Как-то раз, когда мы пили вино после завоевания Пасгарда, Ираклиус сказал мне: «Ты всего лишь пролог для легенды обо мне». Нет, Ираклиус. Когда напишут о моих завоеваниях, ты не будешь прологом, не останешься даже в сноске: ты и твой сын будете забыты, стерты из истории и памяти.

Пока я размышлял, к воротам приблизилась процессия. Это были паладины, которых вытеснили из прибрежных деревень, где высадился император. Но почему с ними возвращались этосианские крестьяне?

Ответы я получил с неожиданной стороны. Я предложил недавно вернувшемуся Айкарду присоединиться ко мне на укреплениях. Он коротко остриг светлые волосы и отрастил кустистую бороду, почти как у шаха. Он похудел и выглядел угрюмым и серьезным.

Пока он поднимался по крутой лестнице, я вспоминал, как он поджег эджазский флот, пока тот еще стоял в бухте, и тем самым спас десятки тысяч паладинов; мы получили остров без боя. Он замаскировался под латианского воина-дервиша и за одну луну завоевал доверие визирей и адмиралов султана. И все же отказался рассказать мне подробности. Айкард достигал результатов, предпочитая хранить свои методы в тайне.

– Чудесная страна, – сказал он с улыбкой на румяном лице. – Я отлично отдохнул.

– Не припоминаю, чтобы отправлял тебя отдыхать, – ответил я.

– Такой труженик, как я, заслуживает немного отдыха, разве нет?

Мы обнялись. Стоит ли рассказать ему об Орво прямо сейчас? А о Зоси? Он хорошо с ними ладил, в особенности с Зоси, они оба – выходцы из западных провинций.

Когда мы разомкнули объятия, его улыбка пропала, как и румянец.

– Я слышал о случившемся, – сказал он. – Да простит Зоси Архангел.

Я покачал головой.

– Зоси сохранил свою веру и свою семью. Это я должен просить прощения.

– Подожди с извинениями. – Айкард сжал мое плечо. – Я принес новости.

Он сообщил о том, что узнал: император и сирмяне заключили союз против меня. Маг жаждет моей крови, потому что я убил его дочь. В Костани может явиться Рыжебородый. Все это казалось маловероятным, и все же я полностью доверял Айкарду.

Во время его доклада меня отвлек взрыв. В мастерской внизу извивался на полу алхимик с обугленной рукой. Он лишился нескольких пальцев. Подбежал лекарь, чтобы им заняться, а он все вопил и вопил.

Но Айкард даже не вздрогнул. Он посмотрел на меня со сталью во взгляде и сказал:

– Будь осторожен, Великий магистр. Все вокруг жаждут твоей крови.

– А как же иначе? Я и сам жажду пустить им кровь.

– Но можешь ли ты сражаться со всем миром?

Я оглядел обширную равнину и выжженные солнцем холмы вокруг Костани. Скоро все это заполонят враги. Янычары в кричащих шлемах с плюмажем, забадары с костяными луками, бледнолицые экскувиторы с пустыми глазами – пусть идут. Я посмотрел на Тесный пролив, его мутные и спокойные воды. Скоро я скормлю ему новые трупы.

– Мы создадим мир заново, Айкард, если победим в этой битве. Запад и Восток будут поклоняться Архангелу, лицемеры будут повержены, и весь свет заживет по заветам Двенадцати.

Но Айкарда мои слова не тронули, его взгляд остался колючим.

– Может, ты и выиграешь сражение, Великий магистр, но война продолжится.

– Императорская армия будет бултыхаться вверх брюхом в море Сия. Сирм будет открыт для завоевания. У экзархов Гипериона не останется другого выхода, кроме как короновать меня, иначе они столкнутся с моим беспощадным гневом. Война будет окончена. Я не согласен с тобой.

Айкард поколебался, напряженно дыша.

– Только не эта война.

– Что, есть еще какая-то война? Говори яснее!

– Ты задавался вопросом, почему она тебе помогает? Какую цену придется заплатить?

– Только не начинай. – Я отвернулся и вздохнул. Похоже, Айкард, Эдмар и Зоси совпали в своем мнении о ней. Я не могу потерять еще одного соратника, только не сейчас. – Я знаю, чего она хочет, и не собираюсь ей это давать. Не беспокойся, я всегда сражаюсь за наше дело, а не за нее или ее богов. – Я снова повернулся к нему и посмотрел в глаза. – Если я когда-нибудь оступлюсь, ты вправе будешь восстать против меня.

Воздух между нами истончился от напряжения. Мне не хотелось сражаться еще с одним соратником, еще с одним другом, но человеческое сердце трудно завоевать и легко потерять.

Айкард приложил руку к сердцу и опустился на одно колено.

– Я никогда не сомневался, что твои намерения чисты. В одном можешь быть уверен – пока ты сражаешься за правое дело, я буду рядом с тобой.

Его верность меня приободрила. Преданность выигрывает войны. А благие намерения – нет. Хотя, пожалуй, об этом лучше не упоминать.

Роун из Семпуриса поспешил отплыть на галере: сообщить императору, что принцесса – наша заложница.

Девушка не говорила по-сирмянски, а забадары и я не знали ни слова на крестеском. К счастью, рыжеволосая женщина могла перевести. Позволив Селене искупаться и переодеться, я решил узнать о ней больше.

Принцесса вежливо спросила, может ли она посетить храм. Я даже не знал о его существовании, пока она не указала на каменную лачугу с намалеванными крестескими буквами. Внутри на алтаре стояло каменное изваяние Архангела. Селена поклонилась и запела неземным голоском, пока я рассматривал крылья ангела. Почему их одиннадцать, а не двенадцать? Отсутствие симметрии меня беспокоило, трудно представить себе более обескураживающий идол.

Я сел на каменную скамью в первом ряду. Рыжая женщина села рядом. Ее звали Хумайра, одна из наложниц шаха Мурада. Она была свидетельницей резни, которую устроил Михей Железный с гаремом шаха.

Но девушка, преклонившая колени у алтаря, не была похожа на своего жестокого мужа. Она даже как будто не огорчилась, попав в плен. Помолившись, Селена обернулась ко мне, и ее светло-карие глаза оживились. Видимо, молитва давала ей утешение.

– Спроси, не надо ли ей чего-нибудь, – велел я Хумайре.

Та произнесла это по-крестески. Девушка повторила слова Хумайры, но в другом порядке, и добавила еще одно в самом начале – вежливо поправила ее.

Хумайра повторила то, что сказала девушка, и я впервые увидел, как Селена улыбнулась. Посмотрев мне в глаза, она произнесла длинную фразу в ответ.

– Она благодарит за пищу, воду и одежду, – перевела Хумайра. – Говорит, что желает лишь одного – вернуться в Гиперион, в свой монастырь.

Крестесцы славятся своими монастырями, в которых мужчины и женщины приносят священные обеты никогда не жениться, не разговаривать или не есть определенную пищу. Во времена завоеваний шаха Джаляля на континенте Юна мы видели много монастырей и в основном оставили их нетронутыми.

– Спроси ее, какой обет она дала, – попросил я.

Хумайра перевела всего одно слово из ее ответа:

– Безбрачия.

Значит, Михей похитил ее, заставил выйти замуж и, вероятно, собирался убить императора, чтобы претендовать на трон.

Селена неуверенным тоном произнесла несколько слов.

– Она видела флаги своего отца, – сказала Хумайра, – и спрашивает, как вы с ней поступите.

– Это зависит от ее отца. Что он за человек?

Селена посмотрела на потрескавшийся каменный пол, словно ее одолевали сомнения. Она тихо ответила.

Хумайра перевела:

– Благочестивый человек, стремящийся править справедливо по законам их ангела.

– И как посмотрит ее отец на союз с неверными?

Вопрос явно озадачил Селену. В ее глазах мелькнула тревога.

– Она плохо разбирается в политике, – перевела Хумайра, – и не может ответить на этот вопрос.

– Он ее любит?

Принцесса заглянула мне в глаза. Ее озарила полная надежды улыбка, и она кивнула.

Мы с Хумайрой вышли из храма. Снаружи в вечернем свете спешили по своим делам забадары. Стоя рядом с конюшней, где доили кобыл, я задал Хумайре давно крутившийся на языке вопрос.

– Это правда, что Михей убил детей и наложниц шаха?

Она хмуро потупилась.

– Правда.

– А как тебе удалось избежать этой участи?