– Ты что, собралась купаться в одежде? – спросил Эше.

Я бросила на него гневный взгляд, хотя не была так рассержена, как притворялась.

– Значит… это был способ раздеть меня? Ну, тогда извини, что разочаровала.

Он ухмыльнулся. Он так бесстыден?

– Клянусь, я не имел никакого злого умысла.

– Раньше ты говорил, что больше не пытаешься быть хорошим. Ну а я пока еще… не совсем…

– Замечательно. Честно говоря, хотя я отказался от попыток быть хорошим, но еще пытаюсь поступать правильно… если это имеет смысл.

Да, в каком-то смысле имеет. То, какой ты внутри, и твои поступки могут быть совсем разными.

– И, по-твоему, было правильно затащить меня в бассейн?

– Ты сама залезла. Я тебя только забрызгал. – Он почесал бороду. – Брызгать было неправильно, да, но теперь, когда ты уже здесь, я ни о чем не жалею.

Я улыбнулась. И, кажется, покраснела.

– И я тоже не жалею.

Раздался стук в дверь.

Прежде чем я успела выбраться из воды, вошел тот, кто и должен был, – каган Пашанг, все еще в заляпанной кровью кольчуге и с бесстыдной улыбкой над ухоженной каштановой бородой.

Он был явно рад, что застал нас в неловкой ситуации. И улыбка сделалась шире, когда он остановился у края бассейна.

– Сира, Эше, вот уж не ожидал, – сказал он. – Но я не из тех, кто любит прерывать наслаждение. Просто произошло нечто неожиданное и серьезное.

Мне хотелось ответить, что между нами ничего не было, но я лишь подавила стыд. И вообще, Пашанг, кажется, не из ревнивых.

– Что случилось?

– Вообще-то даже две вещи. – Пашанг поднял два затянутых в перчатку пальца: – Первое – кое-кто утверждает, что знает оборотня. И второе… Ох, вы просто не поверите…

Я ушла в сундук, оставив Селену на страже. Непонятным образом йотриды вступили в город, значит, пришло время использовать мою самую заветную руну. Я берегла ее на случай подобной критической ситуации, когда тонкие методы не сработают и потребуются прямые, пусть и более опасные действия. Мысленно я прикоснулась к руне, надеясь, что она исполнит то, что мне нужно.

Я стояла во главе молитвенного ряда, воздев руки и качая головой слева направо, снова и снова. Эти последователи святых и молились неправильно – голова должна начинать движение справа, а не слева, и не следует поднимать руки.

И я опустила руки, сложила их и хрипло сказала:

– Мне нехорошо. Уходите все.

Визири в рядах за моей спиной недоуменно переглянулись, и я закричала:

– Вон!

После этого они бросились прочь из зала. Я рассматривала кольца на пальцах – изумруд, обрамленный золотом, топаз, внутри которого была какая-то мерцающая жидкость, и плоский золотой диск с изображением симурга с раскинутыми огромными крыльями.

Мне не требовалось иных подтверждений. Кровавая руна, которую я начертала под столом Тамаза в тот вечер, когда мы с ним ужинали, теперь сработала. Чтобы сделать эту руну, я использовала немного крови сеятеля (Кярса), которую получила, когда так неловко оставила иголку в его постели, вместо моей собственной крови искателя, полагая, что его отец обладает тем же типом крови. Но нет, его отец такой кровью не обладал, она оказалась у его дяди. Теперь я была Селуком. Я вселилась в Мансура.

Я старалась вспомнить, где малыш Селук. Мансур отдал его… служанке… где-то… недалеко. Я не могла точно сказать, кому и где, потому придется искать. У меня был единственный шанс, и хватит ли получаса?

В коридоре предо мной склонил голову седоусый мужчина в кольчуге поверх парчи:

– Ваше высочество. В последний раз кагана Пашанга видели в Башне мудрости.

Башня мудрости? Что ему там делать?

– Почему?

– Мы не знаем. Часть его орды уже прибыла к воротам дворца. Мы надежно защищены от вероломного ордена. Хизр Хаз заплатит за это предательство.

Предательство? Хизр Хаз с самого начала на их стороне?

– Где сын Кярса? – спросила я.

Усатый вздрогнул:

– Там же, где и всегда. Со служанкой-рутенкой.

С Верой? Но Мансур же заключил ее в тюрьму, даже вынудил дать ложные показания.

– Тогда я иду в гарем, – сказала я.

– В гарем? Но та девушка и ребенок не там.

– Тогда где они?

Он почесал в затылке. Впредь мне нужно постараться не слишком выставлять напоказ свое невежество, а то у них появятся подозрения.

– Там же, где и всегда. В вашей спальне.

Значит… Вера оказалась хитрее, чем я ожидала. Ей всегда удавалось заставить малыша Селука успокоиться и не плакать. Она пела и качала его колыбель, помогая уснуть. Кажется, ее умение обращаться с детьми распространяется и на немолодых мужчин. Вот молодец.

Вскоре я вошла в спальню шаха. Вера полировала окружавшую кровать золотую решетку. Такая же была в покоях Кярса – когда мы занимались любовью, я чувствовала себя зверем в клетке.

Вера поправила свой розовый шарф и склонила голову:

– Мой шах.

Она уже так его называет? Как вульгарно.

В колыбели спал младенец Селук. Когда я его увидела, на глазах навернулись слезы, а одна скатилась по щеке в бороду. Я взяла его на руки, поцеловала в лоб, обняла и крепко прижала к себе меж плечом и шеей.

Обернувшись, я увидела изумленную Веру с ямочками возле мягких клубничных губ.

– Вы к нему привязались, – сказала она. – Что за облегчение. Он всегда был хорошим мальчиком.

– А ты была хорошей девочкой, Вера?

Я уверена, что Мансуру нравилась эта игривая улыбка.

– Я на это надеюсь, мой шах, – ответила Вера. – Я ведь не отказывала вам ни в каких прихотях.

Я погладила ее напудренную щеку. Омерзительно сладкая девушка, как незрелый финик, залитый патокой.

– И сейчас ты кое-что для меня сделаешь.

Она встала на цыпочки и поцеловала мою щеку, касаясь ее языком.

– Что угодно, мой шах.

Я передала ей младенца Селука. Вера прижала его к плечу.

– Следуй за мной.

Стражники в зерцальных доспехах, охранявшие каждую комнату в коридоре, склоняли головы, когда я проходила мимо. Как и слуги, хотя я мало кого узнавала – Мансур, похоже, привел своих. Спустя несколько минут – я так остро ощущала, как пустеют водяные часы, – мы дошли до арки, ведущей наружу.

Проклятое невезение! Там, как будто подстерегая, стоял Озар, надушенный и полный энергии. Он согнул шею в поклоне.

– У меня нет времени на тебя, – бросила я. – Найди меня позже.

– Ваше величество, – окликнул он, когда я уже прошла мимо. – Я переговорил сами знаете с кем в храме.

Будь прокляты святые! У него там шпион? Ради пользы дела мне нужно выяснить, кто это.

Обернувшись к Озару, я спросила:

– Что он сказал?

Озар указал взглядом на Веру:

– Может, лучше обсудить это в ваших покоях? Никогда не знаешь, кто услышит разговор в таком огромном зале.

Нет, у меня не было времени.

– Скажи здесь. Сейчас же. Я тороплюсь.

Он покачал головой:

– Это может подвергнуть опасности сами знаете кого. А я не хочу причинять урон союзнику.

Это Хадрит? Наверняка он – эти двое, как известно, объединились после такой долгой вражды.

– Ну, тогда найди меня позже.

Вода из моих часов утекала с каждой секундой. Малыша Селука нужно доставить в безопасное место за двадцать минут, а путь туда длинный.

Вера следовала за мной – сквозь арку, мимо статуи симурга, через сад к открытым дворцовым воротам. В них входили бесконечным потоком конные йотриды, заполняя вонью пространство вокруг дворца. И они не единственная напасть, саранча неслась над их головами, трепет крыльев напоминал шепот Ахрийи. Саранча уже пожирала цветы и деревья, и прекрасный сад начал походить на поле битвы, изрешеченное пулями.

– Ненавижу, ненавижу я этих тварей, – сказала Вера, прикрывая лицо Селука от насекомых ладонью. – А куда мы идем?