– Отчаянные слова отчаявшихся людей. – Амрос погладил свою бороду. – Послушаем, что думает Геракон.

Они вытащили нас из ямы, забрали оружие и мои доспехи и отвели ко входу в храм Cвятого Хисти. Эше не выпускал из рук сверток с ребенком.

Ангел Малак накрыл улицу тенью. У входа в храм громоздились тела крестейцев, над которыми жужжали жирные мухи. Возможно, после того как Базиль исчез, его спутники пытались атаковать храм, полагая, что Кярс держит в плену их императора.

К счастью, храм устоял.

Солдаты вокруг едва держались на ногах. Один упал и не мог подняться без помощи товарищей. Лица некоторых были покрыты чирьями, у других недоставало глаза, уха или носа. Все это не выглядело боеспособной армией. Возможно, они и взяли бы храм благодаря численному превосходству, но праздновать победу было бы некому.

Предводитель крестейцев Геракон стоял рядом с Амросом. Он оказался невысоким человеком с суровым лицом. Безбородый, с щеками и подбородком, словно высеченными из скалы, и серыми, как камень, глазами. Но в его голосе слышалась мягкость или даже грусть, и это давало надежду на то, что он не жаждет крови.

– Первый копьеносец Геракон согласен, – сказал Амрос. – Но он позволит войти только Эше. Кева останется ждать здесь, с нами. – Он повернулся к Эше. – Возвращайся с императором Базилем не позже чем через час, иначе мы перережем ему горло.

– Мне не будут рады в храме, – покачал головой Эше. – Лучше возьмите в заложники меня, а Кеву отправьте внутрь.

– Когда он последний раз входил в храм, защитники выкопали ров, – цинично усмехнулся Амрос. – Так что он останется здесь и выживет, только если мы вернем государя Базиля.

Я взглянул на ангела. Основание его тела имело форму треугольника, внутри которого горели звезды. Целые созвездия, крупнее и ярче тех, что я видел в ночном небе. Каждая из них вибрировала, и я слышал их песнопения.

Поэтому решил не смотреть.

– Иди, Эше. Найди Базиля и вызволи нас из этой передряги. – Я придвинулся ближе к его уху. – Ты должен кое-что сказать Кярсу. Скажи, что Бабур нарек Хуррана шахом и теперь они оба собираются убить Кярса.

– Не шепчитесь, – сказал Амрос.

Я шагнул в сторону.

Эше кивнул. Если мои слова и удивили его, он ничем этого не выдал.

– Сделаю, что в моих силах… как всегда. – Он покрепче схватил тряпичный сверток, перешагнул через мертвых крестейцев и вошел в разбитую дверь.

Я спустился в гробницу. Светлячки впереди горели изумрудными огоньками. Они освещали пещеру с покрытыми рунами каменными стенами. Пахло солью, как на моем балконе, выходившем на безмятежный Маврос.

Я едва не закричал, увидев на ковре человека. Он был в черном халате и тюрбане и сидел, скрестив ноги. Тканевая повязка закрывала все лицо, кроме зеленых глаз.

Светлячки осели на стенах, залив комнату таинственным светом. Человек округлившимися глазами смотрел на меня – вероятно, он был так же потрясен, как и я.

Он сказал что-то на парамейском. Голос звучал твердо, как железо.

Я мог только произнести:

– Я не понимаю.

– А, так ты говоришь на языке этосианских Апостолов, – сказал он уверенно, как ветер с моря.

– Да… и ты, кажется, тоже.

– О, я говорю на всех языках. – Он жестом пригласил меня сесть на ковер, тоже черный, не считая нескольких светлячков, мерцавших среди грубых нитей.

– Кто ты? – спросил я, оставшись стоять. – Это… Врата?

Он поднял кулак. А когда разжал, из него со стуком выпали камни.

– Вот как долго я тебя ждал.

Горсть камней… насколько это долго? Какой промежуток времени означает каждый?

– Я и гнилой фигой не награжу тебя за долгое ожидание, – сказал я. – Мой сын принес в жертву свою человеческую природу ради того, чтобы открыть это место. Скажи мне, что оно того стоило.

– Ты здесь всего несколько минут, а я гораздо терпеливее. В самом деле, присядь.

Хотя я был встревожен как никогда, но все же сел напротив этого странного человека.

– А теперь ответь. Для чего меня перенесли сквозь время?

– Думаешь, во времени есть какой-то смысл? – Человек поднял камень и покрутил между пальцами. – Думаешь, есть смысл в страдании?

– Я хочу узнать смысл!

– Как хотел и я, очень давно. Жаль тебя разочаровывать, но, если ответы и есть, в этой клетке ты их не найдешь.

– Кто ты? Отвечай, или, клянусь всем злом мира, я убью тебя.

– Я всего лишь еще одно существо, выползшее из трещины в яйце. Некоторые придают мне бо́льшую значимость, но это все суета. Тысяча лет во тьме сняла с меня все покровы.

– Почему бы тогда просто не умереть? Зачем ждать в этом месте так долго?

– Потому что я такой же, как ты. Я был создан для того, чтобы совершить кое-что, и не совершил.

Я усмехнулся, дав выход своей горечи.

– Так давай. Покончи с этим уродским миром. Ты ведь это должен был совершить?

– Да… однако давным-давно я решил найти собственный смысл. Я решил сохранить этот мир, а не уничтожать.

Это просто какая-то шутка.

– Значит, меня послали сюда, чтобы освободить человека, который хочет спасти этот мир? И ради этого столько хлопот?

Он неспешно кивнул, словно обдумывал мои слова.

– Это потому, что правда ужасна.

– И что это за правда такая?

– Можно очень долго сопротивляться своей природе. – Он поднял камень. – Сто лет. – Он поднял второй. – Может, даже двести. – Он подхватил остальные и сжал в кулаке. – Ну, а после тысячи лет во тьме? – Он сдавил камни, открыл ладонь, и между пальцев высыпался песок. – Побеждает твоя природа. Ты становишься тем, кем суждено было быть.

– Тогда зачем нужна возможность выбирать?

– Ее нет. Что бы ты ни выбрал, неужели ты думаешь, что оказался бы в итоге где-нибудь в другом месте?

– Разумеется. Я бы мог оказаться где угодно еще. Я принимал много трудных решений. Прорубал себе путь. Если бы я сложил руки и успокоился, то умер бы семьсот лет назад и лежал сейчас в забытой всеми могиле.

– Этот аргумент легко опровергнуть. Некая сущность, обитающая в бесконечности пустоты, обладает таким интеллектом, что легко может предсказать итоги твоего так называемого выбора и могла бы с идеальной точностью записать всю историю всей твоей жизни от рождения до смерти. Кстати… это значит, что твои действия и не были выбором, понимаешь? Ты просто исполнял предначертанное. И ты знаешь об этой сущности, разве нет?

Я молчал, не желая обсуждать Несотворенного.

– Правда в том, что я тоже много раз принимал тяжелые решения. Но у меня была тысяча лет, чтобы подумать об этом. И она – всего один миг. Никто не вспомнит происходившее в этом мире. Не вспомнит ни наших имен, ни славы наших народов. Ни наших добродетелей, ни грехов. Мы просто станем каплей внутри гораздо большего творения. И оно когда-нибудь тоже будет забыто. Так всегда было и будет, вечно и бессмысленно.

Человек поднялся и направился к лестнице наверх.

Я тоже попробовал встать, но ноги не слушались.

– Что ты со мной сделал?

Я старался изо всех сил, но мне словно раздробили все кости.

Он обернулся и посмотрел на меня пронзительными зелеными глазами.

– Не волнуйся. Если я справлюсь, тебе не придется ждать долго.

– Ждать? – Я напряг все мышцы и кости, я кряхтел от усилий, но так и не сдвинулся с места. – Не бросай меня здесь! Я был предназначен для лучшего, не для этого!

– Как ты думаешь, что чувствовал я? – От его отрывистого смеха у меня заледенели кости. – После всего, что я сделал для человечества… И что я заслужил? В мою честь построили этот храм, и мои соратники тут же схватились друг с другом. Они даже убили моих детей. Человечество никогда не было достойно моих усилий.

Он стал подниматься по лестнице. Светлячки устремились за ним, оставив меня в холоде и темноте.

– Стой! – закричал я, но он исчез вместе с остатками света.

Похожий на паука ангел так и стоял над Зелтурией. Время от времени я убирала с глаза повязку, чтобы посмотреть, не передвинулся ли он. Я разговаривала о том, что надо бы отправить на левый фланг больше всадников, но потом оборачивалась, глядела на нависшее чудовище и забывала обо всем, что слышала за последние пять минут.