Ираклиус не спорил со мной. В отличие от него я не собирался устраивать показательных казней: не хотел демонстрировать свою власть над другим правителем. Я предпочитал очистить землю и воздух, положив конец его жизни.

– Я Тень бога и приговариваю вас к смерти. Да не вернетесь вы никогда.

Ираклиус зашептал молитву, но я опустил саблю прежде, чем он успел закончить. Брызнула кровь, и его голова покатилась в грязь.

Лат поднесла все, о чем я молился, так близко, а потом поставила железную решетку, чтобы я не мог дотянуться.

Я хотел отдубасить Михея, затем вытереть его кровь и обнять Лунару, рассказать, как я скучал по ней. Но я погрузил руки в грязь и поднес к лицу. Я покрыл себя грязью и пылью, ведь что еще мне оставалось?

Лунара наклонилась, но недостаточно близко, чтобы дотронуться. Она пришла во второй раз. Она выглядела такой же юной, как когда я влюбился в нее в доме Тенгиса. Он говорил, что нас привезли на одном рабовладельческом корабле, хотя она была темзийкой, а я – рутенцем. Мы были слишком малы, чтобы помнить предыдущую жизнь. Но все, что я помнил, все мои первые воспоминания, были полны Лунары.

В то время Тенгис тренировал десятки янычар. Девушек было немного, но он тренировал их так же, как мужчин. Женщины-янычары встречались не так уж редко, особенно во времена шаха Джаляля, до того как Источник усилил свою хватку. Самые приятные воспоминания – это наши поединки с Лунарой во дворе, когда нам не исполнилось и десяти лет. То, что начиналось как серьезный поединок, превратилось в танец поводов коснуться друг друга, когда невинность уступила место юности.

Я мог думать только о ней. Когда меня отправили сражаться в войнах шаха Джаляля, я выжил благодаря этим мыслям в той же мере, что и благодаря хлебу или воде.

В день моего возвращения Лат единственный раз дала мне то, чего я хотел. С того дня мы были вместе, сражались вместе, поженились и жили вместе.

– Что ты хотел сказать? – спросила Лунара.

Хотя она выглядела почти так же, мне трудно было видеть в ней свою Лунару. У склонившейся надо мной женщины были колдовские глаза, лишенные доброты. С похудевшего лица ушел цвет, а волосы стали на несколько тонов светлее.

– Этот человек убил Мелоди! – выкрикнул я. – Освободи меня, чтобы я мог его прикончить.

– Оставь это, Кева, – сказала она. – Вас с Михеем раздавило такое мизерное бремя.

– Конечно, ты так говоришь. Ты виновата в смерти моей дочери не меньше его.

– Называя Мелоди дочерью, ты не сделаешь ее таковой. – Я не узнал ядовитый смешок Лунары. – Если бы ты только знал, что на самом деле потерял в тот день, когда я надела маску мага, которого убила. В день, когда ушла от тебя.

Какая-то бессмыслица. Я не мог вынести ложь. Не в такой момент.

– Что ты говоришь? Это я убил мага в той долине, а не ты.

– Правда? Ты помнишь осколки льда, которые сыпались на нас, когда мы с ним сражались? Мы были обречены. У меня стучали зубы, когда воздух истончался и замерзал, и я молилась. Но мне ответила не Лат. На горизонте появился ангел в сотни раз больше окружающих гор. Когда я подняла руку в воздух, ангел тоже поднял руку, чтобы забрать душу мага, за несколько секунд до того, как твой клинок отсек ему голову. Это моя молитва, молитва будущего апостола-создателя, убила его.

Я рассмеялся над этим безумием.

– Молитва не может никого убить.

– Мои молитвы вернули тебя домой с войн Джаляля, – нежно сказала она. – Искренняя молитва может достичь всего, чего не могут армии и пушки.

– Ты молишься скверному богу!

– Хочешь знать, что на самом деле скверно? – Яд снова наполнил ее голос, еще сильнее. – Я носила ребенка, когда ушла от тебя. Я родила нашего сына на пути в Святую Зелтурию. Говорили, я была первым магом, давшим жизнь, и мальчик был чудом. Но моя любовь к нему мешала обучению. Нельзя достичь фанаа, невозможно уничтожить себя, пока что-то любишь. Поэтому джинны из племени маридов приказали мне уйти на сотни миль в пустыню, в место, наполненное мертвыми костями, и оставить там сына. Я отказалась. Но Хавва заговорила со мной. Заверила, что позаботится о его душе. Я отдала ей сына, и она повела меня к истине.

Мне хотелось отрезать себе уши, чтобы больше ничего не слышать. Я зажмурился, чтобы не видеть ее.

– Посмотри на себя, – сказала Лунара. – Ты струсил перед лицом правды. Но это все, что я тебе задолжала.

– Что за истина могла заставить тебя пожертвовать столь многим?

– Если бы только я могла показать тебе. Но ты не избранный. – Лунара указала на Михея, сидевшего у стены, скрестив руки. – А он – да.

– Посмотрим, что скажет твое божество, когда я убью избранного.

Лунара смотрела на меня как никогда ровно и безучастно. Но ей с трудом удавалось сохранять каменное лицо, словно она гасила приливную волну, бушующую в глубине.

– Почему ты оставила меня? – спросил я.

– Разве ты не понял? Это проще, чем ты думаешь. Я была призвана к чему-то более великому, чем наша любовь.

Лунара встала, одарив меня жалостливым взглядом, и ушла. Подол ее зеленого платья волочился по грязи.

– Куда ты? – крикнул я.

– В Лабиринт. – Она остановилась посмотреть на меня в последний раз. Теперь я увидел ее. Увидел за этим угрюмым взглядом Лунару. – У него были твои волосы. – Она дрожала. – И твоя улыбка. Мелоди стала бы любящей сестрой. И старик обожал бы его.

Я встал и просунул руку сквозь прутья.

– Лунара… мы мечтали только о том, чтобы иметь семью. Мы хотели лишь освободиться от клятвы янычара, чтобы жить в каком-то спокойном месте.

– Нет, это ты мечтал. Ты ушел на войну с шахом Джалялем, а я ждала. Каждую ночь во сне я видела, как Архангел забирает тебя с поля битвы и проглатывает целиком. А после того, как ты вернулся… Думаешь, Джаляль просто взял и умер? Думаешь, мы случайно оказались в той долине, когда маг выступил против Мурада? Все случилось так, как задумала Хавва, – я была лишь ее орудием.

– Это уже чересчур. Как ты можешь говорить такое? Ты совсем не та. Не та женщина, которую я любил.

Ее лицо стало жестким. Затем она вздохнула, будто освободившись от груза, и покачала головой.

– Да, не та.

Я проводил дни в подземелье вместе с Михеем. Не то чтобы мы могли разговаривать. Меня приободряли лишь пушечные выстрелы и стрельба. Рыжебородый осадил город, и бомбарды бушевали уже несколько дней. Самым приятным звуком был рассыпающийся от взрыва камень. Он трещал, словно разбивающийся глиняный горшок. Я представлял, как дыры в стене увеличиваются с каждым ударом пушечного ядра. Как рушатся стены. Город будет спасен. Меня освободят, и я смогу задушить Михея.

Я старался представить себе, каким был мой сын. Воображал его с моими кудрями и теплыми зелеными глазами Лунары. Невинный мальчик, который, как и моя дочь, заслуживал счастливой жизни. Такой жизни, какая была бы у нас в Томборе, вдали от войн, на которых мы были пушечным мясом. Но без доброго и сильного человека, способного защитить его, он стал еще одной жертвой злых богов и правителей.

Злой правитель посетил меня во время осады. Ираклиус. Я велел ему убираться прочь.

Однажды грохот пушек прекратился, и по залам разнеслись радостные крики паладинов. Я понял, что мы проиграли, и покрыл лицо грязью, которая пахла моим дерьмом. Какое это теперь имело значение?

В тот день стражник принес нам больше еды. Я съел половину сушеной фиги и жесткий финик. Если бы я отправился в Зелтурию и познал искусство магов, то никогда больше не чувствовал бы голода. Но я был магом лишь по названию и наружности. Надменные джинны не станут помогать мне. Похоже, даже Кинн меня оставил.

На следующий день в подземелье с лампой в руках вошел единственный человек, не покинувший меня. Его желтые волосы отросли и закурчавились, на подбородке торчала щетина. Я никогда не видел Айкарда безбородым, но он умел менять внешность. Он всегда выглядел так, чтобы вы верили, что он один из вас. Когда ездил с нами, он стриг волосы и отращивал бороду, как подобает забадару. Теперь он делал все наоборот. Наверное, только он сам знает, кто он такой на самом деле.