– Болтаешь с ветром, янычар?

Ираклиус приблизился, направив на меня меч.

– Ветер на нашей стороне, мертвец.

Я посмотрел на дальний холм, где ждали Сади и забадары.

– Волнуешься за друзей? Не стоит: мы отправим им сообщение.

Ираклиус что-то выкрикнул на крестеском. Загудел рог. Земля содрогнулась от топота тяжелой кавалерии. Она скакала к позициям Сади.

Один экскувитор набросил мешок мне на голову. Я попытался высвободиться, но меня схватили другие экскувиторы и связали веревкой руки. А потом всего обмотали веревками. Изворачиваясь, я упал наземь.

– Есть камера в подземелье как раз для тебя, янычар, – сказал Ираклиус. – Там вы с Михеем можете гнить вместе.

В камеру напротив моей бросили какого-то забадара с мешком на голове. В чем смысл брать пленных? Забадары знали, что я сделал с пленниками, после того как пала Костани, включая то, как я вырезал семью шаха, и потому убили всех захваченных паладинов. Они даже расправились с жителями этосианских деревень, которых не взяли в рабство. Сдаваться больше ни для кого не выход, я позаботился об этом. Так оно чище. Схватка до смерти – такой и должна быть война.

Интересно, что Ираклиус сделает с Беррином, Айкардом и Джаузом? Он никогда не любил Беррина, считая того хитрым сирмянином, принявшим нашу веру из злобы. Айкард достаточно ловкий, чтобы выжить. Станет ли Джауз служить человеку, настолько погрязшему в тщеславии? Ираклиус столь же спесив, сколь успешен. Не знаю, наслаждается ли он демонстрацией превосходства или просто считает, что так и должно быть.

Так что я сидел возле кучи сена. В ней копошились личинки, словно вши в волосах. Я здесь, потому что отказался преклонить колени перед человеком на моем троне. Человеком, который должен быть мертв. Который был мертв, когда я завоевал этот город. И все же Ираклиус знал о том, что произошло, когда он был мертв, будто кто-то шептал его душе, пока она ждала в Баладикте. Он даже знал, что это патриарх его отравил. И, несмотря на это, он освободил патриарха и швырнул в эту камеру меня. Будто он воскрес, чтобы унизить меня и разрушить все, ради чего я трудился.

Ашера сказала, что по моей душе проведут черту. На самом деле ее провели по душам моих паладинов. Теперь Ираклиус мог заявить об апостольском чуде и владеть одновременно земной и божественной властью, как ни один император прежде. Это заставило верных мне людей выбирать между верой и страной с одной стороны и своим Великим магистром с другой. Очевидный выбор даже для дурака. Им никогда уже не стать свободными на собственной земле. Я оплакивал свое нарушенное обещание.

Так закончилась история Михея Железного. Я хотел закрыть глаза и отключиться, но забадар что-то кричал на сирмянском. Он умудрился стащить мешок с головы и теперь гневно взирал на меня.

– Михей! – среди какой-то сирмянской чепухи выкрикивал он. – Михей!

Он колотил по железным прутьям. Пинал их. Тряс. Но прорваться сквозь них невозможно: я уже бил по ним железной рукой, и безрезультатно.

– Михей!

Что я сделал этому бедняге? Кудрявый темноглазый человек, определенно рутенец. Я никогда не встречал рутенца, который не любил бы хмуриться. Даже успокоившись и усевшись поудобнее, он не сводил с меня глаз. Как трогательно, когда кто-то тебя так любит, но у нас не было общего языка, поэтому ухаживаниям придется подождать.

Я закрыл глаза и подумал об Элли – демонической Элли с черными глазами без белков, пахшей лилиями и ничем больше. Видеть ее было самым большим счастьем в моей жизни, поскольку, хоть и знал, что это не она, я все же позволял себе верить. Потому-то моя вера и сделала стольких людей счастливыми. Но теперь я понимал, что моя вера, подобно черноглазой Элли, – лишь кожа истины, надетая на тело лжи. Это был туннель, освещенный мрачным светом, и чем глубже в него заходишь, тем сильнее блуждаешь.

Если Архангел реален, где он был, когда я топил трехлетнюю дочь шаха? Справедливый и добрый, истинный бог остановил бы меня, ради ее души и моей. Именно в тот момент я почувствовал, что наконец отомстил за Элли, однако гнев разгорелся с новой силой. И до сих пор бушевал внутри, но теперь некого было винить, кроме самого себя.

Молодой рутенец уснул. Даже гнев нуждается в отдыхе. Может, мне тоже нужно поспать. Может, в темноте снова придет Элли. Скорее всего, она уже получила что хотела, и я остался в одиночестве. За исключением единственного человека, который точно придет, хотя бы для того, чтобы посмотреть на черту, которую провел по моей душе.

– Почему? – спросил я Ашеру, когда она появилась возле моей камеры.

Она посмотрела на меня без всякого выражения. Как могла эта девушка быть единственной, кто знал бога? Как могли все остальные, латиняне, этосиане или верующие в какое-то Колесо, так заблуждаться?

– Что «почему»?

– Почему она не вернула мою Элли? Моя Элли была полна света и прожила бы хорошую, полную жизнь. Вместо этого она вернула старика, цепляющегося за трон, как грибок цепляется к ногам.

– Что бы ты сделал, если бы она вернула Элли?

– Любил бы ее! А она любила бы меня. Еще одна добрая душа освещала бы мир, вместо той, что отовсюду высасывает свет.

Пока мы спорили, рутенец тихо похрапывал.

– Ты стал бы слабым. – Ашера опустила взгляд и вздохнула. – Ты цеплялся бы за этот несовершенный мир еще сильнее, чем сейчас. – Она посмотрела мне в глаза. – Пойдем со мной к Спящей, и мы все исправим.

– Каким образом? Выжжем из мира грех? Заморозим его до смерти? Я не хочу в этом участвовать. Больше мной не будут манипулировать мстительные боги!

– Спящая не хочет убивать свои создания. Она хочет творить. Хочет видеть новые сны и хочет, чтобы мы все разделили с ней этот мир. Ты и я, вместе, станем апостолами, которые сделают это возможным.

Как те лица в парящем бриллианте. Как павлин с человеческой головой. Как морская звезда с человеческим глазом. Я не хотел ничего этого в своем мире. Но Ашера хотела. Из ее глаз струился свет веры, когда она говорила о своей богине.

– Ты совершила огромную ошибку, Ашера. Я не апостол, которого ты ищешь. Я отказываюсь им быть. Я лучше умру в забвении, чем запомнюсь пророком твоего бога.

– Спящая отняла у тебя все, так что тебе больше нечего терять. Она готовила тебя к этому с рождения. Ты Зачинатель.

– Нет! Я отвергаю твоего бога! И моего отвергаю за ту роль, которую он сыграл во всем этом. Отвергаю всех богов! Если и будет какой-то бог, то лишь тот, которого я создам сам. Я построю его из железа, если потребуется. Лучшего бога, такого, в которого стоит верить. Но он не будет похож на того, которого показала мне ты!

Мои крики разбудили рутенца, и он стоял у решетки, открыв рот от удивления. Но он смотрел не на меня. Его темные глаза не отрывались от Ашеры. Он задрожал и что-то прошептал. Ашера повернулась и прошептала что-то в ответ.

Прибежал услышавший мои крики стражник; Ашера дотронулась до его щеки, и он рухнул на пол с сосульками вместо глаз.

– Я не оставлю тебя, Михей, – сказала Ашера. – Я буду ждать, пока твое сердце не переварит правду.

– Ты говорила, нам всем приходится выбирать. Вот я и выбираю. Я выбрал остаться здесь, где люди, рядом с которыми я служил и сражался, накажут меня за мои многочисленные преступления, а не идти с тобой к богу.

– Я тебя не оставлю. – Ашера просунула руку сквозь прутья решетки. – Дай мне прикоснуться к тебе.

Я схватил ее руку своей железной. Но огонь внутри угас. Холод от прикосновения Ашеры пробрался по руке к плечам. Но я не отпустил ее руку. Хотя я презирал ее бога, она мне нравилась, и с каждой нашей встречей это чувство становилось сильнее. За всей этой набожностью и колдовством скрывалась женщина с таким же разбитым сердцем, как мое собственное.

Но тут холод достиг моего лица и ужалил в мозг. Я отпрянул, и ее рука безвольно повисла.

– Почему так происходит, Ашера? Почему ты распространяешь своим касанием холод?