Это хотя бы лучше, чем смерть. Но мой сын должен был стать падишахом Последнего часа. Объединить восток. Стать щитом от Великого ужаса. И он оказался даже не Потомком и, конечно же, не Селуком. Он всего лишь сын какого-то злобного ангела, и, наверное, самое большее, на что он может надеяться, – это просто жить.

– А Нора? Что будет с ней?

Пашанг пожал плечами:

– Это решать Сире.

– Хотя какая разница, правда? Я ведь не она. А я умру… наконец-то умру. Благодарение Лат. Все лучше, чем снова и снова переживать эту боль – боль людей, которые давно мертвы и никогда не вернутся.

– Они вернутся. В наших сердцах. Чтобы отделиться от государств Селуков с севера и с востока, мы примем Путь потомков как официальную религию Аланьи. Это предложила Сира.

Что ж, если нас будут помнить и почитать, это уже лучше, чем полное уничтожение.

– А Като? Он жив?

Лишь сейчас я вспомнила о тех, кого подвергла опасности. У них ведь тоже были семьи, заслуживающие не только слез. Лишь теперь я глотнула их печаль. Горькую печаль.

– А Селена? – спросила я.

– О Като я ничего не знаю. А Селена – наша пленница. Интересно, что предложит император Крестеса за ее возвращение.

– Она должна вернуться домой, она это заслужила. – Селену я тоже страшно подвела и теперь могла надеяться лишь на то, что ее отец даст йотридам все, чего они пожелают. – А Кярс?

– Он потерял слишком много людей, и мы собираемся осадить Песчаный дворец. Если Кярсу хватит ума, он уйдет в Мерву или в Зелтурию, пока мы еще не успели окружить дворец. Можно считать, Кандбаджар уже наш.

– Кандбаджар – это лишь один город. Вам придется завоевать и остальную Аланью. А Кярс. Он захочет отобрать сына. И меня.

Начав эту войну, я покончила с шестивековым правлением Селуков в Кандбаджаре. И если словам Пашанга можно верить, возродила Путь потомков. Как же странно – все потерять и все равно победить.

– Конечно, он захочет получить вас обратно. Превосходная наживка. – Пашанг потянулся и зевнул. – Война – это только начало. Мне стоит поблагодарить тебя за то, что развязала ее. Если честно, ты мне даже нравишься, Зедра. Жаль, что тебя не станет. Боюсь, Нора и близко с тобой не сравнится.

Ну надо же, похвала.

– Сделай мне еще одно одолжение… – Я задохнулась от стыда и в конце концов не смогла сдержать слезы. – Не рассказывай обо мне моему сыну. Он не должен знать, какой ужасной была его мать. Если Нора такая заурядная, как ты говоришь, она будет ему гораздо лучшей матерью, чем я.

– Да брось, я был бы счастлив, если бы у меня была такая мать, как ты. – Пашанг хохотнул. – Но ты права. Думаю, будет лучше, если все тебя забудут. – Он протянул мне книгу, открытую на странице с кровавой руной: – Пора тебе в последний раз помолиться.

Значит, я умру как Зедра, гордая дочь Хисти. Но я ведь не была ею? Я воевала за свою кровь, хотя она не текла в моих жилах, как и у моего сына. Настоящая Зедра, ее душа, наверняка в Барзахе. Я была лишь тенью. Миражом.

Все было бессмысленно. Просто интриги злобного ангела, желающего проклясть эту землю.

Я поцеловала спящего сына в лоб:

– Прощай, Селук.

Я сделала глубокий вдох, последний в качестве Зедры, вытянула палец и коснулась руны.

Когда мы приехали, дворец был пуст. Похоже, Кярсу хватило времени, чтобы погрузить сокровищницу и сбежать из города, оставив нас в шатком положении. Но Кандбаджар, мой дом, сам по себе был сокровищем.

Первые ночи в Песчаном дворце были тяжелыми, и не только из-за моих ноющих костей. Лежа на шелковых простынях и глядя на молодую луну за окном, я бесконечно размышляла обо всем, что совершила, и не могла ни есть, ни спать.

Неужели Лат и правда мертва? Чья рука ее сокрушила? Чего хотел Марот? Нет, не Марот, а тот, кому он служил.

«Это не игра, где ты просто пешка, которую приносят в жертву», – сказал Марот, когда мы боролись с ним в соборе святого Базиля. «И я буду страдать из-за своего поражения, но не один», – сказал он в пустыне. Но если Марот – пешка, то кто тогда я? Кто все мы?

И почему Марот оставил нам две мелодии, если хотел лишь одного – чтобы мы убили Лат?

Я хотела спросить Эше, но он со мной не разговаривал. Когда мы вернулись в Кандбаджар, он покинул дворец, и я не знала, куда он пошел. Из-за больной спины я не могла бродить вокруг в поисках, но позже услышала, что он в своем доме в Стеклянном квартале. Я попросила его прийти во дворец, но он не послушался, тогда я отправилась к нему в сопровождении охраны.

Я увидела его через окно, но дверь он не открыл. Я умоляла и плакала, говорила, как сильно его люблю, но он отказался со мной говорить. Йотриды предложили выломать дверь, но если он не хочет меня видеть, то я не стану его принуждать.

Последние слова он сказал мне по пути из мерзкой пустыни в Кандбаджар. Сказал, что я «прокляла эти земли» и через десять лет кровавая чума «охватит всю Аланью», как когда-то Химьяр. Я виновата в том, что не прислушалась к его совету, не согласилась признать поражение, не умерла, как было предначертано.

В конце концов оказалось, что меня просто использовали. Как и Зедру. Даже Марота. Но кто или что за этим стояло, я не знала. Марот упоминал своего отца и бабушку… и что они пока не смотрят в нашу сторону. Так кто же дергал его за ниточки? Быть может. Спящая?

И что насчет Кровавой звезды? И Утренней звезды? Что они такое? Как стали одним целым? Почему Марот учил нас, как использовать их для колдовства? Что происходит высоко на небесах, так высоко, что мы кажемся оттуда меньше муравьев?

Слишком много вопросов и ни одного ответа.

Неделю спустя прибыли силгизы. Они заполонили весь горизонт за стенами города, как в тот день, когда и началась вся эта заварушка. Они были нам нужны, ведь йотриды не могли покорить всю Аланью, когда повсюду враги. Так что после напряженных переговоров мы все сидели кружком на полу тронного зала, и Гокберк, новый каган силгизов, которого я ненавидела, потому что в детстве он затоптал щенка, в конце концов согласился заключить союз. В обмен мы пообещали ему речные земли к востоку от Доруда, хотя пока их не покорили. Пашанг позже сказал мне, что, когда все уляжется, прикажет задушить Гокберка, просто на всякий случай.

Чтобы скрепить союз, мы с Пашангом поженились. Церемония была не из тех, о которых грезят девушки моего возраста, но из этого вышло кое-что получше. Никто не занял трон, и мы решили, что все решения будет принимать совет из трех силгизов и трех йотридов.

Все быстро сообразили, что такой совет часто будет заходить в тупик, и дали мне решающий голос. Так я получила больше власти, чем рассчитывала, но, честно говоря, все это казалось таким ничтожным.

Потому что, как и в предыдущий раз, среди прибывших силгизов не было моей матери. Джихан сказал, что она при смерти, и хотя я не спрашивала, кто-то сообщил мне, что она еще дышит. Наверное, я не смогла бы вынести боли при мысли о том, что совершенно одинока в этом мире. Да и что бы она обо мне подумала? Гордилась бы дочерью, соединяющей звезды, с торчащим черным глазом, или пришла бы в ужас от того, на что мне пришлось пойти ради победы?

Обращение йотридов стало еще одной основой нашего союза. В день нашей свадьбы перед советом предстал ученый из Шелковых земель по имени Вафик, носивший высокую фетровую шляпу и металлическую застежку Философа. Он утверждал, что выучил наизусть все книги с изречениями Двенадцати предводителей Потомков – десятки томов, каждый из которых насчитывал сотни страниц и хранился на верхнем этаже Башни. Книги, запрещенные со времен святых правителей, их сохранили лишь Философы, как и все прочие знания. Он заявил, что возродит Путь, утверждая, что раз у силгизов нет книг, они не следуют Пути потомков должным образом, несмотря на искренность, с которой проклинали святых. И вот вожди обоих племен поклялись поклоняться одной лишь Лат и просить ее о заступничестве через Потомков, и только так.