Я шел мимо юрт, из которых выбегали дети в одежде жителей Пустоши – жилетах, коже и перьях. Матери с младенцами спасались от смерти. Ядро сразило худую старуху, верхняя половина ее тела обуглилась, а вся семья отшатнулась в ужасе.

Если такое пушечное ядро попадет мне в спину, то пробьет доспехи и прикончит меня. Так что я повернулся к слонам лицом и шел к юрте спиной вперед. Вероятно, со стороны это выглядело смешно, но я должен был защититься, пока разыскиваю Лунару.

Утыканный тысячей стрел слон растоптал молодую силгизку, которая попыталась взобраться по его ноге, чтобы сбросить сидевшего наверху сирдара. Ее плоть под ногами слона превратилась в красную лужу.

Я озирался по сторонам, чтобы уцелеть, неуклонно продвигаясь вперед, к дюне, на которой стояла юрта Сиры. Столько разных смертей меня окружали – и от удара копьем, и от острых обломков, а по большей части от взрывов.

Маленькая круглощекая девочка в жесткой шапочке йотридов пряталась под кустом.

– Где твоя мать? – спросил я.

Она плакала так, что лицо опухло и покраснело, и, наверное, не услышала меня из-за пушек. Из-за бешеного звона в ушах я и сам себя едва слышал.

Я убрал ятаган в ножны и поднял ее, и она закричала – вероятно, приняла меня за работорговца. Но я держал ее крепко.

Я кричал йотридам и силгизам, скакавшим мимо: «Кто-нибудь, возьмите ее!» – и отворачивался, подставляя спину слонам, чтобы не подстрелили ребенка.

– Пожалуйста, заберите ее! – крикнул я кучке йотридов, перемазанных сажей. – Она ваша дочь!

Но они больше тревожились из-за того, что слоны идут на их юрту.

Со мной рядом остановила свою кобылу силгизка. Она взяла девочку на руки. Не хотелось смотреть, как они уезжают, но поделать я ничего не мог. Я молился о том, чтобы они хотя бы скрылись из виду прежде, чем кто-нибудь их убьет, и я не почувствовал вкуса их боли.

Мимо меня пронесся сирдар на белой кобыле. Многие из них спешивались и шли в юрты, грабить и брать рабов. Я не знал, кричат ли те, кто внутри, и счел благом, что звон в ушах не давал мне это узнать.

Сирдары были повсюду. Ни один не обернулся ко мне, словно я просто призрак, бредущий по полю боя. Я стремился к стоящей на возвышении юрте, где, как считал, находилась Лунара, и поэтому упорно двигался дальше.

В лагере уже почти не осталось йотридских и силгизских воинов, лишь поток сирдаров на кашанских кобылах. Некоторые преследовали бегущих врагов, а другие спешивались, чтобы грабить. Я торопился вперед, надеясь раньше них добраться до юрты Сиры.

Я едва не столкнулся с выскочившим из юрты сирдаром. Он тащил на веревке с ошейником силгизского мальчика – обычный способ вести рабов. Мальчик не сопротивлялся, и лицо его заливали слезы. Его родители оказались не на стороне победителей, и теперь он за это расплачивается.

Увидав меня, сирдар поднял руки, показывая, что сдается. Я выхватил веревку и одним ударом отшвырнул сирдара на несколько шагов. Рукой в металлической перчатке я разорвал веревку и сказал мальчику: «Беги!» – надеясь, что таким образом не лишил его жизни. Вероятно, в плену ему было бы безопаснее, чем бегах.

Но ребенок так и остался стоять на месте. Я склонился к нему и рявкнул, надеясь, что напугал:

– Беги!

Его руки и ноги тряслись. Оглядевшись, я понял почему. Бежать было некуда. Нас окружали сирдары Бабура.

Я схватил мальчика за руку, поставил перед собой и пошел вперед. Сирдар, которого я отбросил, поднялся на ноги и теперь смотрел на меня.

Я дурак. Сбавил скорость, чтобы спасти одного ребенка. Орда Бабура сегодня возьмет в рабство тысячи детей, так какой смысл спасать одного? Тысячи погибнут, еще больше подвергнутся насилию. По сравнению с этим чего стоит всего одна жизнь?

А мои сын и дочь? Они не были избавлены от своей судьбы. А я здесь помогаю сыновьям и дочерям своего врага.

Звон в ушах слабел. Я уже слышал всхлипывания мальчика, которого подталкивал вперед. Ему было лет десять-одиннадцать, хрупкого телосложения и с волнистыми черными волосами.

– Продолжай идти, – сказал я. – Не останавливайся, пока не окажешься в безопасности.

– Ты убил моего отца.

– Что-что?

– Мне сказали, что человек в заколдованных черных доспехах убил моего отца. Это был ты?

Я убил десятки йотридов и силгизов после их нападения на абядийцев. Но каков был шанс встретить посреди этой битвы одного из их сыновей?

И какому богу мог присниться такой поворот судьбы?

– Забудь о своем отце. – Я держал латные перчатки у его лица, надеясь защитить от летящих пуль. – Думай о том, как выбраться отсюда живым. Скоро ты войдешь в возраст воина. Если хочешь отомстить за отца, нужно вырасти и стать сильнее.

Сирдар выволок из юрты девушку, привязал на веревку и потащил ее, кричащую, по песку в то место, где собирали рабов. Другой решил взять свое прямо здесь и сейчас, стащил одежду с йотридской девушки и поставил ее перед собой. Я мог только идти дальше, сохраняя жизнь одного ребенка, хотя и не понимал зачем.

Мы шли мимо рек крови, забитых плотью, и куч обгорелых тел, где порхали дронго, привлеченные запахом гари и смерти. Скоро у меня в ушах опять зазвенело: теперь пушечные ядра пролетали над головой – били вглубь оазиса, куда бежали силгизы и йотриды.

Солдаты двигались мимо, слоны уже топали за нашими спинами, и я представлял, как мне в шею впиваются огромные бивни. Все кашанские племена в разноцветных одеждах, а также потоки всадников в простых кольчугах хазов неслись между юрт убивать, насиловать, грабить и брать рабов. И быстрая смерть была здесь самой великой милостью.

Наконец передо мной появилась стоящая на холме юрта, к которой я так стремился. Йотриды и силгизы стреляли с холма, значит, сирдары сюда не прорвались. Но я сомневался, что это надолго.

– Не стреляйте! – прокричал я. Пули не пробьют доспехи на моей груди, но могут ранить мальчика.

Позади грохотали выстрелы зембуреков и топот слонов.

Я велел мальчику подниматься на холм, пока силгизские стрелки били по слонам под таким углом, что снаряды летели много выше его головы. Сам я поднял руки в знак того, что не представляю угрозы. Мы упорно взбирались наверх, поскальзываясь на песке, пока не достигли их линии обороны, и с обеих сторон пули свистели над нашими головами.

Я вытолкнул мальчика за линию огня и сказал:

– Беги и не оборачивайся.

Мальчик трясся и обливался слезами. Я уже снял перчатку и собрался дать ему пощечину, чтобы привести в чувство, но он повернулся и побежал на другой край бархана.

Задыхаясь до хрипа, я пошел дальше, мои ноги едва не плавились. Я добрался до роскошной юрты, охраняемой отрядом силгизов и йотридов.

Все наставили на меня аркебузы.

Я узнал Гокберка, страшный шрам на его лице был наполовину скрыт кольчужным шлемом, расписанным виршами.

– Мне известно, где пробоина в твоих доспехах, – объявил он. – Любой из нас с радостью отдаст жизнь, чтобы ткнуть в нее чем-нибудь острым.

Я поднял руки.

– Сади там?

– Не твое дело.

– Она моя. Только попробуй остановить меня, и я…

– Пусть войдет, – сказал голос из юрты, стоявшей рядом. Голос Сиры.

Гокберк как по волшебству захлопнул рот и, подчиняясь приказу Сиры, указал мне на вход. Я свернул к меньшей юрте, раздвинул полог и вошел.

Под вопли и боевые кличи, раздающиеся по всему лагерю, в мою юрту вошел Кева. Он снял шлем, открыв усталое лицо, мокрое от пота.

Почему-то я больше не чувствовала к нему ненависти. Если бы он не сжег мою мать, я не стала бы Потомком. Он был невообразимо жесток, но и я тоже.

Важно лишь то, что я побеждала, во всех смыслах.

– Где Лунара? – спросил он.

– Не здесь. – Я села на свое ложе и глотнула соленого чая, отдающего такой приятной горчинкой. – Ты когда-нибудь пил соленый чай? Думаю, тебе понравится.

– Твоих людей режут, а ты сидишь здесь и…