– А какие черты ты унаследовал от отца?

– Мой характер, – признается он, – и вот здесь начинаются сложности.

– Ты его боишься?

– В целом нет, но мой отец – да. Он боится, что я совершу что–то, что не смогу исправить. – Он поднимает взгляд на меня. – Честно? Я немного боюсь его, когда дело касается тебя.

Он останавливает мои руки.

– Я бы никогда не причинил тебе...

– Боже, Истон, даже не заканчивай эту мысль. – Я прижимаюсь к нему, чтобы он точно меня услышал, пока он смывает шампунь. – Безоговорочно, – напоминаю я ему. – Я люблю всего тебя, – шепчу я на дрожащем дыхании, – Я действительно, чертовски сильно люблю тебя и буду продолжать, что бы ни случилось. Я справлюсь с твоим плохим настроением, – я смеюсь, – я встретила тебя в плохом настроении.

– Хорошо, – бормочет он, – потому что ты обещала мне это.

Я прикусываю губу.

– Так что, не позволяй тому, что я сейчас скажу, вогнать тебя в него, ладно?

Он вздыхает.

– Выкладывай.

– Я девушка, любящая планы, ты это знаешь. Так что, когда мы завтра выйдем за ту дверь – и после того, как столкнемся с любыми последствиями, которые нас ждут – что тогда? Ну, типа, куда мы пойдем?

– Зависит, – легко отвечает он.

– От чего?

– От того, чего хочешь ты, – запрокидывает он голову, смывая кондиционер, но не отрывая от меня взгляда.

– Ты же понимаешь, когда мы уедем отсюда, наступит реальность.

– Это, блять, и есть реальность, – резко бросает он, защищаясь. – Мы только что поженились.

– Я знаю, – так же резко отвечаю я. – Но ты гребаная рок–звезда, а я репортер, и мы живем в разных штатах.

Он выключает воду, поворачиваясь ко мне спиной, а я сжимаю его плечи, пока он тяжело выдыхает.

– Я собирался обсудить это с тобой завтра утром.

– Не злись. Я просто хочу во всем разобраться.

– Я знаю, я не злюсь, – легко соглашается он, беря полотенце и бросая на меня взгляд. – Скажи мне, чего ты хочешь, и мы начнем от этого отталкиваться.

– Газета – это наследие, которое я хочу сохранить. Я не могу просто так его бросить.

– Это правда то, чего ты хочешь?

– Да. Папа всегда давал мне возможность идти своим путем, но я люблю каждую грань этой работы.

– Тогда так тому и быть. Я не жду, что ты будешь таскаться за мной по всему свету, Натали. Нам будет непросто иногда быть в разлуке, но я вырос в этом мире и с самого начала знал, чего не стоит делать. Именно поэтому я позаботился о том, чтобы не подписывать контракт с лейблом, а самому владеть и распространять свою музыку. Я никогда не буду чьей–то гребаной собачкой на привязи, что дает мне роскошь свободы, которой у многих других нет. Так я все и устроил. Я гастролирую, когда хочу, и делаю перерывы, когда хочу. Что означает, что я не прикован ни к чему, кроме дат тура, которые назначаю сам.

– Хорошо.

Намотав полотенце вокруг бедер, он берет из моих рук мое полотенце и начинает нежно вытирать мою кожу мягкой тканью. Я наслаждаюсь его внимательностью, пока он наклоняется, а я вцепляюсь в его плечи, и он смотрит на меня снизу вверх.

– Твои мечты не были и не будут для меня второстепенными. Я хочу быть мужчиной, который стоит рядом с тобой или позади тебя, когда тебе это нужно. Я могу и буду рядом с тобой, когда это для тебя важнее всего.

– Ты думал об этом, да?

– Думал. Много. И, честно, мне плевать, где я живу, до тех пор, пока моя жена ждет меня дома.

– Ты переехал бы в Техас?

Он резко поворачивается.

– Ты. Моя. Жена.

– Я знаю, но...

– Нет, не знаешь. Ничто не стоит перед тобой теперь, даже моя карьера. Всё, что мне нужно делать – это создавать музыку. Я жил как сын рок–звезды. Мне не нужно вести такой образ жизни, чтобы осуществить свои мечты. Мне просто нужно создавать музыку. На самом деле, я бы предпочел обратное. Я не хочу тосковать по дому в разъездах. Я не хочу проводить бесконечные месяцы в разлуке с тобой. Даже недели. Даже гребаной недели. Вот чего я не хочу.

– Ты серьезно?

– Да, – говорит он. – И я ни от чего не откажусь, сменив почтовый индекс, Натали.

– Ладно, – тихо говорю я.

– Ладно, – он проводит костяшками пальцев по моей щеке и медленно целует меня в губы. – Я выполню свои обязательства по этому туру, а дальше мы решим, что делать. – Он шлепает меня полотенцем по заднице. – И я знаю, ты считаешь, что я странный в вопросах денег, но владение правами на свои песни и их написание означает, что каждый раз, когда я продаю песню или ее крутят в эфире, основная часть денег достается мне. Потому что я так всё устроил, и так как альбом преуспел, у нас может быть больше одного дома.

Я закручиваю волосы в полотенце чалмой.

– Это было бы... невероятно.

– У нас может быть место в Сиэтле, рядом с моими родителями, и дом в Техасе, рядом с твоими. В любом грёбаном месте.

– В любом месте, – повторяю я.

– Главное, чтобы мы были вместе.

– Согласна. Но у меня есть своя зарплата, и я буду вносить свою лепту. Я не приживалка.

– Ладно, – пожимает он плечами, – видишь, не так уж и невозможно.

– Ты делаешь это таким простым. – Я касаюсь его плеча, когда он поворачивается ко мне. – Просто пообещай мне, что если какая–то часть этого тебя не устроит, ты скажешь.

Он приподнимает бровь.

– Мы вообще знакомы? Ты такая заноза. Я знаю, нам будет о чем поругаться.

– А ты – настоящее удовольствие.

– Это будет эпично, – он ухмыляется.

– Не могу поверить, что ты ждешь ссор. Ненормальный.

– Только хороших ссор, тех, после которых ты кончаешь. Я не просил тебя оставить всю оставшуюся жизнь, думая о краткосрочном. Теперь у нас есть план. – Он целует меня в кончик носа. – Теперь полегчало?

– В данный момент ты – причина буквальной боли в моей заднице.

В его глазах вспыхивает озорной огонек.

– Но тебе понравилось. Ты так вошла во вкус и стала такой развратницей! – он передразнивает меня, а я бью его по груди.

– Это будет событие уровня годовщины.

Он озаряет меня ослепительной ухмылкой.

– Это мы еще посмотрим.

Образы нашего ближайшего будущего, той негативной реакции, с которой нам предстоит столкнуться, угрожают просочиться в сознание, и, несмотря на желание оставаться в нашем счастливом пузыре, я не могу удержаться от следующего вопроса:

– Мы ведем себя как молодые, безрассудные и наивные?

Он ненадолго прикусывает губу.

– Может, чуточку, но мы молоды, влюблены и чертовски счастливы, так что оно того стоит, верно?

– Еще как стоит.

– Хорошо, теперь можем закругляться со «взрослостью», потому что пора готовиться к ужину.

Я смотрю на часы, а он подходит к моему чемодану, достает оттуда единственное фиолетовое ночное белье, которое я взяла, и бросает его мне.

– В каком ресторане открыты в полночь и куда пускают клиентов в нижнем белье?

Я натягиваю его, пока он натягивает боксеры, а затем подзывает меня пальцем. Я следую за ним к двери, прежде чем он ее открывает. По ту сторону стоит готовый столик на колесиках, несколько бутылок охлажденного шампанского погружены в большую серебряную емкость со льдом. В центре – два больших блюда под крышками. Разнообразные шоколадные конфеты и сладости разложены вокруг крошечной вазы с нежно–розовыми розами. Рядом с ней – шесть не зажженных тонких свечей в хрустальных подсвечниках.

– Это невероятно. Я была с тобой каждую секунду. Как ты это устроил? – Я не могу сдержать своего возбуждения. Истон ухмыляется, закатывает столик в нашу виллу и ставит его рядом со столом на двенадцать персон. Мы быстро разгружаем добычу, я зажигаю свечи и приглушаю свет, пока он занимает место во главе стола и протягивает мне руку. Я принимаю ее, и он усаживает меня к себе на колени, прежде чем снимает оба колпака с блюд, обнажая несколько дымящихся ножек краба и растопленное масло.

– Ты так чертовски предсказуем, Истон, – вырывается у меня, и в моем голосе слышна искренняя признательность.