Рухи разрыдалась. Я не мог этого вынести, опустился рядом с ней на колени и обнял, прижав ее голову к груди.

Она обхватила меня руками, заливая слезами мой кафтан.

– Я хочу убить ее, – сказала она.

Но мы не могли убить Сиру. Я уже пытался. Нет, придется убить ее любимых. Всех, чтобы она не использовала их любовь в своих целях.

– Я приготовил для нее нечто худшее, чем смерть. То, что она дала тебе и многим другим. Я наполню ее чашу горем.

– Да. Она это заслужила. Это правосудие.

– Нет. Истинное правосудие заставило бы ее страдать и умирать за каждую душу, которую она заставила страдать и умирать. Мы можем ей дать лишь тень правосудия.

– Это лучшее, на что мы способны, – глухо сказала Рухи, не отрывая голову от моей груди.

Я поглаживал ее по волосам, чтобы успокоить. Каждый из нас был не один, и это утешало. В какой-то момент мы оба заснули.

Был уже почти полдень, когда я вышел из лагеря силгизов и йотридов и вернулся в кровавый туман.

Я шел мимо множества чудовищ, глядя на свои сандалии, но все равно слышал безумные песнопения. Некоторые звучали блеянием забиваемого до смерти козла, другие нежным шепотом любовника.

Вернувшись в Зелтурию, я осмотрел наши позиции перед храмом Хисти. Перевернутые телеги и сломанные прилавки образовывали импровизированную стену. За ней прятались легионеры со щитами в человеческий рост. За щитами ждали штурмовые когорты, у многих солдат теперь были доспехи и оружие наших врагов.

Среди них стоял Маркос над свежей картой, расстеленной над столом.

– Государь император.

Он приложил кулак к сердцу.

Его влажные черные волосы запятнала кровь. Я вытер потный лоб, розовый от кровавого тумана.

– Есть ли хорошие новости, Маркос?

– При обычных обстоятельствах я бы сказал, что все новости хороши и в любую нить может быть вплетена золотая. Но, возможно, мой оптимизм здесь неуместен.

– Это почему же?

– Я выигрывал самые безнадежные битвы. Я всегда считал, что жертвы того стоят, если в итоге одержана победа. Но я не вижу пути в этот храм, особенно после того, что сделали сегодня утром враги.

– А что они сделали?

Он показал мне папирус. Треугольники обозначали позиции гулямов. Они поставили защищать проход за усыпальницей сорок человек, сменявшихся каждый раз, когда нужно перезарядить аркебузы. Огонь из них не прекращался.

Маркос указал на четырехугольник, который он нарисовал между входом и строем гулямов.

– Что это? – спросил я.

– Они вырыли ров прямо посреди храма.

Будь прокляты Падшие. Даже с превосходящими силами, даже если бы у противника не было летучего огня, ров преодолеть очень трудно.

– Почему мы не заметили, как они копают?

Маркос пожал плечами.

– Наши позиции далеко от входа, с такого расстояния туман застилает обзор.

– Но мы должны были слышать стук лопат.

– Мы слышали, как они молятся на свой латианский манер. Должно быть, так они заглушали шум.

Я тяжело вздохнул.

– И к какому выводу ты пришел?

– Даже если мы атакуем всеми силами, нам их не победить, пока они не истратят все пули. А сколько у них пуль, узнать невозможно.

Именно это я и боялся услышать. Маркос опустил взгляд, стыдясь своего бессилия.

– Не падай духом. Это не твоя вина. – Я похлопал его по кожаному наплечнику. – Это испытание. Ты величайший стратег из тех, кого я знал. Испытание и должно бросать тебе вызов.

Маркос потер внезапно покрасневшие глаза.

– Представь, что тебя отправили на семьсот лет вперед и попросили превзойти стратегию людей, чье оружие ты даже никогда не видел.

Я верил, что Маркосу это под силу. Задолго до того, как я раскрыл его потенциал, он был пьяницей, гораздо больше интересовавшимся кабацкими играми, чем войной. И он был хорош в играх, слишком хорош. Его ум был одержим сложными задачами не меньше, чем разум Томуса – богатством и женщинами. Если даже Маркос пришел в отчаяние, дела у нас действительно плохи.

– Помнишь Гестию? – спросил я. – Сатурнусы превратили остров в крепость. Это ты предложил отвести наши галеры на много миль в отрытое море. Никто, кроме тебя, не придумал бы, как использовать гребцов для создания приливной волны, затопившей ров. Ты самый умный среди нас, Маркос. Ты можешь не верить в себя, но я в тебя верю.

Его красноватые глаза заблестели при воспоминаниях.

– Я не брошу работу, государь император. Спасибо за поддержку.

Маркос вылил на свои раздраженные глаза бурдюк бесцветной воды.

Главному стратегу требовалось время, чтобы разработать план, поэтому я с префектом Гераконом отправился в город проверить легионы. Многие вопросы требовали внимания, и я хотел увидеть все воочию.

Я осмотрел очищенный от жителей жилой квартал, где сейчас размещалась основная часть моего войска. Захваченные нами горожане теперь жили и спали под пальмами, и любой солдат имел право распоряжаться ими по своему усмотрению, хотя наш закон не допускал неоправданного кровопролития даже в отношении рабов. Однако оно все равно происходило, но мне некогда было заниматься исправлением ситуации.

Я навестил юного легионера, живущего в вонючей пещере. Он пожаловался, что пропал его брат.

– Мы шли мимо конюшен, хотели выменять на что-нибудь эти крепкие золотые доспехи. И вдруг, вы не поверите, увидели в кровавом тумане дверь.

– Дверь?

Я скрестил руки на груди и прислонился к стене.

– Клянусь Двенадцатью, государь император, она была там, прямо посреди улицы. Открытая дверь. Заглянув в нее, я увидел большую старую пирамиду, вздымавшуюся к небесам. – Он изобразил ладонями треугольник. – Я пытался остановить своего недоумка-брата, но ему не терпелось разграбить ее. Как только он вбежал внутрь, дверь просто… исчезла.

Мы с Гераконом обменялись озадаченными взглядами. Что я мог поделать с исчезнувшей дверью?

Я переходил от дома к дому, беседовал с солдатами в уюте их временных убежищ и слушал множество странных историй. Мне также предлагали много еды, но я отказывался. Один из моих центурионов, хмурый, но крепкий мужчина, которого тоже звали Базиль, отломил для меня хлеб.

Внутри оказалось человеческое ухо.

Он принялся извиняться, будто это была его вина. Будто ему следовало сначала проверить. Но кто бы додумался искать в хлебе уши?

В лагерях нередко умирают от потливой лихорадки, желчной болезни, гниения легких и белой лихорадки – эти болезни проносились по легионам, не обращая внимания на молитвы. Но сейчас количество мертвых и больных меня встревожило, так же как число людей, ослепших от застоя крови в глазах.

В колодцах тоже что-то росло, длинные тонкие нити, прикрепленные к каким-то мясистым шарам. С припасами, прибывшими из лагеря Сиры, мы хотя бы могли перестать пить и есть то, что слишком долго находилось в кровавом тумане.

Но полагаться на Сиру во всем было опасно. Она вела со мной игру, это было очевидно. Ей только на руку, если я брошу все свои легионы на храм Хисти, потрачу их пули и наши жизни. Гнилая насквозь сделка.

Амрос, командующий моей когортой Лучников Ока, нашел меня, когда я уже возвращался к себе.

– Государь Зачинатель, – тихо сказал он, в голосе слышались нотки паники. – Ты должен кое-что увидеть.

– Амрос Двуглавый. Что там такое страшное?

Он провел меня по извивающимся проходам к устью пещеры. Вход закрывала металлическая решетка, ее распилили, но внутрь можно было попасть только боком.

Перед ней лежали мертвые Лучники Ока в белых одеждах. У каждого на запястье имелась пурпурная повязка в знак того, что они примкнули ко мне, а не к Абу. Я не видел на телах ни ран, ни крови.

– Как они умерли? – спросил я.

Амрос указал на вход в пещеру.

– Они убиты за то, что вошли туда.

– Убиты? Кем?

– Святой смертью.

Я усмехнулся, будто это была дурная шутка. Но Амрос не разделял мое веселье.