Джоэл закрывает мою дверь в тот самый момент, когда я поднимаю куртку Истона, чтобы прикрыть лицо, и вторая слеза присоединяется к первой. Едва Джоэл нажимает на газ, жжение становится невыносимым, и все, что я могу, – это глушить свои рыдания.

В акте милосердия Джоэл включает радио, а я остаюсь укрытой в куртке, тону в неожиданном горе. Аромат Истона окружает меня, пока я заново переживаю каждую секунду нашего времени вместе.

Я прихожу в себя, лишь когда слышу, как мое имя тихо повторяют. Глаза заплыли, зрение затуманено, я опускаю куртку Истона и вижу Джоэла, стоящего у задней двери внедорожника, за его спиной – вход в аэропорт и суетящихся пассажиров.

– Мне жаль, милая. Я катался так долго, как мог, но если ты не зарегистрируешься сейчас, то опоздаешь на рейс.

Вытирая лицо и понимая, что пытаться привести себя в порядок бесполезно, я выхожу под солнечный свет, осознавая, что он, должно быть, возил меня больше часа.

– Джоэл, мне так...

– Пожалуйста, не извиняйся, – успокаивает он, его черты лица искажены таким же беспокойством. Уже держа мой чемодан в одной руке, он мягко подталкивает меня другой.

– Спасибо. – Я протягиваю руку, чтобы взять сумку, но он отстраняет ее и передает подошедшему к нам носильщику. – Билет?

Я достаю телефон и показываю штрих–код. Он сканирует его, пока я стою в тумане, и вся активность вокруг меня расплывается. Носильщик и Джоэл обмениваются словами, Джоэл дает ему чаевые и поворачивается ко мне.

– Боже, мне так стыдно, – я вытираю лицо.

– Тебе нечего стыдиться, – уверяет он меня.

– Что ж, тебе лучше привыкнуть, – я всхлипываю, – потому что в твоем будущем так много брошенных женщин. – Я вдыхаю столь необходимый воздух и чудесным образом у меня получается улыбнуться. – Джоэл, он будет... – я ругаю свежие слезы, что грозят хлынуть, – я хочу сказать, ты знаешь, насколько он невероятен, но приготовься.

Джоэл кивает, его глаза смягчаются еще больше, когда носильщик окликает нас обоих.

– Все готово. Вам лучше пройти к выходу. Посадка через десять минут.

– Ладно, – киваю я и поворачиваюсь к Джоэлу. – Спасибо. – Он подходит ко мне и обнимает, крепко прижимая к себе. Мне удается держать себя в руках достаточно долго, чтобы обнять его в ответ и отстраниться, оставив руки на его плечах. – Позаботься о нем и, пожалуйста, не говори ему, в каком состоянии я была, когда уезжала, хорошо?

– Натали...

– Пожалуйста, Джоэл, от этого не будет ни капли пользы, – я сглатываю. – У него впереди так много поводов для радости. Следующие несколько месяцев станут лучшими в его жизни. Поверь мне. Оставь это между нами. Пожалуйста.

Я отпускаю его, когда он неохотно кивает.

– Ты чертовски крутой. Ему так повезло, что у него есть ты, и я так рада, что встретила тебя. Позаботься и о себе ради меня. – Поднявшись на цыпочки, я целую его в щеку, прежде чем развернуться и бегом направиться в аэропорт.

Стоя в очереди на посадку, я слышу мольбу Истона так же ясно, как если бы он все еще стоял позади меня, шепча мне на ухо. Прикрывая рот рукой, я изо всех сил стараюсь игнорировать странные взгляды, которые, как я чувствую, скользят по моему лицу, пока я сдерживаю рыдания. Наконец вырвавшись из очереди, я устремляюсь по трапу в самолет, с нетерпением отыскивая свое место, чтобы укрыться в нем. Свернувшись калачиком у окна, я заставляю самолет двигаться, пока сижу в тумане пережитого. Когда самолет медленно выруливает на взлетную полосу, я зарываюсь лицом в куртку Истона.

Он повсюду – моя кожа пропитана его запахом; мои трусики влажные от следов самого страстного секса в моей жизни, а губы все еще слабо пощипывают от его поцелуя.

Прильнув к окну, я запускаю руку в его карман и провожу пальцами по зажигалке, презервативам и наушникам, которые он вложил в куртку прошлой ночью. Достаю их, быстро вставляю в уши и подключаю по Bluetooth, лихорадочно открываю музыкальное приложение и ищу песню, что он включил, когда мы целовались. Начало «Dive Deep (Hushed)» высвобождает новую волну боли.

Слова песни окутывают меня, земля за окном начинает расплываться, и я прикрываю рот, пока новые горячие слезы орошают мои пальцы. Когда шасси убираются, я ставлю песню на повтор и открываю чистый документ на телефоне.

С обнаженным сердцем, подпитываемая музыкой, как и уверял меня Истон, я начинаю яростно печатать, оплакивая то, что могло бы быть, пока мили между нами растут, а наши миры начинают расходиться. Даже когда я пытаюсь убедить себя, что невозможно испытывать так много к кому–то за такое короткое время, мое сердце отвергает эту логику, яростно протестуя. По мере того как расстояние между нами увеличивается, я лихорадочно печатаю в тщетной попытке сократить его, музыка погружает меня все глубже в каждую эмоцию, и размытая правда, которую я излагаю, становится все смелее с каждой милей. К тому времени, как я приземляюсь в Остине, правда, изложенная мной черным по белому, становится кристально ясна. В Истоне Крауне я увидела то, что искала, уезжая из Техаса, и теперь мне придется с этим жить.

«Безупречно гениально, звучание, которое невозможно загнать ни в один жанр, и мы призываем вас попробовать!» – Mojo

«Истону Крауну удалось сделать то, что не удавалось ни одному другому артисту – пережить наследие, чтобы стать легендой всего в двенадцати треках». – Rolling Stone

«"False Image" – это всё, чего нам не хватало. Истон Краун создает основу будущего рока, и мы поддерживаем это». – Pitchfork

«Думаю, можно с уверенностью сказать, что ни один уважающий себя музыкант не спал спокойно с тех пор, как Краун выпустил "False Image"». – Spin

Глава

23.

Истон

«Dead in the Water» – James Gillespie

Месяц спустя…

Едва мы переходим к бриджу (примечание: переход от одной части композиции к другой) «One» Metallica, я слышу искажения и поднимаю руку, останавливая набранный нами импульс. В ответ – раздраженный гитарный проигрыш и удар тарелки. Раздражение вспыхивает, я оглядываюсь на Така, который сидит за своей установкой, его настороженный взгляд прикован к ЭлЭлу, прежде чем он поднимает промокшую футболку, чтобы вытереть пот со лба. ЭлЭл бормочет проклятие рядом со мной, кончики его обмотанных пальцев ярко–красные после бесконечных часов непрерывных репетиций.

Сид, стоя рядом, швыряет бас–гитару на подставку, словно ему всё до лампочки, прежде чем открутить крышку очередной бутылки пива. Сделав длинный глоток, он бросает на меня вызывающий взгляд, ожидая возражений. Что удивительно, он ни разу не сбился с ритма, так что я не утруждаю себя замечанием. Проблема не в нём.

– Давайте возьмем пять, – резко бросаю я, грубее, чем планировал, и смотрю на ЭлЭла. Он смотрит на меня с приглушенным презрением. Он прекрасно знает, что именно его постоянные косяки мешают нам всем освоить песню.

– Пять, серьёзно? – подкалывает ЭлЭл, глядя на часы, висящие над стеклянной перегородкой в студии моего отца, его британский акцент подчеркивает пренебрежение. – Мы уже девять долбанных часов долбим это дерьмо, чувак.

Подойдя, я запрыгиваю на старый усилитель, срываю часы со стены, швыряю их на пол и проламываю своим ботинком.

– Столько, сколько, блять, потребуется. – Отец вскакивает с кресла, когда я направляюсь к двери. Он следует за мной по пятам, я делаю несколько шагов по каменной дорожке, прежде чем резко оборачиваюсь к нему. – Тебе не надо этого говорить. Я уже знаю.

– Значит, сегодня он не в форме. Всего один день, Ист. Просто дай ему время прийти в себя.