Я положила в рот немного тыквы, горячей и вязкой.

– Какой бы праведной ни была цель, она не оправдывает несправедливость. Я прожил в Аланье не меньше тебя. И знаю, что абядийские племена совсем не такая угроза, какой ты их выставляешь. Совсем не такая.

Это очевидно. Я ополчилась на них в надежде выманить из Зелтурии Кярса и его гулямов. И наполнить сокровищницу богатствами. Но этого я Вафику говорить не собиралась. Такой праведник, скорее всего, не согласится с тем, что нельзя выиграть это состязание, цепляясь за мораль и законы.

И все-таки он должен быть на моей стороне. Должен считать меня самой пылкой из последователей Потомков.

– Боюсь, в своем стремлении распространить святое учение Лат я слишком переусердствовала. Надеюсь, она меня простит.

– Конечно. В этом ты не одинока. Многие переходят границы в своем усердии. Но мало молить о прощении. Прощение не заменит справедливость. Кровь требует крови… или как минимум золота.

– Ты говоришь о деньгах за кровь. Хочешь, чтобы я их выплатила?

– Если ты по-настоящему ищешь прощения, то должна заплатить за каждого убитого. Освободи всех захваченных абядийцев и верни им собственность.

Как Философ может быть таким праведным глупцом? Уж конечно, образованный человек вроде него должен понимать, что мы не можем этого сделать, не нарушив хрупкое равновесие силгизско-йотридского союза, тем более после того как распределили имущество и рабов между всадниками. А поскольку он живет в Песчаном дворце, то должен знать – наша сокровищница так же скудна, как запах маринованного лука-порея.

Или он вовсе не дурак? Вдруг он меня испытывает? Хочет выяснить, как я буду сочетать стремление поддерживать веру с желанием выиграть войну? Может, тогда он перестанет сомневаться, что я достойный правитель?

Я проглотила еще кусочек безвкусного лука, а потом вытерла губы платком.

– Дорогой Вафик, что, по-твоему, самое страшное зло?

Он выковырял ногтями косточку из финика. Странная привычка. Почему нельзя сначала пожевать финик, а потом просто выплюнуть косточку?

– Самое большое зло – это такое, от которого страдает большинство, – ответил он.

– Вот именно. Ты знаешь, почему в Пустоши каган часто душит своих братьев и сестер? Или почему это до сих пор делают шахи Сирма и Кашана, когда занимают трон?

– Потому что, если они не убьют братьев и сестер, те будут соперничать с ними за власть, это расколет страну и приведет к опустошительным войнам за наследие.

Вафик слабо улыбнулся.

– Но убивать собственных братьев и сестер… причем когда они еще младенцы, сосущие материнскую грудь… Разве это не ужасно?

– Ужасно.

– Тогда и нам следует заменить страшное зло меньшим злом, – сказала я. – Лучше страдания небольшого числа людей, чем страдания большинства. Другого пути нет.

Он постучал по столу финиковой косточкой.

– Хорошо сказано, султанша Сира. Искусство управления государством в том и заключается, чтобы осторожно балансировать с помощью компромиссов, когда принципы веры указывают дорогу. Самый простой ответ часто разрушителен. Хотя я не согласен с тем способом, которым ты решила разобраться с абядийцами, свернуть с него сейчас – значит, поставить все под угрозу.

Похоже, он и впрямь меня испытывал. Он понимает шаткость нашего положения.

– Аланья – мой дом. Я не хочу увидеть ее в руинах. Остальные в совете… не считают ее своим домом. Они относятся к ней, как ворон к гнезду певчей птички. Многие желают лишь полакомиться яйцами и улететь.

– Совет не заменит правителя. В Шелковых землях был долгий период правления совета после смерти нашего величайшего императора Седжона, царствовавшего в тот же период, что и шах Аламгир.

Я кивнула, словно помнила, когда правил шах Аламгир.

– Совет состоял из его любимых жен, детей, множества евнухов высокого ранга, могущественных генералов и землевладельцев. Всего в нем было около сотни человек. Вроде бы много, но, учитывая размер Шелковых земель, это примерно равно семерым в нашем совете.

Я кивнула, гадая, насколько же огромны должны быть Шелковые земли.

– Сначала они опустошили казну. Не осталось золота, чтобы строить дороги, и торговцы больше не рисковали отправляться на запад. Не стало денег и для постройки флота, чтобы защищать от пиратов морские пути. Начались войны за раздел богатства. Совет раскололся на двенадцать фракций, и каждая пыталась отнять у другой власть. В конечном счете остались только две фракции, как всегда и бывает. Они пришли к компромиссу и короновали нового императора, но к тому времени править стало нечем. – Он вздохнул. – Я боюсь той же судьбы для Аланьи.

Я проглотила медовый финик.

– По правде говоря, мы уже пошли по этой дорожке. Победа для нас – меньшее зло. Проблема в том, что цена победы постоянно увеличивается из-за того, что каждой стороне требуется только победа. А значит, если мы хотим выиграть, придется заплатить дороже врага – кровью невинных или виноватых. И враги знают это не хуже нас. Поэтому цена победы может увеличиваться бесконечно. Нет слишком большого зла, если оно ведет к триумфу.

Разговор принял благоприятный оборот, и теперь мне даже нравился гладкий и безвкусный лук-порей.

Вафик кивнул.

– Философы хорошо изучили эту дилемму. Если ни одна сторона не уступит, результат ухудшится для всех, потому как все будут действовать друг против друга наихудшим образом, чтобы обеспечить собственную победу. – Он пересказал мои слова, только суше. Он по-родственному мне улыбнулся. – Ты умный человек, Сира. И ты была права в том, что сказала раньше. Ты понимаешь все это благодаря своему опыту, что делает тебя более мудрым судьей, чем я или любой Философ. – Он побарабанил пальцами по столу. – Если честно, я завтракал, ужинал и гулял по дворцовым садам со всеми членами совета.

– Вот как? И с каким результатом?

– Гокберк хочет распространить Путь Потомков по всему свету, но с помощью своих боевых коней. Он не понимает, что они далеко его не унесут. Пашанг более практичен, но ему не хватает воображения, он словно ждет откровения свыше, прежде чем представит, какой должна быть его страна. Что до остальных четырех, то они делают только то, что скажут Пашанг или Гокберк. В итоге ни один член совета не понимает, как надо править страной, настолько же ясно, как ты.

Эти слова вызвали у меня улыбку. Мне пришлось разобраться в искусстве управления только из-за тех обстоятельств, в которые погрузила меня Зедра. Приятно узнать, что среди шипов выросли и розы.

Базиль должен был вернуться, а мы так и не нашли подходящего решения, чтобы выманить Кярса из храма Отца Хисти.

Я набросала несколько идей Пашангу, но он высмеял все. Наполнить пещеру дымом не получится, потому что там хорошая вентиляция, воздух поступает через узкие щели в горе. Если швырнуть внутрь зараженные трупы, болезнь может распространиться и среди солдат Базиля, потому что они слишком близко. Если атаковать в строевом порядке, может получиться, но солдаты Базиля плохо умеют обращаться с аркебузами, да и аркебуз на всех не хватит. Лучший вариант – атаковать волна за волной, но Базиль, похоже, не желает впустую растрачивать жизни.

Заморить их голодом, конечно, получится, но займет много лун. Нам придется все это время жить в здешнем лагере, а я скучаю по Песчаному дворцу и его уютным покоям.

Мы с матушкой прошлись по оазису. Под группой качающихся пальм играли дети йотридов и силгизов. Ветерок разносил их сладкий смех. Всадники пасли кобыл на желтой траве высотой по колено.

Сегодня дул осенний ветер с Пустоши, и я накинула поверх кафтана шерстяной халат. Матушка была в сине-золотистой парче. Похоже, ей нравился холод.

– Твой отец обожал пустыню. Наверное, ты унаследовала это от него.

Я немного удивленно кивнула.

– Он никогда этого не говорил.

– Ты была еще слишком мала, чтобы узнать его по-настоящему.

– Хорошо, что я хотя бы могу узнать тебя, амма.