По крайней мере, я пытаюсь убедить себя в этом.

Я простояла на одном месте весь концерт, надеясь на хотя бы малейший знак внимания от Истона, но он не удостоил меня даже взгляда, и его обида очевидна. С начала шоу он ни разу не посмотрел в мою сторону, и, несмотря на всю мою решимость, это ранит невыносимо сильно. Даже когда он играл ту самую песню, что я теперь считаю нашей, я не получила абсолютно ничего.

Когда тысячи его новых фанатов вновь начинают кричать при его приближении к микрофону, я чувствую себя столь же отчаянно жаждущей хотя бы капли его внимания. Он намеренно причиняет мне боль, давая мне прочувствовать, каково это – быть всего лишь зрительницей в его жизни, и он вбивает эту мысль в мое сознание кувалдой.

Все время, что мы были вместе, он мягко и не очень напоминал мне, что то, что началось между нами в Сиэтле, стоит риска. Но, кажется, он устал пытаться, и я не виню его. Мне следовало бы почувствовать облегчение. Но вместо этого холодное плечо Истона ощущается как тысячи игл, впивающихся мне в грудь одновременно.

Даже несмотря на то, что он всего в нескольких шагах, именно эта разорванная связь заставляет меня жадно ловить каждый его жест в надежде увидеть знак, что я еще не стала частью его прошлого. Решив не прятаться от того факта, что он ведет себя как мудак – и сегодня явно правит его «тёмная» сторона, – я решаю попытаться поговорить с ним еще раз перед отъездом или по крайней мере попробовать попрощаться на словах.

Прожектор выхватывает его волосы, мокрые от пота, когда он проводит по ним пальцами. Его тонкая хлопковая футболка промокла насквозь и подчеркивает каждый мускул его тела. Взволнованная, с борющимися внутри чувствами и затаив дыхание в ожидании, какую же кавер–версию он исполнит сегодня, я перевожу взгляд на Джоэла и пытаюсь улыбнуться.

– Давайте вернемся немного назад, – раздается голос Истона в микрофоне, и стадион ревет от восторга. Усмехнувшись такой реакции, Истон бросает взгляд на Така, после чего они с ЭлЭлом выводят первые аккорды. Вступление к песне имеет фанковый, зажигательный ритм, и я сама не замечаю, как начинаю слегка притоптывать каблуками в такт. Хотя песня мне не знакома – как и девяносто процентов его репертуара, – публика, кажется, узнает ее и приветствует криком. А может, дело просто в Истоне, потому что он обладает таким эффектом.

Когда он начинает петь, я вслушиваюсь в слова, зная, что для него в них половина всего очарования, – привычка, сохранившаяся у меня с тех пор, как мы были вместе. И когда слова доходят до моего сознания и находят отклик, я чувствую их скрытый смысл.

Едва прозвучало несколько строк, как Истон поворачивает голову, и его самодовольный взгляд сталкивается с моим. Его выражение лица холодно, и каждую строчку он произносит как удар.

Он поет о потерянной женщине, похожей на автомобильную аварию, которая застряла в отрицании и неспособна обращать внимание на окружающий мир из–за своей нерешительности. О женщине, которая не видит и не слышит ничего, кроме того, что сама запрограммировала себя видеть и слышать. О женщине, которая смотрит сквозь него и говорит с ним, слепая к своим потребностям и потому неспособная обрести что–то настоящее с кем бы то ни было.

Моя грудь сжимается от боли, пока эти оскорбления летят в меня с легкостью, благодаря его подаче. Его поза передает удовлетворение, пока он удерживает мой взгляд, а я стою, парализованная атакой.

Ярость начинает закипать во мне, пока он продолжает разрывать меня на части, используя уязвимости, которые я сама ему вручила. Он прерывает зрительный контакт, чтобы обратиться с последней частью песни к залу, и слова звучат как зловеще ясное предупреждение: если я не очнусь, то стану еще одной жертвой, обреченной на саморазрушение из–за собственного невежества.

Ублюдок.

Слезы наворачиваются на мои глаза, когда он выкрикивает последнюю строку – его мольбу к ангелу, несущемуся без цели со скоростью тысяча миль в час. Я чувствую на себе взгляд Джоэла, разворачиваюсь и пытаюсь бежать, когда последняя строка повторяется, и ангел, о котором поет Истон, неизбежно встречает свою гибель.

Джоэл окликает меня, но я уже исчезаю, несусь по длинному коридору за кулисами к выходу. Аплодисменты взрываются, и начинается хаос как раз в тот момент, когда я вылетаю через черный ход. Влажность мгновенно покрывает меня испариной, когда я возвращаюсь в реальность, прежде чем быть раздавленной тяжестью только что произошедшего.

Чувствуя себя преданной так, как я никогда не могла ожидать от него, с затуманенным зрением я прохожу мимо нескольких курящих на улице фанатов, избегая их взглядов в поисках укрытия. Вырвавшись прочь от концертного зала, я быстро решаю заказать машину и указываю локацию в нескольких кварталах, давая себе немного времени, чтобы попытаться физически выбежать часть этой боли. Спустя десять минут «Хонда» подъезжает к тому месту, где я жду, и окно со стороны пассажира опускается.

– Натали Батлер?

– Это я, – отвечаю я. Вопрос водителя о моем полном имени напоминает мне, почему я прилагала все усилия, чтобы никоим образом не опозорить фамилию, которой горжусь.

Я – дочь своего отца.

Я – его наследие, а его наследие – мое будущее.

Нейт Батлер был моей опорой, моим героем и главным мужчиной в моей жизни всё мое существование, и я не могу так легко отречься от него или от наших отношений. Наши отношения для меня драгоценны и священны, и я устала объяснять это Истону, потому что он просто не слышит меня.

Оказавшись в безопасности в машине – с ощущением, будто только что пробежала эмоциональный марафон, – я позволила гневу захлестнуть себя.

Самодовольный, самовлюбленный сукин сын!

Будто он так легко раскусил меня – вместе с моими недостатками – и будто он сам является решением всех проблем. Для человека, который утверждает, что не желает иметь ничего общего с эго, он, черт возьми, определенно обзавелся огромным, когда дело касается меня, его мнения обо мне и моих поступков.

– С концерта?

Я поднимаю глаза и встречаю взгляд водителя, которого мое приложение назвало Томом. Он выглядит почти моим ровесником, может, чуть старше.

– Да, – отрезаю я.

– Черт, как же я хотел достать билеты. Как всё прошло? Он хорош в живом исполнении?

Моя словесная атака замирает на языке, и я отказываю себе в мелкой мести ради правды.

– Он невероятен. Он лучше, чем ты можешь себе представить.

– Так я и знал, черт возьми, – отвечает он, а я задаюсь вопросом, не была ли эта выходка со стороны Истона его версией прощания. Теперь мысль о том, что мы можем расстаться по–взрослому, кажется смешной.

Что ж, пусть будет так.

Наличие причины ненавидеть его чертовски облегчит всё, потому что сейчас я не могу примирить хаос между тем, что кричит мое сердце, и тем, что пытается объяснить голова. Но одно ясно точно: обе они в ярости и одинаково опалены его дерьмовым поведением. Он когда–то говорил, что мстительное поведение не свойственно его натуре.

Сегодня вечером он оказался лжецом.

– Я пойду на следующий концерт, – клянется Том, а я избегаю его внимательного взгляда в зеркале заднего вида. В отражении окна зажигаются далласские огни города.

– Тебе стоит, Том, потому что он незабываем, – с болью выдыхаю я горькую правду.

Попытки Тома завязать разговор становятся фоновым шумом, пока меня окутывает одеяло сожаления. Сожаления, подчеркнутые теперь гневом. Большая часть меня жалеет, что я вообще летела в Сиэтл, что когда–либо видела Истона, что побежала за ним из того бара и села в его грузовик. Что я не знала, каковы на ощупь его руки, как тянет его запах, какое тепло исходит от него. Что я никогда не терялась в его жгучих поцелуях, не открывала всю силу нашей химии, не чувствовала вес его тела на себе. Мне жаль, что я вообще узнала, насколько страстной может быть его близость, как взрывает сознание ощущение его толчков и следующие за ними волны экстаза.