– Если Сира кому-то и поклоняется, то Спящей, – сказал я. – В ней нет любви к Лат, Хисти или Потомкам. Она обращается к вере, чтобы набрать силу и стать султаншей султанш силгизов и йотридов.

– А что насчет крестейцев? – спросил Хурран. – Кто их предводитель?

– Мы не знаем наверняка, что Михей Железный мертв. – Я сжал кулак. – Как и я, он пропал в Лабиринте. И, как и я, мог найти выход. Может, все это время он заново собирал армию фанатиков. – Хотя с Кярсом вел переговоры другой человек, он мог действовать по приказу Михея.

– Слишком много «может», – заметил Хурран.

– Чего еще ты хочешь? – ответил я.

Хурран бросил в рот горсть изюма, его зубы еще больше почернели от сладкой мякоти.

– Насколько я знаю, ни одна душа не выбралась из города после того, как спустилось кровавое облако. Ты вошел и вышел. Расскажи мне все, что ты видел.

Я поднял руки.

– Я же сказал. Я видел крестейцев.

– Что на них было надето?

– Доспехи. Только… они были какие-то другие. Не черные, как у Михея.

– Другие доспехи означают другого командующего. А что скажешь про их оружие?

– Они не использовали аркебузы, в отличие от людей Михея. – Я почесал бороду. Над этим стоило поразмыслить. – Их клинки – дерьмо. Короткие, прямые железные обрубки. Я работал со сталью и железом, когда был кузнецом, и могу сказать, что в этих мечах не было ни капли стали. А паладины Михея использовали только сталь. – Я потер пульсирующий лоб. – Доспехи были тоже из чистого железа. Гулямы пробивали их насквозь. Только ублюдков было так много, что это не имело значения. Они победили бы нас и с дубинами.

Хурран почесал нос. Должно быть, это значило, что он думает.

– Может быть, это не профессиональное войско.

Я покачал головой.

– Абсолютно профессиональное. Они хорошо обучены, это уж точно. Они знают, как пользоваться своим дерьмовым оружием, как держать строй, не обращая внимания на огонь из аркебуз. Они будто единый железный организм.

Рухи задала очевидный вопрос:

– Тогда почему у профессиональных солдат такое плохое оружие и доспехи?

Мы все поразмыслили над этим, но не нашли ответа.

– Ты видел какие-нибудь отличительные знаки на доспехах? – спросил Хурран.

Я кивнул.

– Символ из восьми колонн.

Хурран сжал пустой мешочек из-под изюма.

– Разве символ крестейцев не алмаз с четырьмя глазами? Его называют знаком Цессиэли в честь одного из двенадцати ангелов. Тогда что это за колонны?

Я развел руками.

– Я сражался с крестейцами двадцать лет, но не видел такого символа.

– Ты слышал их речь? Они говорили по-крестейски?

Я сгорбился.

– Язык звучал похоже на крестейский. Я достаточно слышал крестейской речи, чтобы понять это. Но что-то в том, как они говорили… акцент… показался мне необычным. Большего сказать не могу, поскольку не знаю крестейского.

– Итак, если сложить все это вместе, какой мы можем сделать вывод? – спросила Рухи.

Хурран откашлялся.

– Они могли явиться из какой-нибудь другой страны континента Юна… Но мало кто может собрать десятки тысяч обученных солдат. И почему у них нет аркебуз и стальных доспехов или оружия? Думаю, мы слишком мало знаем, чтобы делать обоснованные выводы.

– Согласен, – сказал я. – Поэтому я полечу туда.

Я желал этого всей душой.

– Кева. – Рухи схватила меня за руку. – Если их и правда десятки тысяч, что, если они окружат тебя и вытряхнут из доспехов?

– Они уже едва этого не сделали. Но я готов пойти на такой риск. Кроме того, Кинн всегда может унести меня оттуда, они его не остановят.

Рухи крепче сжала мою руку.

– Если мы заговорили о джиннах… вместо того чтобы лететь туда с Кинном, почему бы тебе не попросить помощи у ифритов? Не пора ли поговорить с их султаном?

Я боялся этого разумного предложения.

– Если я потребую от него подчиниться, а он не согласится, знаешь, что может произойти?

Рухи кивнула.

– Он может забрать у тебя маску.

– Слишком рискованно. Я не достиг ни малейшей степени фанаа, а значит, у него есть веская причина для отказа. Особенно после того, что произошло с Марадой.

– Но Марада подчинилась тебе. Значит, есть другой способ заставить их подчиниться, кроме фанаа.

– И я не знаю, в чем он заключается. По крайней мере, не уверен.

Возможно, в конце концов мне придется пойти на этот риск. Но сейчас я хотел вернуться в Зелтурию. И хотя не сознался бы в этом ни Хуррану, ни Рухи, но больше всего я хотел узнать, в безопасности ли Сади. Когда напали крестейцы, она должна была находиться в своей комнате под храмом Святого Хисти. Но она не из тех, кто станет сидеть сложа руки и предоставит сражаться другим, когда на кону стоят жизни стольких людей.

Но если Сади не успела скрыться в храме, значит, она мертва. В любом случае я больше не мог терпеть неизвестность.

Я как раз закончил застегивать доспехи, когда грохот конских копыт возвестил о прибытии силгизов и йотридов. Они, конечно, выслеживали абядийцев, но нашли меня. Тем хуже для них.

Я вышел на песок, чтобы встретить их.

Заметив мои сверкающие черные доспехи, силгиз, их предводитель, резко натянул поводья, и из-под копыт его лошади полетел песок.

К сожалению, пешком мне за лошадьми не угнаться, а Кинн еще не вернулся. Поэтому я стоял у шатров с черным клинком в руках, а десять всадников, поровну силгизов и йотридов, держались на расстоянии примерно тридцати шагов.

– Ты что, только что намочил штаны? – крикнул я.

– Говенный черный джинн, – прокричал предводитель в ответ.

Беда в том, что, если я отправлюсь в Зелтурию, никто не помешает им творить зло. Даже если абядийцы сбегут, кашанские кобылы смогут преследовать их до самого побережья Юнаньского моря.

Эти силгизы и йотриды должны умереть.

– Будьте прокляты вы и ваши святые, – выкрикнул предводитель. – Я нагажу на труп святого Джамшида, прежде чем отправлюсь домой трахать свою абядийскую рабыню.

Какие скучные насмешки у этих силгизов, никакой выдумки. Между тем янычары славились умением издеваться над врагами.

Ко мне подошла Рухи, ее лицо снова закрывало черное покрывало.

– Спаси Лат этого мерзкого человека.

– Они больше не считают нас братьями по вере, – сказал я. – Они убедили себя, что справедливо проливать нашу кровь за то, что святые правители сделали с Потомками семьсот лет назад. И не прекратят лютовать, пока мы все не заплатим за то преступление. Уничтожение абядийцев – только начало.

– Хурран ходит от шатра к шатру, пытается уговорить всех бежать. Спасибо, что сражаешься за нас.

– Сделаю, что смогу. – Я посмотрел на бледное небо. – Во имя Лат, где же Кинн? Будь он здесь, я сам бы охотился на них.

Рухи пожала плечами.

– А что, если абядийцам уйти в горы? – Я указал на далекие вершины в направлении, противоположном Зелтурии. – Кармазийские горы простираются до Юнаньского побережья и Сирма.

– Не знаю, захотят ли кармазийцы принять нас. – Кармазийцы – народ Сади и Хуррана.

– Разве абядийцы и кармазийцы не ладят?

– Мы никогда особенно не враждовали. Они не трогают нас, мы не трогаем их.

– Я слышал, что некоторые кармазийские племена почитают другого бога.

– Я тоже об этом слышала, но никогда с ними не встречалась. Однако Селуки охотились на них.

Я вспомнил, что именно так мать Сади, Хумайра, попала в гарем шаха Мурада.

– А как насчет Доруда? Там правят великий визирь Баркам и принц Фарис. Абядийцы могут найти укрытие за стенами города.

– Согласна. У Баркама были в роду абядийцы. Надеюсь, он нам поможет.

На лошади я мог бы погнаться за всадниками, которые до сих пор наблюдали за нами с некоторого расстояния. Но здесь были только верблюды. И я не мог отвести глаз от врагов, чтобы не дать им начать стрелять из луков или атаковать лагерь с флангов или тыла.

– Как же я хочу перебить их, – разочарованно проворчал я.

– Хотела бы я тебе помочь. Похоже, я бесполезна.