Снова аханье.

– С магом, принесшим бедствие Сирму? – спросил какой-то визирь.

– Да, с ней, – ответила Рухи. – Но до этого она заходила в мою чайную. Она выглядела… порядочной, хоть и меланхоличной. А однажды я увидела ее стоящей на вершине холма. Я увидела, как она… рисовала в воздухе фигуры… руками. Тогда я ничего не знала об этом. Только позже я поняла, что она соединяла звезды. И тем самым призывала одну особую звезду – Кровавую.

Всякое колдовство – порождение одной из двух звезд: Утренней, которая произвела на свет все живое, и Кровавой, из которой все живое переродится в Великом ужасе. Разумеется, Ашери призывала ее во зло.

– Я вам это говорю потому. – Рухи сглотнула, – потому что прошлой ночью, спрятавшись в кустах, видела, как некто чертил эти фигуры в воздухе. А потом я увидела, как сам воздух превратился в саранчу, и эта саранча полетела к стене таким густым роем, что стоящие на страже гулямы не увидели набег йотридов.

– Говорил же я, это из-за той саранчи, – сказал Като. – Мои гулямы не трусы. Продолжай, девушка, скажи нам, кто это был. Тот ублюдок Пашанг?

– Нет, не Пашанг. Он держал ее за руку, но это сделал не он. Это та, кого все вы знаете как убийцу шаха Тамаза. Это Сира.

Вера и Озар сидели на подушках у деревянного чайного столика в слабо освещенной гостиной. Сначала они не узнали меня в тусклом свете свечей из-за повязки и оранжевого тюрбана. Но когда мы с Эше плюхнулись на расшитые блестками подушки напротив, Вера схватилась за грудь и воскликнула:

– Сира!

Пашанг, сидевший слева от меня, поднял палец, велев ей замолчать. Озар поставил локти на стол и подался ближе.

– Султанша, – прошептал он. – Это правда ты, благодарение Лат!

Смотреть на них было все равно что подглядывать в прошлую жизнь, которой я жила давным-давно. Однако я видела их всего несколько дней назад. Полагаю, некоторые дни длятся дольше, чем года.

Я развязала оранжевый тюрбан, и завитки волос упали мне на плечи. Что я могла им сказать? Счастлива ли я видеть Озара и Веру? Не совсем. Хотя я ценила уважение Озара и привязанность Веры, я скучала вовсе не по ним. Если бы за столом сидели Тамаз и мой брат, возможно, мне не пришлось бы силой выдавливать улыбку.

– Видеть вас обоих здоровыми – отрада моей души, – сказала я.

Озар указал на Эше, сидевшего справа от меня и до сих пор источавшего запах щелока и воды из бассейна.

– Химьяр, я так хотел послушать твои стихи. Какое счастье, что время еще есть.

– А есть ли оно? – скрестил руки на груди Эше. – Учитывая все, что происходит?

– О, конечно, Поэты-воины слагали стихи, взбираясь на крепостные стены, переводя боевых коней вброд через реки и даже в рукопашной схватке, держа одной рукой клинок, другой перо. «Трепещущие сердца рождают красоту» – стих самого Таки.

Пашанг усмехнулся:

– Тогда я стану повитухой красоты. – Он указал подбородком на Веру: – Расскажи нам, девочка. Расскажи всем, что рассказала мне.

Щеки Веры порозовели от смущения. Невыносимо очаровательна.

– Не знаю, с чего начать. Наверное, начну с Мансура. Видите ли, я несколько раз видела, как он держит ребенка. Малыша Селука. Он всегда держал его перед собой, будто большой камень, даже не плоть. Но несколько часов назад он забрал малыша. И на этот раз он так держал его, я никогда этого не забуду…

По дороге сюда Пашанг сообщил, что Мансур покинул дворец, взяв ребенка, и исчез. Но, во имя Лат, какое имеет отношение к разоблачению колдуньи то, как он держал малыша?

Вера продолжила:

– Прежде чем исчезнуть в ночи, Мансур поцеловал ребенка в макушку, затем примостил его головку у себя на плече. Очень по-матерински, вам не кажется?

И знаете, кто обычно держал так малыша Селука? – Она глубоко и напряженно вдохнула: – Зедра, его мать!

Я рассмеялась. Что за бред!

– И это все ваши улики? У Мансура есть дети. Уверена, он знает, как обращаться с малышом. А Зедра… она проводила время, наблюдая за танцами и вздыхая по стихам на площади Смеха.

Как только слова сорвались с языка, я вдруг осознала: разве такое явное тщеславие не стало бы прекрасным прикрытием для колдуньи?

– Вы были хорошими подругами, – сказала Вера. – Знаю, трудно слышать такое. Но Озар рассказал, как вы все заподозрили, что кто-то… завладевает телами других людей. Что ж, в Рутении мать рассказывала мне о таком. Бог по имени Нярлот сошел к людям и научил, как это делать, и другой магии тоже. Когда-то существовали целые племена, которые могли украсть тело, но только на несколько минут.

Я нахмурилась. Озар кивал, Пашанг поглаживал свою подстриженную каштановую бороду, задумчиво глядя в потолок. Эше тоже поглаживал бороду и щурился.

Вера тяжело сглотнула:

– Сира. Мне так жаль… пожалуйста, простите меня.

Она отвернулась и всхлипнула.

– За что простить?

– Зедра просила меня приносить ей вашу кровь. Каждый раз, когда с вами что-то случалось… я вытирала кровь и приносила ей. Она сказала, что это ради вашей дружбы. Но теперь я понимаю, что она… занималась колдовством.

Эше стукнул кулаком по столу:

– Это все подтверждает. Кровавые руны, которые я видел, были написаны кровью завоевателя. У тебя такая кровь, Сира.

Значит, меня предала не только Зедра, но и Вера. Те, с кем я сблизилась сильнее всего. Горло сдавила печаль. Как я всегда была одинока! Когда казалось, что другие добры ко мне, это всегда была злая шутка.

Вера снова всхлипнула, у нее потекли слезы. Я взяла ее руку и погладила.

– Вера, ты не могла знать. Никто не мог. Спасибо, что рассказала нам.

Я убрала руки и сжала под столом дрожащие кулаки. В душе кипел гнев, но я не хотела показывать его.

Если Вера сказала правду – а похоже, она не лгала, – значит, почти наверняка оборотнем была Зедра. Но «почти» недостаточно.

Озар кашлянул:

– У меня есть человек в храме Джамшида, где сейчас находится Зедра вместе с Като и остальными. Я могу попросить его подтвердить это, если вам нужно еще подтверждение. Каган, что скажешь ты?

Все взгляды устремились к Пашангу, который смотрел на свои колени, будто затерявшись в собственных мыслях.

– Хм, – произнес он и потер щеку. – Твой человек говорил что-нибудь о том, куда Мансур отнес ребенка?

– Я уже послал весточку, надеюсь, скоро мы получим ответ.

Я подумала о Зедре. Ее дружба всегда казалась… такой искренней. Мы пару раз ссорились, но всегда из-за моей мелочности. Она казалась такой взрослой, и это притягивало меня. Я была бурным морем, а она – островом, спокойным и непоколебимым. Я хотела быть такой, как она, но моя ребячливость не позволяла этого.

– Ты говорил, она старуха, – прошептала я Пашангу. – Но Зедра даже моложе меня.

– Ты права, – вслух ответил Пашанг. – Но маги известны тем, что всегда выглядят молодыми. Может быть, та же магия изменила ее обличье. – Он тяжело вздохнул: – Хуже всего то, что, если мы не вернем Мансура, все это будет напрасно. Без Селука на нашей стороне нас никто не поддержит. Каждый стоящий хотя бы медяка визирь обратится против нас.

Кярс обожал Зедру. Он ползал у ее ног. Если она будет против меня, он никогда не примет наш брак. Может, я правильно поступила, открыв город йотридам. Может, сторона Мансура единственная, с которой у меня есть будущее.

Озар кивнул:

– Мансур и ребенок должны быть в храме вместе с Зедрой. Куда еще она могла отвести их? Когда получим подтверждение, мы вернем их.

– Не обязательно, – сказал Эше. – Ее душу могло выкинуть из тела Мансура где-нибудь в городе еще до того, как они достигли храма.

– Пока не будем знать наверняка, нужно рассматривать все варианты, – заметил каган Пашанг. – А пока все должны отдохнуть. Ночь длилась целую вечность.

Отдохнуть? Как отдохнуть, когда внутри клокочут гнев, замешательство, печаль и обида? Почему Зедра использовала меня для убийства Тамаза? Она планировала это с самого начала? Или это ответ на мой брак с Кярсом? Лучшая подруга ударила меня молотком в лицо, и этот синяк никогда не заживет. Какому злу она служит? И, самое главное, как мне добиться справедливости?