Когда входная дверь открывается – несомненно, из–за повторяющегося оглушительного рева мотора старого классического авто моего отца – он появляется в поле моего зрения, и я проклинаю свою долбанную судьбу и эту ночь в равной степени.

Я хочу злиться и быть один, а не чтобы мною занимались родители, и до тех пор, пока я позволяю этой динамике сохраняться, ничего не изменится. Отец стоит у грузовика, который я забрал у него на свой прошлый день рождения. Я вздыхаю и выхожу.

– Что–то случилось? – спрашивает он.

– Нет.

– Ты пил?

Мой отец непримирим в вопросе выпивки за рулем из–за аварии, в которую он попал десятилетия назад на моем нынешнем грузовике. Он ненавидит, что я вожу этот древний реликт, но я использовал его с Натали больше, чем за последний год, выбирая его вместо того, чтобы пользоваться услугами Джоэла, чтобы у нас было время побыть наедине.

– Я выпил одно пиво у «Иглы», – с вздохом отвечаю я. – Одно. Я могу теперь почистить зубы и лечь спать, папочка?

– Черт, – он виновато ухмыляется. – Понял намек. Прости.

– Ага, ну, не пойми превратно, но я съебу отсюда, как только найду жилье. Это уже давно пора сделать, пап. Вы не сможете вечно меня оберегать.

Он тяжело вздыхает и кивает.

– Твоя мать сойдет с ума, но я понимаю.

– Спасибо. Я дам ей знать, только когда буду на полпути к сборам. Договорились?

– Ага.

Мы направляемся к входной двери, и он размышляет над моим настроением.

– Это из–за релиза?

– Нет.

– И ты правда оставишь меня в неведении?

– На этот раз – да.

– Ладно, – говорит он, когда мы поднимаемся по ступенькам к двери. Кладет руку на ручку и поворачивается ко мне. – Даже когда ты переедешь, ты же знаешь, я всегда...

– Я знаю, пап, – обрываю я его резким тоном, которого он не заслуживает.

Он смотрит на меня, считывая напряжение в моей позе. – Пошли, ты все равно скоро не уснешь. – Он резко разворачивается от двери, сбегает по лестнице, идет вокруг дома, и я следую за ним по каменной дорожке. То, что он предлагает мне, – дерьмовая замена тому, чем я бы предпочел заниматься прямо сейчас.

На данном этапе я бы согласился просто смотреть, как она наблюдает за миром вокруг нас, или как она наблюдает за мной.

Отец вводит код на клавиатуре и открывает студию, включая свет, после чего мы заходим внутрь. Каждый сантиметр его студии мечты – это последнее слово техники, многомиллионная мечта музыканта. В считанные минуты после того, как мы входим, мы с отцом выдерживаем ровный ритм на своих ударных установках под аккомпанемент гитары и баса. Это ритуал, который мы начали, когда я был достаточно взрослым, чтобы играть, и он остается спонтанной традицией, которую мы соблюдаем каждый раз, когда меня обуревает беспокойство или гнев начинает брать надо мной верх.

Фрустрирующее молчание – это состояние, которое я унаследовал от него, и поэтому он всегда знал, как именно со мной справляться, когда я впадаю в такое состояние. Выплескивая агрессию на свои барабаны, я покрываюсь потом, который стекает по спине, поскольку беспокойство продолжает бушевать во мне, как бы я ни играл.

Ничего, блять, не помогает сегодня.

Борясь с желанием снова сесть в свой грузовик, я смотрю на отца, пока в голове начинают мелькать вопросы. Неужели моя мать действительно любила другого мужчину настолько, что была готова выйти за него замуж? Знает ли отец вообще, как близок он был к тому, чтобы потерять ее? Или он – та причина, по которой все пошло иначе?

Он боролся за нее с другим мужчиной? Тем самым мужчиной, который является отцом женщины, на которой я сейчас зациклен.

Даже если у меня не возникнет проблем с тем, чтобы задать эти вопросы отцу, он не станет держать их при себе. Не что–то настолько серьезное по своей природе. Или, возможно, станет. Богу известно, что мы с отцом преднамеренно рассказывали изрядную долю невинной лжи, чтобы нервы мамы не расшатывались до опасного предела. У нас с отцом есть твердая договоренность ограждать маму от любого вреда из–за состояния, с которым она борется почти всю свою жизнь, но я не могу рисковать.

Именно отчаянное желание Натали сохранить ее открытие в тайне между нами, и только нами, заставляет меня молчать. Избивая инструмент до полного подчинения, я пытаюсь определить источник этого притяжения и избавиться от неумолимой потребности, ползущей во мне, – потребности вернуться к ней.

Самое ебанутое из этого всего?

Меня притягивает в ней абсолютно всё – даже то отрицание, в котором ей, кажется, так комфортно плавать, и которое выводит меня из себя. Возможно, там она чувствует себя в безопасности, но и со мной, за его пределами, она тоже чувствовала себя в безопасности – о чем ясно свидетельствовала ее обнаженная уязвимость. Но только со мной, и сегодня в салоне она сама это признала. Как будто она приберегла это для меня, полностью открылась, и, черт возьми, я хочу каждую часть, которую она мне предложила.

Накатывает усталость, все мое тело покрыто испариной, пока я вспоминаю последние минуты и часы. Ее бледно–рыжие пряди, танцующие на ветру в грузовике, прежде чем ее индиговые глаза встречаются с моими. Изгиб ее верхней губы, ее чертовски идеальный рот и то, как он обволакивает мое имя, особенно когда у нее перехватывает дыхание.

Я мог бы прожить еще сто лет, но никогда не забуду, как она смотрела на меня, пока я пел для нее в отеле. Это навсегда останется в моей памяти, как и наш сегодняшний поцелуй.

Я до сих пор не уверен, кто его начал, но что я знаю точно – так это то, что мне никогда раньше не приходилось задаваться этим вопросом.

Я никогда прежде так полностью не терял себя в своих чувствах.

Как бы абсурдно это ни было, всего за несколько дней я стал абсолютно и полностью охренительно очарован Натали Батлер.

Глубокая, ноющая боль нарастает, пока я в уме перебираю короткий список доступных, ни к чему не обязывающих отвлечений, которые могли бы хотя бы отчасти утолить меня. Теплое тело, в котором можно потеряться и, возможно, унять эту грызущую тоску, что не отпускает.

Уже через несколько секунд ответ становится ясен, и она в номере 212 в отеле.

– Черт!

Голова отца резко поворачивается на мое восклицание, его брови сдвигаются, а руки замирают. Только тогда я осознаю, что перестал играть и так и не смог потеряться в музыке – то, что я, черт возьми, делал редко, если вообще когда–либо делал.

Когда отец протягивает руку, чтобы выключить трек, я резко мотаю головой, останавливая его. Понимая, что беспокою его, но не в силах с собой совладать, я кладу палочки на малый барабан и без объяснений выхожу из его студии.

Глава

21.

Натали

«Crazy for You» – Madonna

Застегнув молнию на чемодане, я откатываю его к краю кровати и выхожу на балкон отеля, выходящий к воде. Яркое солнце парит в небе, а стайка чаек сбивается в кучу и устремляется в мою сторону, пролетая на уровне моих глаз в паре метров от того места, где я стою.

Из меня вырывается нервный смешок – кажется, они преследуют меня, несомненно, наученные предыдущими постояльцами ждать остатков завтрака. Окидывая взглядом пейзаж, я понимаю, что Сиэтл действительно отошел на второй план, став скорее фоном для Истона за время моего пребывания здесь. И только сейчас, готовясь к отъезду, я ловлю себя на том, что наконец–то по–настоящему оцениваю вид, который был доступен мне всю поездку, – и все же я ни о чем не жалею. Я также не могу заставить себя сожалеть о том, что приехала, но ненавижу то, как мы расстались прошлой ночью. В ту же секунду, когда я захлопнула дверь его грузовика и вошла в лобби, я ощутила, как меня настигает потеря его. Мысль о том, что я буду скучать по нему, безумна, но она так же правдива сейчас, как и прошлой ночью. Как раз когда я переключаю камеру, чтобы сделать панорамный снимок, несмотря на слепящее солнце, в дверь раздается стук. Насторожившись, я захожу внутрь, не зная, не объявилась ли горничная.