеальных родителей. Оба были алкоголиками и умерли в течение четырёх лет после моего рождения. По словам мамы, отцу приходилось их содержать, когда у него и гроша за душой не было, и, к сожалению, это почти что помешало ему осуществить свои карьерные мечты. Я их совсем не помню. Однако я хорошо знаю, что, хотя они этого и не заслуживали, папа финансово заботился о них до самой их смерти. Зная это, я не слишком донимаю его по поводу гиперопеки. Но вместе они склонны перегибать палку. Никто из них не может долго продержаться, чтобы не проверить, как я. Иногда я жалею, что у меня нет брата или сестры, чтобы снять с меня часть этого давления.

– Всё в порядке. В следующий раз ты меня подстрахуешь. Сможешь рассмотреть свои заусенцы, пока твой живот продолжает увеличиваться в размерах.

Он бросает на меня свой фирменный взгляд, а я посмеиваюсь. На самом деле папа всё ещё в довольно хорошей форме и часто ходит в спортзал, хотя и далеко не с такой частотой, как раньше.

– Это одна из привилегий ухода на пенсию, – защищается он.

Я не вижу в этом утверждении ничего хорошего и так ему и говорю.

– Ты правда закончил навсегда?

Он пожимает плечами, словно не уверен, но всё чаще папа и остальные участники группы отказываются от выступлений, даже если это разовые мероприятия.

Он смотрит на меня многозначительно, я напрягаюсь, зная, что сейчас последует.

– Меня больше интересует, что скоро произойдёт с тобой.

Я вздыхаю, и он считывает в моём выражении «не хочу об этом говорить», но не сбавляет обороты.

– Просто скажи мне, на каком ты этапе.

Отец – единственный, кто слышал мою музыку. Мама много раз слышала, как я пою и играю, но я не поделился с ней ни одной записанной песней.

– Ты предвзят, – говорю я.

– Ты знаешь, насколько ты одарён. И это не просто талант, Истон. Это потрясающий талант. И я думаю, ты это тоже понимаешь. – Он с раздражением качает головой. – Неужели ты думаешь, что я хоть на секунду стал бы тебя поощрять, если бы считал, что твоя музыка не заслуживает аудитории? То, что ты сделал, – сногсшибательно, и я горжусь тобой.

Он ошеломляет меня этим лёгким признанием, хотя я видел, как он смотрит на меня после того, как даю ему послушать новый трек. Я позволял ему лишь помогать оттачивать звучание. Так что, по правде говоря, он в небольшой степени помогал с продюсированием, но большая часть моей работы осталась нетронутой другими. Он во многом способствовал укреплению моего стержня и оттачиванию моих навыков как музыканта и автора текстов, но он давал и продолжает давать мне достаточно творческого пространства в моей музыке, зная, что я хочу сделать всё это самостоятельно.