– А ты не скажешь, что я выгляжу нелепо? – спрашиваю я, придерживая свою белую шляпу, скрывающую мои пушистые кудри, и наклоняя козырек в его сторону в лучших традициях ковбойского этикета.

– Нет, – его ухмылка исчезает в кружке, пока он отхлебывает пиво.

– Почему?

– Потому что это не так.

– Серьезно? – я отодвигаю стул и встаю, с преувеличенным жестом проводя рукой по себе. – Есть вежливость, а есть благотворительность. Я потратила состояние на это барахло, и больше никогда его не надену. Ну, кроме сапог.

– Я бы заплатил за них, Натали.

– Но мы же уладили этот спор..., – я по–ковбойски «выдергиваю» воображаемые кольты из бедер и «дую» на стволы, – стремительно... – я переворачиваю и «вкладываю» свои фальшивые пистолеты обратно в кобуры, – и молниеносно, не так ли, партнер?

Его ноздри раздуваются в ответ, и я почти уверена, что если бы он опустил очки, то мне бы достался его безжизненный каре–зеленый взгляд. Должна признать, видеть его взбешенным чертовски сексуально несмотря на то, что весь его образ в принципе ему несвойственен. Неудивительно, что это на нем работает. Впрочем, этот мужчина мог бы надеть на себя лишь банановый лист, чтобы прикрыть причинное место, и все равно выглядел бы соблазнительно...

– Натали? – перебивает меня Истон.

– А? – я ненадолго отвлеклась, и вызванный образ обнаженного Истона с его банановым листком исчез, когда я сфокусировалась на нем.

– Оно того стоило? – спрашивает он, и в его тоне сквозит самодовольное предположение. Я виню во всем жару. Жара сводит людей с ума. Яркий пример – я, которая по–дурацки расхаживает по центру Форт–Уэрта, играя в ковбойшу в ожидании парада коров.

– Стоило? – повторяет Истон.

– Я уже решила, что да. – Я делаю еще глоток пива. – А, придумала! Я могла бы надеть это снова для ролевых игр с моим будущим мужем, который будет фанатом «Даллас Ковбойз».

Он усмехается.

– Удачи найти такого.

– Надеюсь, ты имел в виду фаната «Ковбоев», а не мужа. И это богохульство, сэр. Это же команда всей Америки, о которой ты говоришь.

– Так утверждают только фанаты «Ковбоев».

– Готова поспорить, они выиграют Суперкубок в этом году.

– Я принимаю это пари.

– Так ты разбираешься в футболе?

– Я наблюдал достаточно, чтобы понять, что большинство людей либо обожают, либо ненавидят «Ковбоев», причем чаще последнее.

– Неважно. Если отбросить «Ковбоев», то неприязнь к «Лонгхорнс» была бы настоящим провалом. Ва–ва–вааааа, – передразниваю я звук гудка из телевикторины.

– Это очень амбициозно, Батлер, – сухо бросает он. – Ты только не занижай планку.

– Эй, ворчун, сделай глоток. От жары ты становишься раздражительным.

– Или, может, дело в надоедливой, как ад, жужжащей синей пчеле, которая не может сидеть на месте.

– Ладно, – вздыхаю я, – Шоу окончено, но знай, что ты пропустил гранд–финал, – дразню я, возвращаясь на свое место и снимая шляпу. – Сегодня хороший день. – Я делаю еще глоток пива, легкое опьянение разливается по телу, пока я погружаюсь в аутентичный техасский опыт вместе с моим любимым рок–звездой. – Хотя я не понимаю очарования этого образа жизни. – Я смотрю сквозь железные прутья, за которыми стоят ящики с густым зеленым плющом, и замечаю двух ковбоев, оседлавших чистокровных лошадей через улицу, одетых в полную экипировку для верховой езды, включая чапы.

– Почему? – подталкивает Истон. – Почему ты не понимаешь очарования?

– Во–первых, это выглядит... некомфортно. Вечно покрытые грязью, работа в адскую жару только ради того, чтобы пялиться на коровьи зады. Полдня бьешься, чтобы глотнуть свежего воздуха, вместо того чтобы вдыхать вонь их дерьма, фу. Нет, уж спасибо.

Из Истона вырывается смех, а я поворачиваюсь и улыбаюсь ему, сидящему рядом, его же сапоги закинуты и скрещены в лодыжках на столе с темно–синей и красной плиткой.

– Где же награда? Звездные ночи в одиночестве с «Home on the Range» у костра с губной гармошкой? – я пожимаю плечами. – Кажется, это одинокая жизнь.

– Только если ты строишь представление о жизни ковбоя по тем немногим вестернам, что видела.

– Во–первых, если я когда–либо и видела вестерн, то совершенно случайно, – клянусь тебе. И, ну, я знаю, что все гораздо сложнее. Просто кажется, что работы – море, а отдача – мизерная или вообще никакой. Часть фольклора, окружающего это, наверняка правдива, иначе он не стал бы каноном. Бьюсь об заклад, тебе бы понравилось, отшельник.

Его улыбка меркнет, когда я тянусь к своей кружке, а он хватает ее и ставит рядом с собой на стол, вне моей досягаемости.

– Как насчет того, чтобы повременить с этим секундочку?

– Я выпила всего одну, – защищаюсь я. – Ты заставил меня выпить четыре стакана воды между той и этой.

– Не просто так. Всего на минуту, – добавляет он. – Хорошо?

– Хорошо. – Я прикусываю губу, пока он наклоняется и придвигает мой стул ближе к своему. Удушливый летний воздух мгновенно наэлектризовывается, пока я вытираю вспотевшие ладони о джинсы, а еще одна капля пота стекает по затылку. – Ты собираешься затеять ссору?

– Дорога такая, как ты себе представляла? – спрашивает он, уклоняясь от моего вопроса.

– В каком–то смысле да, но я знаю, что всё гораздо сложнее. – Я видела предупреждающие взгляды, которые он бросал Таку прошлой ночью, когда тот рассказывал несколько дорожных баек. Честно говоря, я пока боюсь узнавать, есть ли у самого Истона что–то подобное.

– Ладно, – легко, слишком легко соглашается он, а я слежу за каплей пота, скатившейся по его кадыку и растворившейся на верхушке его креста.

– Скажи мне, почему ты написала ту статью.

Вопрос ошеломляет меня, а он мягко приподнимает мой подбородок пальцами, требуя внимания.

– Это было просто что–то вроде гипотезы. Я не ожидала, что её кто–то увидит.

– Но ты хотела, чтобы её увидел я.

– Я хотела, чтобы ты знал, что я поняла твою позицию, и если бы у меня был шанс защитить твое право на частную жизнь, я бы написала именно так.

– Так все поэтому?

– Да, конечно, – я опускаю подбородок. – Я хотела, чтобы ты знал, что я поняла. – Краем глаза я замечаю, как первые длиннорогие быки собираются за оградой через улицу. – О, смотри! Начинается.

Я вскакиваю на ноги, и Истон неспешно присоединяется ко мне, после чего мы подходим к железной ограде, отделяющей нас от быстро заполняющейся людьми улицы. Присев так, чтобы нас не было видно, Истон решает встать прямо позади меня. Мое плечо прижалось к его груди, его запах окутал меня, а по спине струится жар. Он смахивает одну каплю большим пальцем у пояса моих джинсов, и от нежности его прикосновения мои губы сами собой приоткрываются. Максимально сосредоточившись на том, какими частями тела он касается меня, я пытаюсь сконцентрироваться на суматохе за воротами, пока Истон начинает медленно проводить большим пальцем вдоль моей спины.

Полностью околдованная, с его губами в нескольких сантиметрах от себя, я чувствую, как учащается пульс, когда он отводит влажные волосы от моей шеи и дует. Закрыв глаза, я пытаюсь вдохнуть немного самообладания, отказываясь смотреть в его сторону.

– Начинается, – хрипло говорю я, кивая в сторону улицы, с глупой прямолинейностью констатируя очевидное.

Истон продолжает водить большим пальцем по моей спине, пока ковбои слегка развлекают публику, раскручивая лассо над головой и начиная выводить массивных быков на улицу. Шествие длится всего несколько минут, и я хмурюсь, прежде чем повернуться к Истону и увидеть его лицо, искаженное таким же недоумением. Секундой позже мы разражаемся недоверчивым смехом.

– Это было так, блять, разочаровывающе! – фыркаю я, когда мы возвращаемся к столу. – Рада, что мы не потратили на это ни копейки.

Истон пожимает плечами.

– Думаю, дело было в самом опыте – увидеть нечто столь старое в новом мире.

– Я понимаю, но, – я оглядываюсь и вытираю пот со лба, – возможно, не стоит два часа сидеть в адском техасском пекле в ожидании этого. – Я поднимаю волосы и машу рукой, чтобы охладить шею.