– Какое отношение это имеет ко мне? – спрашивает Петер.

– Ты – живой организм, – говорит Старик. – Или что-то не так? – Неожиданно он делает большие глаза. – Нет! Действительно нет! Ты – зомби, правда? Безвольная нежить! Как только я мог это просмотреть…

– Я не зомби!

– Ты знаешь, – говорит Старик, – собственно, юмор заключается в том, что мы тогда, в моей юности, серьезно думали, что интернет мог бы стать средством для освобождения человечества. Как наивно! При этом мы ведь знали, откуда происходит кибернетика.

– Откуда же она происходит? – спрашивает Петер.

– Наконец-то хороший вопрос! – говорит Старик. – Она берет свое начало еще со времен войны. Норберт Винер был математиком, который во время Второй мировой войны мечтал о том, чтобы доставать с неба нацистские самолеты-бомбардировщики.

– Нацистов из мюзикла? – спрашивает Петер.

– Верно, – подтверждает Старик. – Проблема заключалась в том, что управляемая людьми наземная противовоздушная оборона была слишком медленной и неточной, чтобы поражать быстрые бомбардировщики. Было необходимо изобрести установку. Установку, которая с помощью контуров обратной связи могла бы сама регулировать свою работу. Это был час рождения кибернетики.

Старик смотрит на Петера.

– У тебя ужасно глупый вид, – говорит он. – Мне нужно начать с малого.

– Пожалуйста.

– Простой кибернетической системой является термостат. Он сравнивает актуальную температуру и фактическую величину с заданной температурой и заданной величиной, а также регулирует при необходимости нагрев, потом опять сравнивает новую фактическую величину с заданной величиной, опять производит регулировку и так далее. Ты это понял?

– Да.

– The Shop также является кибернетической системой. Конечно, значительно более сложной. – Старик чешет голову. – Тебе понятно, что сначала коммерческое использование интернета было строго запрещено? – спрашивает он. – Трудно такое представить, да?

– В самом деле.

– В 1995 году были сняты последние ограничения, и коммерция захватила сеть. Тем не менее мы в то время все еще думали, что интернет может разрушить власть крупных концернов. Мы думали, что возникнет рынок с бесчисленными альтернативами, так как через магазин online стало как никогда просто найти клиентов по всему миру. Но случилось все с точностью до наоборот. Образовались мощнейшие монополии из всех когда-либо существовавших.

– Несмотря на интернет, – говорит Петер.

– Что за глупости! – говорит Старик. – Благодаря интернету! Это называется «сетевой эффект». И он ужасен.

– А что такое «сетевой эффект»?

– Польза многих продуктов зависит от числа потребителей продуктов. Представь себе, что ты находишь оферента телефонов, который предлагает тебе абсолютно выгодные тарифы, но, к сожалению, с одним небольшим подвохом: ты можешь звонить только тем людям, которые пользуются услугами того же оферента, и ты являешься единственным пользователем.

– Я понимаю.

– В самом деле?

– Чем больше пользователей имеют такую сеть, тем выгоднее.

– Да. И если оферент однажды достигнет критической массы пользователей, то для нового конкурента будет невероятно тяжело достичь такого же уровня полезности.

Сетевой эффект – это самоусиливающийся эффект, который ведет к созданию монополии. Или даже я бы сказал: к формированию доминирующей платформы. Возьми The Shop: чем больше у The Shop клиентов, тем больше оферентов вынуждено предлагать свои товары в The Shop, тем больше клиентов находят что-то в The Shop и тем больше клиентов завоевывает The Shop. И здесь начинается все сначала: чем больше у The Shop клиентов, тем больше оферентов вынуждены предлагать свои товары в The Shop, тем…

– Достаточно, – прерывает его Петер. – Я понял. Сеть – это зло.

– Неправда, – говорит Старик. – Я не говорю, что это злая технология. Я говорю только, что нужно учитывать их истоки. Неслучайно так называемое киберпространство все больше становится гигантской контрольной машиной, которая управляет установками, живыми организмами и социальными организациями.

Петер достает из кармана пиджака блокнот и ручку.

– Пожалуй, я должен сделать кое-какие записи, – говорит он.

– Хорошая идея! – соглашается Старик. – Хорошая идея. Ты знаешь, мы думали, что интернет будет иметь демократизирующее действие. Он мог бы обеспечить равенство возможностей. Вместо этого разрыв в доходах стал больше, чем прежде. Что мы проглядели?

– Вы наверняка мне сейчас это скажете.

– Правильно. Мы не думали, что цифровые рынки функционируют по принципу Winner-takes-it-all[711]. На нецифровых рынках все по-другому.

– Например? – спрашивает Петер.

– Скажем, на твоей улице есть два кафе-мороженых. Кафе А чуточку лучше. Куда бы ты пошел?

– Понятно, в кафе А.

– И так думают все. Поэтому перед кафе А всегда длинная очередь. Иногда даже твой любимый сорт мороженого заканчивается, прежде чем ты туда попадешь. И при этом кафе В на самом деле лишь немногим хуже, и там не так много народу. Куда бы ты пошел?

– В кафе В.

– Так распределяется клиентура. Потому что мороженое не копируется с произвольной частотой и не выдается всем клиентам одновременно. В отличие от…

– …цифровой продукции, – говорит Петер. – Когда вы всякий раз вынуждаете меня заканчивать предложения, я чувствую себя глупым школяром.

– На полном основании, на полном основании. Итак, из вышесказанного следует: даже если бы вторая с точки зрения качества поисковая машина лишь немногим была бы хуже, не было бы никакой причины ее использовать. Winner-takes-it-all. Loser gets nothing[712]… В цифровой экономике никому не нужен второсортный продукт, второсортный оферент, второсортная социальная сеть, второсортный магазин, второсортная комедия, второсортный певец. Это – экономика «суперстар». Да здравствует суперстар! На остальное наплевать.

Старик поскреб голову.

– Н-да. А теперь вернемся к тебе. Перейдем к непосредственной теме наших дополнительных занятий. Разберем… – Он выдерживает театральную паузу и потом, активно жестикулируя, произносит: – …проблему Петера!

Он пристально смотрит Петеру прямо в глаза.

– Ты знаешь, в чем заключается твоя проблема? Ты не суперстар.

После ста семи анекдотов и спустя тринадцать часов и одиннадцать минут Старик наконец закончил говорить. Череп Петера гудел. Он отправился домой и совершенно обессиленный уснул в машине.

Уже настала ночь. Джон и Айша были единственными, кто оставался еще в штаб-квартире предвыборной гонки. Во время прежних кампаний для Айши всегда было очень важно утром быть первой на рабочем месте, а вечером – последней его покидать. Но с Джоном при всем ее желании она не может выдерживать темп. Он работает круглосуточно. Голова Айши соскальзывает с руки и свешивается вниз.

– Вот, – говорит Джон и протягивает ей чашку кофе. – Полная чашка кофе.

Выбившаяся из сил Айша поднимает глаза. Ей потребовалось целых пять секунд, чтобы понять, что только что произошло. Потом она удивленно кричит:

– Ты можешь это, черт побери! Ты вообще ничего не расплескал! Ты тренировался по ночам?

– Тренировка была бессмысленна, – говорит Джон. – Это была всего лишь ментальная блокада, от которой я должен был избавиться.

– И как ты освободился от блокады?

– Я ее локализовал и уничтожил.

Айша делает глоток кофе.

– Ты заметил, что Тони ушел? – спрашивает она.

– Конечно.

– Твой заместитель в последнее время все чаще отсутствует.

– Да.

– Как ты думаешь, с чем это связано?

– С отсутствием уверенности.

– Крысы бегут с тонущего корабля, Джон. Партия начинает нас предавать. И я даже понимаю этих сукиных сынов. Правда, полученные нелегальным путем записи обеспечили нам небольшой тренд к повышению, но этого недостаточно. Мы должны были бы совершенно по-другому проводить эту предвыборную гонку. Ты знаешь, я еще никогда не работала для кандидата, который говорил бы более толковые вещи, чем ты. И еще никогда не работала для кандидата, у которого были бы более катастрофические показатели опроса.