– Но тебе было весело, не так ли?

Наши взгляды встречаются и замирают.

– Мне всегда весело с тобой.

– Хорошо, – тихо говорит он, прежде чем протянуть руки, подхватить меня и усадить к себе на колени, так что я оказываюсь сверху, оседлав его. Шокированная такой откровенностью на публике, я быстро оглядываюсь по сторонам, но он останавливает меня, мягко прикасаясь ладонью к моей щеке. – Я могу делать с тобой что угодно, черт возьми, до тех пор, пока ты смотришь на меня так, как сейчас. – Его выражение лица парализует меня, не давая пошевелиться, в то время как его голос и слова пронизывают насквозь.

– Истон, – удается мне выдохнуть, пока мир вокруг неизбежно растворяется, меркнув в его присутствии.

– Я позвонил тебе во второй раз, потому что вспомнил, каково это, и захотел снова почувствовать то же самое. Все просто.

– Это совсем не просто, – возражаю я, задыхаясь, и пытаюсь подняться, но он мягко прижимает меня, положив ладони на мои бедра.

– Тогда время для ссоры, – грубо заявляет он.

– Нам не нужно ссориться, мы договорились...

– Нет. Это ты решила. Я позволил этому случиться, потому что ты могла послать меня вчера к чертям, но не сделала этого. Ты не отказала мне, прекрасно зная, что я захочу, и попытаюсь, поцеловать тебя... прикоснуться к тебе, … трахнуть тебя. – Он крепко сжимает мой подбородок, приподнимая его, и проводит пальцем по моей шее. – У меня нет потребности звонить друзьям и делиться с ними взлетами и падениями. Я не скучаю по ним до той глубокой, въевшейся в душу боли, что не дает мне уснуть по ночам. И уж точно, блять, не езжу часами в надежде провести с ними пару дней. И уж точно я не дрочу на образ того, как они кончают на мой член.

– Я не испытываю такого к своим друзьям, Натали – близким или нет, – так что попробуй еще раз назвать меня своим близким другом, – предупреждает он. – Просто попробуй, блять.

– Это всё, чем мы можем быть, ясно? – шепчу я, и мой голос явственно дрожит.

 – Если ты предлагаешь только дружбу, то тогда ты начинаешь как дерьмовый друг, потому что те, кого я считаю друзьями, хотя бы взяли ту чертову трубку.

– Я объясняла это еще до того, как уехала из Сиэтла. Ты не читал письма...

– Те самые письма, которым почти тридцать лет и которые, возможно, вообще не имеют никакого отношения к нам, здесь и сейчас?

Я качаю головой.

– Ты не понимаешь, что говоришь. Это до сих пор преследует меня. Каждый день. Может, если бы ты прочитал их...

– Это уже история, Натали.

– Это история наших родителей, которые чуть не поженились, Истон, – парирую я. – Если бы ты просто прочитал их...

– Я смотрю на тебя и, честно, мне просто плевать. Мне было физически больно, когда ты захлопнула передо мной дверь.

– Мне тоже было больно. Но, пожалуйста, пойми, я все еще не могу быть с тобой.

– Ты можешь быть со мной, но не хочешь. Это большая разница. Я бы отпустил это, но я знаю, что ты ко мне чувствуешь. Тебя не больше меня устраивают просто дружеские отношения.

– Не смей говорить мне, что я чувствую, – огрызаюсь я.

Его ноздри раздуваются, он поднимает нас обоих, и его взгляд сеет хаос, даже когда он мягко ставит меня на ноги.

– Мне не нужно ничего нахрен предполагать. Ты уже сказала мне. И даже если бы не сказала, я бы все равно знал.

– Что ты имеешь в виду?

Он отступает на шаг, достает кошелек и бросает несколько купюр на стол. Опустив глаза, он замирает на месте, словно сосредоточившись на узоре плитки на столе, прежде чем медленно поднять на меня взгляд. Он поразительно пуст. Пропасть между сейчас и несколькими секундами назад заставляет мое сердце падать. Ни единого следа тепла. Он отключается.

– Нахер это, поехали.

– Что значит «нахер это»? Или на самом деле «пошла ты нахер»?

Он сгребает со стола ключи от внедорожника и резко поворачивается, его язвительные слова жгут снова и снова, пока я тихо зову его по имени. Игнорируя меня, он распахивает облупившуюся синюю калитку кафешки и выходит, направляясь к месту, где мы припарковали машину. Чувствуя себя приговоренной, я следую за ним на парковку, пытаясь удержать наши сумки, пока он не забирает их у меня и не запирает меня в машине.

Обратная дорога мучительно тихая, если не считать оглушительную музыку. Теперь мы в ужасном месте, в такой болезненной конфронтации, что у меня начинается паника, потому что наше время снова на исходе. С каждым километром, приближающим нас к реальности, паника нарастает, а мое время наедине с ним сокращается. Потому что завтра я снова окажусь в том же месте, где была два месяца назад, переигрывая наши моменты вместе, одержимая им, его прикосновениями, тем, как он смотрит на меня, его шепотом, оплакивая то, что могло бы быть. Замкнутый круг, о повторении которого невыносимо думать, но который я не в силах изменить.

Теперь я точно знаю, что обманывала себя, думая, что пытаюсь жить дальше после возвращения из Сиэтла. Хотя разум убеждал меня в обратном, сердце всё ещё надеялось на возможность снова увидеть его. И вот он здесь, рядом, всё ещё в пределах досягаемости. Он подтвердил все мои чувства к нам, за которые я ругала и высмеивала себя. Он говорит, что скучал. Говорит, что хочет большего, что хочет, чтобы мы были настоящими, а я снова захлопываю перед нами дверь.

Тени, которых не было вчера, лежат на его чертах, и я вспоминаю свет в его глазах, когда он за мной заехал, его расслабленную осанку и лёгкие улыбки, которые он так щедро дарил.

Боже, неужели это было только вчера?

Не видя и следа того Истона, я скорблю об этой потере сильнее всего и убавляю радио.

– Я столько времени думала о тебе, – произношу я своё признание, которое кажется запоздалым, в то время как его лицо остаётся непроницаемым, как гранит, а взгляд прикован к дороге. – Дни, проведённые с тобой, – одни из самых незабываемых в моей жизни, Истон, но моя позиция не изменилась, и только потому, что я не могу так ранить отца. Я знаю, для тебя это недостаточно веская причина, и я так сильно хочу, чтобы ты понял.

Он прикусывает губу, черты его лица напрягаются, когда звонит телефон, и имя Джоэла вспыхивает на экране, лежащем в подстаканнике. Я подаю ему телефон, чтобы он мог ответить, но он забирает его из моих рук и швыряет на пол у моих ног. И тогда я понимаю: для него борьба окончена, и мои слова бесполезны. Я потеряла его. В груди оседает тягостное предчувствие, и я в последний раз поднимаю голос:

– После концерта я сама доберусь домой.

Глава

34.

Натали

«STAY (Faraway, So Close!)» – U2

Зрительный зал затихает, наполненный ощутимым ожиданием, пока пот струится по моей спине. Та дистанция, что возникла между нами сегодня утром у отеля, делает этот концерт горько–сладким: я знаю, что прощание ждет меня сразу после него. Если он вообще удостоит меня возможности попрощаться. Истон не проронил ни слова, кроме «увидимся позже», прежде чем вышел из внедорожника и тихо закрыл дверцу. Его равнодушие, с которым он ушел в отель, не оглянувшись, ранило больнее, чем его гнев. Я ненадолго задумалась об уходе с концерта раньше времени, но Джоэл вновь появился на своем белом коне, чтобы проводить и поддержать меня, подняв мой дух достаточно, чтобы я оказалась здесь.

Под бдительным взглядом Джоэла, который стоит слева от меня словно часовой, я стою частично скрытая в нашей части очищенной сцены. Остальная охрана выстроилась у ее подножия, сдерживая кричащих фанатов. На этой арене собрались тысячи людей, больше, чем в прошлый раз, и, кажется, сегодня вечером не осталось ни одного свободного места. Время от времени я чувствую, как Джоэл бесшумно приближается ко мне в молчаливой поддержке, но также и настороже, словно Истон приказал ему защищать меня, пока мое внимание приковано к человеку, выступающему в нескольких шагах от меня. К человеку, который сейчас перекидывает гитару через плечо и направляется обратно к микрофону, отходя от рояля, за которым он провел последние четыре песни. Песни, в которых он безжалостно ранил мое избитое сердце и беззастенчиво отнимал воздух из легких. Даже если это прощание, возможность увидеть, как он выступает в последний раз, того стоила.