Ухмыляясь, он убирает мои мокрые волосы с затылка и целует его.
– Никаких больше разговоров о завтрашнем дне. Сейчас время праздника, так что никакой «взрослости» сегодня, договорились?
– Договорились, – легко соглашаюсь я, пока свет свечей мерцает на его профиле, а он проворно снимает проволочную уздечку с пробки шампанского и откупоривает бутылку. Пена переливается через край и стекает по стенке, а он, как профессионал, смахивает ее, прежде чем щедро налить две фужера.
– Хорошо, потому что сегодня вечером мы ужинаем, как Крауны.
Глава 49. Натали
Я просыпаюсь в дурмане, пока Истон осторожно высвобождается из моих объятий. Стону от накатывающего похмелья после шампанского, вслепую тянусь к бутылке с водой у кровати.
Глотаю тепловатую воду, молясь, что это поможет, пока в память возвращаются обрывки нашей вчерашней вечеринки для двоих. Как и обещал, мы ужинали по–королевски – сочным крабом и шоколадом, а потом устроили джем–сейшн. Смыв с себя следы крабового пиршества, я присоединилась к Истону у камина в стиле адобе как раз в тот момент, когда он зажег спичку. Окружив себя подушками для опоры, он усадил меня между своих расставленных ног, устроив мой новенький барабан у меня на коленях. Своими умелыми руками он направлял мои, сжимавшие палочки, пытаясь помочь мне освоить азы.
Истон не давал шампанскому заканчиваться, что, в свою очередь, преждевременно завершило мой урок, когда я окончательно потеряла чувство ритма. К тому времени, как мы расправились со второй бутылкой, впервые появилась чрезмерно оживленная версия Истона – та, которую я быстро решила, что она моя любимая. К третьей бутылке мы уже обменивались неразборчивыми словами и поцелуями, допивая последние капли на крыше нашей виллы. Не чувствуя боли, переплетясь в большом шезлонге, мы наблюдали за звездами, строя более конкретные планы на наше будущее.
Требование Истона продлить медовый месяц в более экзотичном месте заставило нас возбужденно щебетать, а небо над головой казалось нашей единственной границей, пока мы обсуждали возможные места и сроки.
Через некоторое время я отрубилась, чтобы проснуться уже на руках у мужа, который нес меня к кровати. Ночью мы проснулись одновременно и потянулись друг к другу в темноте. Словно наши тела осознавали потребность в другом еще до того, как проснулись чувства. А когда они проснулись, мы столкнулись в движении, руки исследовали, языки фехтовали, пока мы не занимались любовью до самого рассвета, прокрадывавшегося в нашу комнату. Мысленный снимок Истона, нависшего надо мной, купающегося в синем утреннем свете, мелькает в сознании как раз в тот момент, когда он зовет меня проснуться откуда–то из виллы. Я в ответ стону и пытаюсь сесть, голова раскалывается.
Приглушенный голос Джоэла заставляет меня окончательно прийти в себя, как раз перед тем, как где–то хлопает дверь. Проклятия Истона предшествуют ему, прежде чем он врывается обратно в спальню.
– Что происходит? – стону я, пока пульсирующее напоминание о количестве выпитого шампанского продолжает долбить меня.
– Детка, одевайся, – приказывает Истон, и тревога в его тоне меня настораживает.
– Что такое? Что сказал Джоэл? – Плотнее затягиваю узел на банном халате от отеля, подхожу к чемодану и выуживаю свои последние чистые трусики. Натягиваю их и поворачиваюсь, чтобы увидеть, как Истон натягивает джинсы, а в сознание опускается суровая реальность сегодняшней задачи.
Мы должны вылететь из Седоны сегодня днем на разных самолетах с намерением объясниться с нашими родителями. В ту ночь, когда мы поженились – и оба отлично зная, что брачные свидетельства становятся достоянием общественности сразу после подачи, – мы умоляли распорядителя подождать до последней минуты, чтобы выиграть немного времени.
Зная, какую угрозу представляет для нас внешний мир, и, выключив телефоны, Истон велел Джоэлу не сообщать нам, если новость просочится. Мы оба надеялись на призрачный шанс успеть предупредить наших родителей до того, как попадем в заголовки.
– Истон, скажи мне. Насколько все плохо? Что сказал Джоэл?
Он натягивает футболку, его лицо искажено тревогой, как раз когда за дверью раздаются крики.
– Он здесь.
Вопрос «кто» отпадает, когда громоподобный голос моего отца отвечает Джоэлу. Вся кровь отливает от моего лица, когда наш медовый пузырь лопается в тот же миг.
– Боже мой, – я в ужасе прикрываю рот рукой, осознание происходящего мгновенно возвращает меня в полное сознание.
– Черт, – бормочет Истон. – Как, черт возьми, он нас нашел?
– Он опытный журналист и очень изобретателен, но если он знает, значит, мы уже в заголовках, и...
– ...мои родители тоже знают, – заканчивает Истон, и его ярость явно адресована виновнику. – Этот ублюдок, я знал, что он не станет держать наше свидетельство при себе.
– Нас могли раскрыть еще на концерте, – говорю я, будучи почти уверена, что кто–то мог увидеть или заснять нашу страстную позу у края сцены. Любой, у кого оказалась бы такая запись, получил бы за нее солидный куш.
Панические слезы подступают, когда я представляю, как мой отец становится свидетелем своего худшего кошмара. Я окидываю взглядом нашу разрушенную комнату, зная, что остальная часть виллы находится в таком же состоянии. Мы отказались от услуг горничных, чтобы остаться в своем коконе, и из–за этого состояние нашего временного жилища выглядит красноречиво. Оставив бесполезные попытки прибраться, я бросаюсь к высокому зеркалу. Лихорадочно проводя пальцами по волосам, растрепанным после секса, я замечаю несколько явных засосов на шее и груди. Натягиваю халат плотнее, и голос Джоэла за входной дверью доносится явственнее.
– Сэр, пожалуйста, успокойтесь.
– Откройте, черт возьми, дверь! Натали! – Ответ отца поднимает мою панику до уровня полноценной атаки.
Не отключайся.
Даже когда я представляла себе гнев, с которым нам обоим предстояло столкнуться сегодня, я ни разу не думала, что это произойдет в такой обстановке. Взгляд Истона говорит мне, что он тоже. Я надеялась разобраться с отцом наедине, дома, без присутствия Истона. Паника поднимает свою уродливую голову, парализуя меня, пока Джоэл и мой отец спорят за дверью – их голоса становятся все агрессивнее. Повернувшись обратно к зеркалу, я продолжаю пытаться привести себя в порядок.
– Красавица, посмотри на меня, – командует Истон ровным тоном с расстояния в несколько футов, и я поднимаю глаза, чтобы сосредоточиться на его отражении. – Нет, посмотри на меня.
Я перевожу взгляд на него и не нахожу и следа страха, прежде чем твердо киваю. Мы безмолвно обмениваемся уверенностью в нашем решении жить постоянно по эту сторону стекла. Теперь это наша реальность. Мы сами ее такой сделали.
Единые, с ясной позицией, Истон направляется к двери, а я следую за ним в нескольких шагах сзади. Когда Истон открывает ее, я мгновенно ловлю взгляд отца: его глаза пылают, скользя по фигуре Истона поверх плеча Джоэла, его черты искажены неоспоримой яростью.
Джоэл стоит живым щитом в дверном проеме, стеной между Истоном и папой, пока они впервые измеряют друг друга взглядами. Так продолжается, пока взгляд отца не находит меня.
– Папочка, – хрипло вырывается у меня, и я чувствую сокрушительную силу боли и гнева в его взгляде, в то время как плечи Джоэла напрягаются в готовности.
– Джоэл, пропусти его, – говорит Истон, открывая дверь шире в приглашении моему отцу.
– Истон, – возражает Джоэл, но Истон качает головой, пресекая его.
– Пропусти его, – более твердо говорит Истон.
Джоэл беспокойно оглядывается на него, но уступает.
– Я буду прямо за дверью.
Истон кивает, и Джоэл отступает в сторону, в то время как мой отец снова смотрит на Истона с ненавистью, затем он шагает в комнату и останавливается, его ледяной взгляд фокусируется на кровати у меня за спиной, прежде чем он окидывает виллу оценивающим взглядом. Я смотрю на все его глазами – повсюду пустые бутылки из–под шампанского, одежда, сброшенная в спешке, чтобы поскорее оказаться голыми, лежит точно там, где мы ее оставили. Куча подносов от обслуживания в номере покрывает стол и островок на кухне. Папа замирает между гостиной и столовой, грудь тяжело вздымается, кажется, он пытается взять себя в руки, уставившись взглядом на раздвижные стеклянные двери, ведущие на патио. Его первые, сквозь зубы, слова обращены ко мне:
